Марина Раскова

…У неё талантов было много –
Она пела словно соловей!
И должна была бы стать певицей,
Но любовь к полётам – всё ж сильней!

Штурманом была она от Бога,
Оживал в руках её мотор,
И машина воспаряла в небо,
В бирюзово-радужный простор!

Беспримерный Подвиг сотворили
Дальний совершив свой перелёт,
Три красивых девушки –
Марина, Валя, Поля и их самолёт!

Мировой рекорд был установлен
И маршрут Москва – Дальний Восток
Легендарным стал враз, в одночасье!
Больше так летать никто не мог!...
Тамила Худякова

Знаменитая советская лётчица, прославившаяся на весь мир своим мужеством, отвагой и запредельными пилотажными навыками.
Она была настоящей «звездой» предвоенного СССР.
 Девушка установила 5 мировых авиационных рекордов, совершила легендарный сверхдальний беспосадочный перелёт Москва – Дальний Восток.
 В 1938 году она стала одной из первых женщин, удостоенных звания Героя Советского Союза.
 Во время Великой Отечественной войны она инициировала создание знаменитых женских авиаполков.
Умная, начитанная, страстно увлечённая музыкой, она была волевым, целеустремлённым человеком, отважной лётчицей.
Все это сказано об одном человеке — Марине Расковой.
Она стала тем образцом, который вдохновлял и вдохновляет тысячи девушек воплотить в реальность мечту о небе.

***

Марина Раскова родилась 28 марта 1912 года в Москве.
 Отец - Михаил Дмитриевич Малинин - артист оперы и вокальный педагог.
Мама – Анна Спиридоновна - учительница французского языка в  средней школе.
 Заметив у своей дочери талант к пению, папа постарался его развить.
И девочку рано отдали в Пушкинскую музыкальную школу. А позднее она сумела поступить на детское отделение Московской консерватории.
Но гибель отца в 1919 году (когда Марине исполнилось 7 лет,  он попал под колёса автомобиля) и небольшие заработки матери привели к тому, что сразу же после окончания 9-ти летней школы Марина вынуждена была идти зарабатывать.
Марина с детства отличалась крепким здоровьем и живостью: она верховодила даже среди мальчишек. Физическая сила и спортивное сложение не мешали девочке проявлять необычайные способности к музыке.
 Уже в школе Марина увлекалась биологией, даже стала председателем школьного биологического кружка. Она была любопытной и общительной, но руководствовалась, судя по всему, не чувствами, а разумом.
И после семилетки, когда пришла пора выбирать специализацию, предпочла химию. Первое время Марина пыталась скрестить формулы и ноты и металась между школой и музыкальным техникумом. Но тяжело заболела. Врачи сочли, что от перенапряжения, и велели определяться. Победила наука. Надо было зарабатывать, окончившие девять классов сразу могли поступать на службу, а химики были востребованы.
В 1928 году она устроилась практиканткой в лабораторию Бутырского анилинокрасочного завода. А после сдачи квалификации получила должность химика-лаборанта-аналитика.
На заводе она и познакомилась со своим будущим мужем — Сергеем Расковым, за которого через год вышла замуж.
А уже в 1930-м в их семье появилась дочь Таня.

***

В 1931  году она устроилась на работу чертёжницей в Военно-воздушную академию имени Жуковского.
Будучи неплохим чертёжником, Марина подрабатывала, делая дома чертежи на заказ, которые ей время от времени приносил старший брат Роман.
Именно через него в 1932 году ей и передали предложение занять место лаборанта аэронавигационной лаборатории Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского.
Здесь девушка окончательно поняла, что её призвание заключается не в музыке и семейной жизни, а в самолётах. Впервые увидев огромную «железную птицу», Марина буквально влюбилась и загорелась мечтой однажды оказаться за штурвалом.

• Позже она признавалась:
«Мой приход в авиацию не характерен для большинства советских лётчиц. Ни в детстве, ни в юношеские годы я даже не помышляла об авиации. Мои родители мечтали воспитать из меня музыканта, а я сама готовилась быть артисткой, оперной певицей».

Марина Раскова стала проявлять заметный интерес к штурманскому делу.
Раскова стала учиться производить штурманские расчёты и изучать теорию аэронавигации.
Ознакомительные полёты в 1933 году предопределили дальнейшую жизнь и судьбу Марины Расковой. Она решила стать штурманом.

Осенью 1933 года в качестве штурмана Черноморской аэрографической экспедиции участвовала в проектировке пассажирской гидро-авиалинии Одесса – Батуми.

• Вспоминал генерал-лейтенант авиации А. Беляков:
«Осенью 1933 года на Чёрном море прокладывалась новая пассажирская гидро-авиалиния Одесса - Батуми. Для изучения условий работы туда снарядили экспедицию, в которую вошли геологи, геодезисты, гидрографы, инженеры-строители, картографы.
Фотосъёмки и описание отрезков будущей трассы - дело штурмана. Его поручили выполнить Расковой. Летать Марине приходилось порой по семь часов в день, нередко в сложных условиях, над штормящим морем. Но она настойчиво исследовала всё побережье Крыма, Кавказа, Азовского моря, а когда вернулась и представила нам обстоятельный доклад о своей работе, всем стало ясно: Раскова состоялась как штурман. Оставалось оформить это звание документально, и тогда Марине разрешили сдать экстерном положенные экзамены, которые она блестяще выдержала».

Лётчицу, как обычно, всё восхищало: и сама работа, и штормы, в которые попадал её лёгкий самолётик, и скалы, в которые она едва не врезалась.

Работая в академии, Марина самостоятельно изучила аэронавигацию и в 1934 году в Центральном учебном комбинате Гражданского воздушного флота сдала экстерном экзаменационные испытания на звание штурмана.
После этого Раскова была назначена инструктором-летнабом аэронавигационной лаборатории и сама стала обучать слушателей академии штурманскому делу. Это была высокая честь для молодой женщины-авиатора.
С 1934 года Марина – преподаватель штурманского дела в Военной Воздушной академии РККА им. Жуковского.

• Вспоминал генерал-майор авиации Прокофьев:
«Я не раз поднимал в воздух… ТБ-3 с группой слушателей, которую возглавляла инструктор-штурман навигации и бомбометания Марина Раскова...
Раскова, всегда опрятно одетая, в гимнастёрке под широким командирским ремнём, в синем берете, с гладко зачёсанными назад и собранными в узел волосами, хрупкая на вид, обезоруживала своей приветливой улыбкой маститых слушателей с высокими званиями, многие из которых были участниками Гражданской войны. Дисциплина и исполнительность среди слушателей её группы были на высшем уровне. Самое большое наказание для «неудачника» - появление тени огорчения на лице Марины Михайловны.
Нужна была большая выносливость, чтобы после маршрутного полёта произвести над полигоном ещё 50 заходов на цель. Каждому слушателю (а их в самолёте до 16) необходимо сделать по одному холостому заходу для проверки расчётов и по два захода с бомбометанием по одной бомбе. Вот и кружится над полигоном тяжёлый бомбардировщик ТБ-3 уже пятый час; начинают кружиться головы и у некоторых слушателей, а старший инструктор-штурман Марина Раскова с извиняющейся улыбкой объясняет в штурманской рубке корабля очередному «бомбардиру», подчас лихому рубаке-кавалеристу, как вести цель в прицеле и не упустить момент сбрасывания бомбы».

«В этот период самостоятельно изучала историю партии и “Капитал” Маркса, — вспоминала она впоследствии. —  Конспектировала, обращалась к первоисточникам. Дома стали всё чаще поговаривать, что я слишком утомляюсь и мало внимания уделяю семье».
Личная жизнь отошла на второй план. Неудивительно, что Анна Спиридоновна бросила работу, взвалив на себя обязанности хозяйки и бабушки.
 А уже в 1935-м Марина Михайловна официально разошлась с мужем.
Расставание прошло мирно, без каких-либо скандалов и разбирательств. Дочь осталась с отцом, так как к тому времени её мать была полностью поглощена работой в авиации. С маленькой Таней женщина продолжала видеться.
 Ни о каких других мужчинах в её жизни ничего не известно.

***

Одновременно, совмещая с основной работой, она окончила школу лётчиков Центрального аэроклуба Осоавиахима (в 1935 году) и весьма хорошо летала на лёгких спортивных самолётах.

• Вспоминал генерал-лейтенант авиации Беляков:
 «Когда за инициативу при испытаниях, старательность в работе было решено как-то отметить Марину Раскову, и начальник академии спросил её: «Только не знаем чем. Чего бы вы сами хотели?», Марина ответила:
- Научиться летать!..
Она получила эту награду. Полётам девушку обучили в Центральном аэроклубе в Тушино».

Марина Михайловна Раскова была участницей первомайского парада 1935 года в Москве. Причём, она в нём принимала участие в качестве пилота самолёта. Самое удивительное, что это происходило буквально после её выпуска  из школы лётчиков Центрального авиаклуба Москвы.

***

С середины 1930-х она участвовала в соревнованиях, а в 1937 и 1938 гг. установила несколько рекордов дальности полётов.

В августе 1935 года её как штурмана и лётчика, уже имевшего неплохой опыт, пригласили участвовать в единственном в истории мировой авиации групповом женском перелёте.
На 6-ти лёгких самолётах «АИР-6» конструкции Александра Яковлева женская команда под руководством Агнессы Кадацкой перелетела из Ленинграда в Москву.

• Марина Раскова:
 «Аэроклубы нашей страны выпустили к тому времени много женщин-лётчиц. Некоторые из них совершали довольно продолжительные перелёты. Но это были индивидуальные перелёты на одной машине. Как пролетят молодые лётчицы в групповом перелёте? Экспериментальный авиационный институт решил организовать первый групповой женский перелет. В один прекрасный день в Военно-воздушной академии было получено письмо с просьбой командировать меня для участия в этом перелете...
На следующее утро я явилась в Ленинграде на завод спортивных самолётов конструкции инженера Яковлева. Здесь я узнала, что в групповой перелёт полетят шесть лётчиц. Каждая получит по самолёту с пассажиром.
Передо мною возникло серьёзное затруднение. Ведь до сих пор я летала на учебных самолётах. Теперь же мне предлагают отправиться в довольно продолжительный групповой перелёт на незнакомой, новой машине. Справлюсь ли?..
Привезли нас на аэродром, показывают машины. Они нам очень понравились. Это были изящные двухместные лимузины-монопланы с высоко расположенными крыльями...
Я попросила разрешения потренироваться на учебном самолёте. Влезла в переднюю кабину самолёта «У-2» и в один день сделала двадцать четыре посадки. На следующий день тренировка продолжалась. Я сделала сорок посадок… После шестидесяти четырёх взлётов и посадок я заявила, что готова лететь на яковлевской машине.
Сначала мне предложили пролететь в качестве пассажира с лётчиком. Через плечо пилота я знакомилась с новым самолётом, присматривалась к его особенностям...
Полетела одна и сразу почувствовала себя замечательно, как будто давно уже летала на этой машине. Она оказалась очень лёгкой и послушной в управлении. Посадка тоже удалась. Тогда сделала ещё два полёта. На другой день я получила «собственную» машину... Ещё несколько дней мы тренировались. Наконец, был назначен день старта...
Наша задача - перегнать самолёты в Москву и показать умение советских лётчиц летать в соединении…
Через полчаса после вылета из Ленинграда мы попали в грозу. Самолёты наши не были оборудованы для слепого полёта. Только в командирской машине, у Агнессы Кадацкой, был «пионер» - указатель поворота. Она решила идти, пробивая фронт грозовых облаков. Мне же ничего не оставалось, как пристроиться поближе к командиру и держать курс по её самолёту. Я прибавила газ и подошла к командирскому самолёту на более короткую дистанцию. То же самое сделала и вторая ведомая лётчица. Шёл сильный дождь. Вода заливала стёкла кабины, делала их едва прозрачными. В тумане с трудом различались контуры переднего самолёта, служившего единственным средством ориентировки для двух, других. Болтанка становилась всё сильней и сильней…
Вышли из облачности и увидели, что другое звено от нас отстало. Пришлось убавить газ... В сомкнутом строю мы полетели дальше... Вскоре перед нами показалась чёрная полоса большого грозового фронта... Кадацкая решила не идти вторично в облаках. Темнота могла застать нас в тумане, и тогда мы не смогли бы найти место для посадки.
Самолёты шли на высоте 500-600 метров. Мы спустились под облака, пошли сначала на 100-метровой высоте и, наконец, бреющим полётом стали пролетать над лесом. Дождь усиливался. Сумерки надвигались всё быстрее. Стало ясно, что до аэродрома не добраться... Под нами лежала болотистая лесистая местность. Сверху виднелся большой луг, окаймлённый густым лесом. На лугу поблёскивала вода, явный признак болота…
Кадацкая первая делает круг и заходит на посадку. Я вижу сверху, что её машина очень немного пробежала по земле и остановилась. Значит, грунт вязкий. Захожу на посадку, делаю круг, снижаюсь, ещё внимательнее вглядываюсь в землю. На ней немало коряг и кочек. Однако мне удаётся разглядеть небольшую площадку... Приняв решение, немедленно захожу на второй круг. В это время вторая ведомая, шедшая сзади меня, нарушает очерёдность посадки, срезает мне круг и смело заходит на посадку. Всё это происходит молниеносно. Сверху мне видно, что её машина становится на нос, с носа переваливается на крыло и ложится...
Темнеет. Садиться во что бы то ни стало, скорее садиться! Убираю газ. Планирую. Близко земля. С небольшим «плюхом» сажаю машину на болото. Перед посадкой выключаю зажигание, чтобы не получилось вспышки в случае, если машина скапотирует. Самолёт пробегает по земле несколько метров и останавливается. Я оборачиваюсь к своей пассажирке и говорю:
- Скажите спасибо, что остались живы...
Она смеётся.
Моя машина по оси колёс ушла в грунт. Ещё какие-нибудь лишние километры скорости, и самолёт был бы разбит... Из шести пострадала только одна... Когда мы подошли, то увидели, что ничего страшного не случилось. Поломались только винт и стойка шасси. И то и другое легко можно заменить. Лётчица отделалась шишкой на лбу.
На краю «аэродрома» стоял небольшой сарайчик-сторожка. Двенадцать девушек - лётчиц и пассажирок - пошли к нему... В сторожке оказалось много соломы, мягкой и душистой. Не прошло и получаса, как мы заснули мертвецким сном.
Проснулись на рассвете... Пока из Ленинграда привезут винт и стойку, нужно осмотреть и привести в порядок мотор поломанного самолёта. Пассажирки-корреспондентки охотно превращаются в мотористов и вместе с нами разбирают и приводят в порядок мотор.
К полудню в воздухе послышался шум самолёта. Над площадкой появился «У-2». Снизу было видно, что из кабины самолёта торчит запасной винт. Самолёт сел, и началась дружная работа. Мы быстро привели в порядок пострадавший самолёт...
Перед тем как взлететь, прокладываем на болоте дорожку из ветвей... Машина немного пробежала по земле, и вдруг я чувствую, что она у меня резко заворачивает вправо. Очевидно, в болоте вязнет одно колесо. Пришлось раньше времени потянуть ручку на себя и без скорости оторвать машину от земли. Мне с трудом удаётся удержать её, чтобы она снова не плюхнулась на землю. Ещё минута, и под нами промелькнули макушки деревьев...
Вскоре… шесть девушек в строгом порядке зашли на посадку и приземлились. Закончился первый групповой женский перелёт».

***

25 июля 1937 года на таком же «АИР-6», как и два года назад, она участвовала в групповой воздушной гонке по маршруту Москва – Севастополь – Москва.

• Марина Раскова:
 «По предложению Героя Советского Союза Водопьянова, поддержанному всей авиационной общественностью и «Правдой», устраиваются скоростные гонки легкомоторных самолётов по маршруту Москва-Севастополь-Москва. Девятнадцать молодых пилотов на машинах различных конструкций участвуют в этих гонках, которые, по мысли инициатора, должны были стать традиционными гонками спортивных легкомоторных самолётов…
Самолёт Яковлева, на котором я летела в групповом женском перелёте, считался уже самолётом устаревшей конструкции. Однако его сочли нужным отправить на скоростные гонки вне конкурса - не для соискания приза, а для сравнения, с научно-практической целью. На самолёте всё оставалось таким же, как и в групповом женском перелёте. Были установлены лишь добавочные баки для горючего.
Мне предложили участвовать в гонках на этой машине в качестве штурмана. Пилотировал самолёт лётчик Равикович…
По условиям гонок нам было разрешено, пролетая над Запорожьем, принимать решение: садиться или не садиться для заправки. Мы вели самолёт, как по ниточке, по заранее рассчитанному курсу - на Запорожье. Летели, минуя все города, считаясь только со своим прямым и кратчайшим маршрутом. Погода стояла прекрасная. Решили без посадки долететь до Севастополя. И когда приземлились, то оказалось, что в наших баках осталось ещё горючего на тринадцать минут полёта.
Внеконкурсная машина устаревшей конструкции прилетела в Севастополь четвёртой. Это вызвало настоящую сенсацию. Лётчики, прилетевшие немного раньше нас, говорили:
- Вот что, значит лететь со штурманом!..
Эти разговоры придали нам азарта. Мы быстро заправились и вылетели в обратный путь... В гонках было шесть призов. Если и на обратном пути мы сохраним своё место, то можно рассчитывать на приз!..
Обратный путь был тяжелее. Пришлось лететь вдоль фронта облачности, навстречу дул сильный ветер... Приближался вечер, когда мы подлетали к Орлу. Орёл - последний заправочный пункт. Садиться или рискнуть лететь дальше? Если сядем, из Орла нас всё равно до утра не выпустят. Тогда уж лучше ночевать в Серпухове... Полетели на Серпухов, минуя Тулу и оставляя справа линию железной дороги.
По времени запасы горючего подходили к концу.
- Что будем делать? - спрашивает Равикович.
- Набирай побольше высоту, дотянем до Серпухова…
В этот момент наш мотор, работавший до сих пор безупречно, вдруг стал давать перебои. Это значило, что бензин не поступает в мотор. Когда самолёт стал набирать высоту, остатки бензина слились в угол бака, и бензин вовсе перестал поступать в карбюратор. Равикович перевёл самолёт в горизонтальное положение, мотор снова заработал. До Серпухова осталось лететь минут десять…
Равикович всеми силами старался держать самолёт в строго горизонтальном положении. Однако всему наступает конец. Мотор закашлял ещё более угрожающе, и самолёт пришлось перевести на планирование.
- Да скоро ли Серпухов? - спрашивает Равикович.
- Вот, - говорю, - сейчас будет шоссе, и сразу за шоссе - аэродром. Я тут каждый дом знаю...
Прошло ещё несколько минут. Показался аэродром... Как только мы приземлились, мотор, не дав самолёту пробежать по аэродрому и нескольких десятков метров, замолк окончательно…
Встали задолго до восхода солнца, взлетели и взяли курс на Москву. В Тушине аэродром ещё спал... Мы сели, подрулили к ангару и здесь узнали, что до нас прилетели только пять участников гонок. Остальные заночевали в Орле. Значит, мы заняли шестое место.
В моей лётной жизни это был самый продолжительный полёт. Ведь накануне мы шестнадцать часов находились в воздухе. Приятно было сознавать, что в одни сутки мы перелетели из Москвы в Севастополь и из Севастополя в Москву».

 А всего через 3 месяца - 24 октября 1937 года – Марина в качестве штурмана вместе с лётчицей Валентиной Гризодубовой совершила дальний перелёт Москва – Актюбинск на лёгком гоночном самолёте «АИР-12».
Женский экипаж за 7 часов 23 минуты преодолел без посадки 1444 километра. Это вдвое превысило прежний международный рекорд дальности полёта по прямой (американских лётчиц, которые пролетели около 800 километров).

А 2 июля 1938 года Марина Раскова в качестве штурмана-радиста участвовала в рекордном беспосадочном перелете по маршруту Севастополь – Киев – Новгород – Архангельск на самолёте-амфибии  «МП-1» — пассажирском варианте морского разведчика «МБР-2».
 Экипаж под командованием лётчицы Полины Осипенко и со 2-м пилотом Верой Ломако преодолел расстояние в 2416 км за 10 часов 33 минуты, поставив сразу 2 мировых рекорда: скорости и времени беспосадочного перелета.
Была награждена орденом Ленина.

16 июля 1938 года Марина Раскова  во время подготовки к новому дальнему беспосадочному перелёту была госпитализирована с приступом аппендицита.
 Однако, не долечившись, добилась выписки и продолжила подготовку вместе со своим экипажем.

***

Главным авиационным рекордом Марины Расковой, который прославил её имя на весь Советский Союз, стал героический, совершенно невероятный сверхдальний перелёт женского военного экипажа на самолёте «АНТ-37» «Родина».
 За 26 часов и 29 минут «Родина» прошла маршрут 6450 километров.
 В это воздушное путешествие Марина отправилась с двумя уже хорошо знакомыми ей по предыдущим рекордным перелётам лётчицами — командиром экипажа Валентиной Гризодубовой и 2-м пилотом Полиной Осипенко.
 Полёт стал во многом экстремальным. Уже через 9 часов после старта в районе Байкала связь лётчиц с землёй была полностью потеряна.
Как писал впоследствии Сергей Михалков:
 «Девять суток страна не слыхала
 Об отважных своих дочерях».
А полёт продолжался в сложных метеорологических условиях: порывы ветра, обледенение. Из-за этого экипаж вынужден был снизить высоту полёта, увеличив расход топлива.
Потому полёт  и завершился вынужденной посадкой в тайге неподалёку от посёлка Керби -  на самолёте закончилось горючее.
 «АНТ-37» успешно приземлился на озеро и вскоре был обнаружен с воздуха.
Но самые тяжёлые испытания выпали на долю именно Расковой - она 10 дней в одиночку пробиралась через тайгу к месту предполагаемой посадки…
 
• Марина Раскова:
«Стены кабин отделяли нас друг от друга. Это был конструктивный недостаток самолёта. С Валей меня связывало маленькое окошечко, через которое можно было просунуть лишь кисть руки. Полина сидела ещё дальше Вали, я переписывалась с ней по пневматической почте. Записку на тонкой бумаге закладывала в металлический патрон; патрон помещался в алюминиевую трубу, я закрывала отверстие и накачивала мех. Качала до тех пор, пока у меня на борту не зажигалась лампочка. Это был сигнал о том, что почта дошла до Полины.
Внутри моей кабины всё было сделано очень удобно. На левом борту, за моей спиной, был расположен радиопередатчик. Тоже слева, но ближе ко мне стоял приёмник, всеволновый супергетеродин. Такой же резервный приёмник стоял справа. Прямо за спинкой моего сиденья был укреплён большой «самовар», наполненный жидким кислородом. Кислород мог понадобиться нам на большой высоте. Под кислородным баллоном и под сиденьем были расположены три умформера, питавшие мою приёмно-передающую радиостанцию. Справа, перед резервным приёмником, - откидной столик. На этом столике - радиоключ. Немного выше, на правом борту, расположилась приборная доска с показателем скорости, высотомером, часами, термометром... Все приборы были размещены так, чтобы не загораживать остеклённой носовой части, дающей прекрасный обзор вперёд. На левом борту, у стеклянного носа, был укреплён радиокомпас. Под ним находился мой парашют. В полёте я его на себя не надевала, чтобы он не мешал работать... В полу кабины, прямо под ногами, был закрытый люк, через который я залезала в самолёт... Прямо впереди люка стояли ещё три умформера - два по правому борту, один по левому. Передняя часть пола была из стекла. Это ещё больше расширяло обзор...
Уже через пятьдесят километров полёта облака закрыли землю. Пришлось быстро переключаться на радиокомпас. Я настроила его на радиомаяки, и полёт продолжался вслепую... Ориентируясь по радиокомпасу, я через каждый час сообщала на землю, в каком месте нахожусь.
Полина первая начала со мной переписку по внутренней почте... У неё в кабине всё очень хорошо, не дует, но на всякий случай коленки обернула газетой. Валя сидит весёлая и улыбающаяся, через отверстие кабины видна часть её лица.
Всё хорошо, вот только земли не видно.
От аэродрома мы отошли в 8 часов 16 минут. Теперь на моих часах 13 часов по московскому времени. Стрелка высотомера показывает 3850 метров. Снаружи температура - минус 3°. По моим расчётам, через двадцать минут должен быть Свердловск. Всё ещё летим за облаками...
Радиомаяки показывали, что мы летим правильно - на Омск, но мне не верилось: ведь за целый день я ни разу не видела земли... Около 16 часов…
Начала просить Валю:
- Валечка, дай хоть чуточку взглянуть на землю, потеряй хоть немножко высоту…
Но Валя была неумолима. Снизиться - значит потерять какое-то количество горючего для набора высоты...
Наконец, в 16 часов 05 минут на высоте 4000 метров в разрывах облачности мелькнула серебристая полоска реки. Это был Иртыш...
Быстро наступает темнота. С нетерпением жду ночи. Штурману ночь приносит радость... Если понаблюдать две какие-нибудь звезды, - скажем, Полярную и Вегу, или Капеллу, - то можно точно установить свои координаты.
17 часов 34 минуты. Впервые в темноте отчётливо вижу звёзды. Измеряю высоту Полярной и Веги. Для этого открываю в потолке люк и высовываюсь из него с секстантом в руках. Наблюдаю звёзды… Отклонение незначительное...
Впереди Красноярск - хороший ориентир. Город сейчас, наверное, освещён яркими огнями. По расчёту Красноярск должен быть в 20 часов 10 минут. Но его скрывает от нас толстый слой облачности. Вскоре и звёзды пропадают в облаках. Машину ведёт Валя. Она взяла штурвал у Полины, которая пилотировала до этого шесть часов.
Здесь я замечаю, что кабина начинает покрываться тонкой коркой льда... Температура - минус 7°. Обледенение при такой температуре опасно. В самолёте темно. Потолочного огня не зажигаю, иначе ничего не будет видно за бортом...
Валя принимает правильное решение. Она начинает набирать высоту. Стрелка высотомера лезет за 5000 метров. Обледенение прекращается. Стекла кабины становятся прозрачными, иголочки льда опадают, и я снова вижу всё сквозь стёкла кабины. Но машину начинает сильно трепать. Очевидно, мы попали в кучевые образования холодного шквалистого фронта. Машину резко бросает. Как трудно в темноте бороться с болтанкой!
Валя продолжает набирать высоту: 6000 метров, 6500... Мы забрались высоко, но и отсюда звёзд не видно... Уже пора быть Красноярску. Земли нет. Прошу Валю набирать высоту до тех пор, пока покажутся звёзды...
Открыла люк в потолке. Струя холодного воздуха ударила в лицо. На мне кислородная маска. Очень холодно, но всё же мне удалось произвести наблюдения…
Определив в 20 часов 21 минуту, что недавно пролетели Красноярск... включаю передатчик. Нажимаю ключ. На ключе должна загореться лампочка. Она не горит. В темноте мне трудно разобраться, в чём дело.
Решаю, что это перегорела сигнальная лампочка, и в темноте выстукиваю радиограмму: «Я - УГР. Широта 55°45;;. долгота 94°10;;. Нахожусь на высоте 7500 метров. Температура воздуха - минус 34°. Лечу над холодным облачным фронтом. Нижняя граница облаков неизвестна. Сообщите погоду районе Душкачана. Раскова»… Затем, переключившись на приём, десять минут ожидаю ответа.
Приёмник упорно молчит. Даже не загорается лампочка, освещавшая шкалу приёмника.
Слышит ли меня Москва?
Включаю радиокомпас. Он тоже молчит. Не слышно и мощной красноярской радиостанции.
В эфире наступила тишина…
Примиряюсь с мыслью лететь так до рассвета, часа четыре без радиосвязи… Радиомаяков не слыхать, остаётся только астрономия...
Достаю карманный фонарик и освещаю наружный термометр: минус 34°. Когда луч фонаря осветил стёкла, я увидела, что они изнутри покрыты тонким ледяным узором, как в хорошо натопленной избе в морозный день. Зажигаю плафон. Вокруг меня в кабине лёд и иней. Я сама, как дед-мороз, покрыта инеем...
На высоте резко повысилась скорость. По моим подсчётам, мы идём со скоростью 310 километров в час.
Значит, Душкачан пройдём в темноте? А как я надеялась на него! Ведь это тот самый пункт на северной оконечности Байкала, где, по указанию товарища Сталина, специально для нашего перелёта был установлен радиомаяк... Я ждала Душкачана с нетерпением, какое испытывает, наверное, моряк дальнего плавания, когда он приближается к берегу. Думала, вот будет Душкачан, и там я уточню своё место... Мой радиокомпас и приёмник не работают, и душкачанский маяк, такой нужный, ничем не может быть нам полезен. Остаётся, пока не наступил рассвет, скорее определить ещё раз своё место по звёздам.
23 часа 36 минут. Определяю, что нахожусь уже на траверзе Душкачана, в 30 километрах севернее его. Значит, над Байкалом пролетаем в темноте... Принесёт ли рассвет что-нибудь утешительное? Ещё несколько часов назад я ждала наступления темноты и появления звёзд на небе; теперь с таким же нетерпением жду первых проблесков рассвета... Вот рассветет, тогда уж я, конечно, определюсь, увижу землю и попью горячего чайку.
Через полчаса наступает рассвет. Байкал остался далеко позади. Сейчас в Москве полночь... А мы уже встречаем утро следующего дня...
Уже четыре часа Москва не получает от нас никаких известий...
При первых же лучах рассвета я вижу, что стёкла кабины покрыты изнутри толстым слоем льда. Хотя в кабине температура минус 36°, а снаружи минус 37°, стёкла все же заледенели и стали непроницаемы. Мои резервные умформеры тоже покрылись льдом. Сосульки свисают с них на пол. Значит, умформеры замёрзли. Теперь уж ясно: до самого конца перелёта, до тех пор, пока не сядем, будем отрезаны от всего мира…
Скалываю ножом лёд с окон кабины. Глазам раскрылось величественное зрелище пробуждающейся земли. Где-то близко под самолётом лежат гребни гор, покрытые снежной шапкой. Восходящее солнце бросает свои лучи на снежные вершины... Под нами горная цепь.
Мне этот красивый вид не принёс утешения. Внизу, в глубоком ущелье, куда не проникли лучи солнца, лежит густой низкий туман. Он скрывает от штурманских глаз нанесённые на карту реки, по которым штурман мог бы ориентироваться. Снова слепой полёт. Живописные снежные вершины ровно ничего не говорят: горы, да и только. Таких гор в Забайкалье сколько угодно...
Нам предстояло изменить свой курс на 30° вправо, чтобы выйти к железнодорожной магистрали Чита - Хабаровск, на станцию Рухлово.
Советуюсь с Валей. Ведь от станции Рухлово всего 20-30 километров до государственной границы. Граница идёт по Амуру. Амур делает у станции Рухлово резкий поворот, а мы будем подходить прямо перпендикулярно границе… Похоже, что земля будет закрыта туманом и облачностью. Амура мы не увидим, а мудрено ли в слепом полёте ошибиться на 20-30 километров? Очутишься по ту сторону границы - вот и конфликт...
Советуемся с Валей и принимаем решение: к границе не приближаться, продолжать лететь строго на восток, рассчитывая выйти на Охотское море. Валя со мной согласна. Машина летит на восток. Наступают очень напряжённые минуты.
Мы стараемся различить какую-нибудь речку. Иногда вдруг мелькнёт в ущелье гор кусочек воды. Удалось увидеть реку Олекму. На душе становится веселее...
Я пользуюсь солнцем для астрономических наблюдений, но сомнеровы линии ложатся так же, как и река Олекма, перпендикулярно нашему маршруту и показывают только дальность, - без боковых отклонений...
Сколола лёд с умформеров, но всё равно приёмник и передатчик молчат. Мы непрерывно переписываемся с Валей. Исписали все изящные блокноты, использованные таблицы. Я принялась уже исписывать кусочки карты с обозначением мест, которые мы пролетели. Записки летят от Вали ко мне, от меня к Вале. Она советуется, обсуждает со мной каждое решение. Бедная Полина! Она сидит сзади и тщетно вызывает штурмана всеми сигнальными лампочками. Но штурман прикован к стёклам своей кабины и не замечает этого, Полина думает, что штурман умер... Она пишет записку Вале Гризодубовой. Полина обижается, но мы не виноваты. Не остаётся ни одной минуты на разговоры, кроме абсолютно необходимых.
6 часов по московскому времени. По моим расчётам, через полчаса Охотское море... Я знаю, что могла уклониться севернее, туда, где Охотское море глубже вдаётся в сушу. К тому же мог быть попутный ветерок, которого не удалось измерить, потому что штурман не видел землю.
Солнце закрыто облаками. Они выше нас, хотя наша высота по-прежнему - 7000 метров… Не пора ли снижаться? Но, может быть, ветер был встречный и нам ещё не полчаса, а целый час лететь до Охотского моря? В таком случае мы находимся над горными хребтами. Начнёшь снижаться и «вмажешь» в гору. Скучно оказаться погребёнными в этих глухих местах. Даже и не узнают, где мы разбились...
Ещё раз пытаюсь привести в чувство радиостанцию. Нужно отогреть умформеры. Основные умформеры находятся глубоко под сиденьем, к ним не подлезть. Остаётся надежда на резервные, стоящие впереди меня. Снимаю с правой ноги меховую унту, закрываю ею умформер передатчика, а маленькой унтешкой - умформер приёмника. Начинаю осторожно включать пусковой ток. Пусковой ток прогреет умформер, а унты будут сохранять полученное таким образом тепло. Включаю пусковой ток то на приём, то на передачу. Но приёмник и передатчик молчат. В 6 часов 20 минут загорается лампочка на передатчике. Я хватаюсь за ключ и выстукиваю:
- Я УГР! Срочно пеленгуйте, сообщите моё место.
Рассчитываю, что Хабаровск запеленгует меня и передаст по радио, в каком направлении от него я нахожусь. Если Хабаровск узнает, что я вылетела в Охотское море или ещё нахожусь над горными хребтами, он мне об этом сообщит. Вот заработал и приёмник. Сначала я слышу, как, надрываясь, зовёт Москва:
- УГР! УГР! Немедленно отвечайте! УГР! УГР! Немедленно отвечайте!
Вызывают меня непрерывно.
Внезапно передатчик Москвы замолк. Наверное, там приняли мою радиограмму. Через несколько секунд я слышу из Москвы:
- Репете! Повторите!
Снова выстукиваю свою радиограмму и снова слышу:
- Репете!..
Я повторяю одну и ту же радиограмму вот уже тридцать пять минут. Мне кажется, что Москва не слышит меня из-за того, что мы слишком далеко от неё находимся. Пробую вызывать Хабаровск. Но ручка настройки моего приёмника примерзла, и я никак не могу перестроиться на Хабаровск. Очевидно, так уже суждено - до конца быть связанной с московской станцией...
Резко встряхивает машину. По обычаю лётчиков, немедленно смотрю вниз, и вижу, что туман оборвался резкой стеной. Подо мной не земля, а Охотское море. Но, к своей большой радости, я вижу справа берег… Автоматически выключаю передатчик, пустив в эфир только одно слово:
- Ждите!
Высота - 7000 метров. Вертикально вниз видно хорошо, вперёд - не видать ничего. Быстро беру карту и начинаю сличать очертания берега Охотского моря с картой. К счастью, это очень характерное место...
Я сообщаю Вале, что мы находимся над Тугурским заливом, что задание партии и правительства мы выполнили, мы прилетели на Дальний Восток.
Теперь можно подумать и о посадке. У меня невольно напрашивается решение вести самолёт на посадку в Николаевск-на-Амуре. Это всего какой-нибудь час полёта. Но Валя подходит к этому строже. Она считает, что в Николаевске-на-Амуре плохой аэродром, что гораздо лучший аэродром в Комсомольске, и хотя до Комсомольска около 500 километров, но горючего у нас достаточно. Берём курс прямо на юг с расчётом выйти на реку Амур.
Составляю новую радиограмму для Москвы: «6 часов 57 минут. Тугурский залив. Высота 7000 метров. Иду курсом Амур. Думаю делать посадку Комсомольске»…
Включаю передатчик. Перегорает предохранитель. Я быстро меняю его. Снова включаю передатчик. Сгорает второй. Так повторяется шесть раз.
Очевидно, прогретый умформер, когда я его выключила, снова остудился, и образовавшиеся при этом из паров водяные капли намочили обмотку умформера. В результате короткое замыкание... Как жаль, что нельзя сейчас же передать в Москву, что три советские женщины в одни сутки долетели до самых дальних границ своей родины.
Сейчас снова летит Полина. Идём строго на юг.
8 часов 02 минуты. Под нами мелькает река. Это Амур.
Ещё раз советуюсь с Валей, вести ли самолёт по Амуру на Комсомольск. Валя не меняет прежнего решения. Счётчики показывают, что горючего хватит ещё на три с половиной часа.
Вот разветвляются две реки: они мелькают в дымке вертикально под нашим самолётом. Снижаемся до 6000 метров. По какой из рек идти? Амур в этом месте имеет множество рукавов и ответвлений. Но по левому рукаву идти нельзя, он закрыт туманом, правое же ответвление видно отлично. Идём вдоль него. Вскоре становится очевидным, что это Амгунь. Решаем идти по Амгуни, и вдоль края облачности пробиваться в Комсомольск.
10 часов 00 минут по московскому времени. У Вали в кабине загорается красная лампочка. Это сигнал: кончилось горючее. Начинается расходование последнего бачка, в котором драгоценной смеси вряд ли хватит на полчаса. Долетели до очень красивого озера Эйворон. Недалеко от него виднеется озеро Чигчигирское. Теперь нужно идти прямо курсом на юг. До Комсомольска остаётся 150 километров. В 10 часов 20 минут горючее окончилось совсем. Моторы начинают давать перебои. Валя переключает по очереди все баки. Моторы подают последние признаки жизни и замирают.
Какой уж там Комсомольск. Мы не дотянем. Хорошо, если бы удалось хоть где-нибудь сесть вообще. Под нами дикие сопки, покрытые лесом. Здесь не сядешь...
Возвращаемся обратно к озёрам, туда, где видели болотистые мари.
Теряем высоту. Валя пишет мне записку: «Готовься к прыжку». Я отвечаю ей, тоже запиской, что прыгать не хочется, хочу остаться в самолёте, что я выбрала себе укромное местечко - сзади у кислородного баллона, буду стоять там очень смирно, и ничего со мной не случится. Валя отвечает: «Если машина станет на нос, у нас с Полиной даже не хватит силы извлечь тебя из твоей кабины. Готовься к прыжку, не задерживай нас».
Я рассердилась на Валю, показала ей кулак. Но делать нечего, приказ командира...»

Марина успешно приземлилась. И стала ждать условный сигнал от членов экипажа - смогли ли посадить самолёт? Ранее лётчицы договорились, что если всё пройдёт хорошо, то они выстрелят в воздух из пистолета.
Услышав звук оружия, Марина Раскова успокоилась за своих подруг.
Теперь с этого момента началась её личная борьба за жизнь.
Из личных вещей - револьвер с 18 патронами, компас, спички, нож-финка и две шоколадки. И больше ничего…

Командира и второго пилота нашли, увидев с воздуха. Однако Марине Расковой пришлось идти 10 дней в сторону посаженного самолёта.
Всё это время лётчица пыталась выйти из лесной и болотистой местности, боролась с холодом и наступавшим голодом. В хорошую солнечную погоду она пыталась просушить одежду и бельё, чтобы не замёрзнуть ночью и не заболеть, искала еду - жарила найденные грибы, ела клюкву, рябину и черемуху.
Через несколько дней у Марины Михайловны закончился шоколад. К тому же каждый раз не хватало воды. Единственным спасением были болотца, из которых можно напиться... Но это небезопасно.
Ещё одной опасностью стали дикие звери. Так, лётчица встретилась с медведем, который, к счастью, нападать на неё не стал.

***

Вот некоторые эпизоды из «одиссеи» лётчицы.

• Марина Раскова:
«Осматриваю местность. Кругом густой лес... Нужно двигаться в путь. Еще раз проверяю курс, который вчера засекла по компасу. Иду... С большим трудом протаскиваю себя сквозь густые заросли. Кажется, никогда я не была такой малоподвижной. Хочется пить. Пробую лизать росу с листьев…»

«Вокруг - густая тайга, ели, кедры, сосны... Иду к опушке леса... За опушкой - марь. «Вот, - думаю, - наверное, на этой мари стоит наш самолет, наша «Родина». Иду быстрее, довольная, что подошла к опушке до темноты. Но тут нога проваливается в воду. Я быстро выдергиваю ногу и вижу, что нахожусь на краю болота...»

«Темнеет... Сидя у костра, сушу свои меховые унты и маленькими кусочками ем шоколад. За сегодняшний день съела полплитки. Нужно быть экономнее: ведь мне предстоит еще долгий путь через сопки. Захотелось пить. Встаю, подхожу к краю болота. Напилась воды из болотца, она оказалась очень вкусной. Возвращаюсь обратно к костру, подложила в него валежник, который мне удалось, наконец, высушить, и вскоре засыпаю у горящего костра».

«Передо мной небольшая речка, метра три в ширину. Вброд не перейдешь, глубоко, да и вода прохладная. Надо строить мост. Притащила несколько древесных стволов, перекинула с берега на берег. Нехитрая операция, но сколько на нее пошло времени… Досадно. Однако с тайгой не поспоришь... За речкой болото, длинная-длинная марь, окруженная лесом. Целый день уходит на обследование мари.
Шагаю по кочкам. Между кочек - вода. Промочила унты. Хорошо бы на ночь развести костёр, но из чего? Кругом болото... Разуваюсь, обертываю ноги болотной травой, поверх надеваю сырые носки... Сегодня ночью придется быть на чеку. Кругом меня болото. Неосторожное движение, и я окажусь в воде».

«Проснулась - заморозок. Унты, которые лежат рядом, на кочках, замерзли и стали твердыми, хоть топором руби; натянуть их на ноги невозможно.
Болото подёрнулось ледяной коркой, трава - инеем... Ломаю тонкую корочку льда. Окунаю унты в воду. Проходит целый час, прежде чем унты оттаивают настолько, что их можно надеть на ноги. На сей раз иду в полном обмундировании. Очень холодно в мокрых унтах...
Болото покрыто густой, высокой травой почти по пояс. Иду, не присматриваясь к тому, что под ногами. Но тайга, очевидно, решила подшутить надо мной. Вдруг проваливаюсь по шею в воду. Чувствую, ноги отяжелели и, как гири, тянут меня книзу. Всё на мне моментально промокло. Вода холодная, как лед. В первый раз за всё время скитания по тайге чувствую себя одинокой. Никто не вытащит из воды, надо спасаться самой. Поплыла. Гребу и цепляюсь за кочки…
С большим трудом удаётся выбраться из воды. Оглянулась назад, позади меня озерко метров десять в ширину. Очевидно, находящаяся в этом районе под почвой вечная мерзлота растаяла и образовала подпочвенную воду. Тонкий слой мшистой почвы, заросшей травой, не выдержал моего веса… Ползу в сторону от озерка. Наконец, чувствую под ногами твёрдую почву и встаю.
Всё на мне мокро: мех, кожанка... Отовсюду течёт вода. Оружие мокро, часы мокрые. Не остаётся ничего другого, как делать привал.
Но как сушиться на болоте? Хорошо, что хоть день солнечный и дует ветерок…»

«Неожиданно попадается целый куст рябины. Набираю рябины, сколько могу... Наедаюсь вдосталь, рябина замечательно освежает. Хорошее место. Решаю здесь же заночевать... Однако заснуть не могу. В тридцати метрах протекает маленькая быстрая речка. Всю ночь из-за речки душераздирающе мяукают рыси. Час от часу не легче. Охотник я неважный, и хуже всего то, что в обойме моего «Вальтера» осталось всего-навсего четыре патрона. Остальные расстреляла в первые дни, когда надеялась, что мои выстрелы услышат. Рыси продолжают мяукать громко и противно, как дерущиеся кошки. Но, к счастью, они, очевидно, никак не могут добраться ко мне через речку...»

«Всё время моё передвижение по тайге сопровождается треском ломаемых сучьев... И вот, метрах в пятнадцати от меня, из кустарника поднимается медведь, взлохмаченный, чёрный. Он ворочает носом из стороны в сторону, нюхает... Собравшись немного с духом… вскидываю «Вальтер»… стреляю... А сама бросаюсь в сторону.
За спиной слышу треск ломаемых сучьев. Оглядываюсь на бегу: бедный мишка, переваливаясь с боку на бок на своих четырёх лапах, улепётывает от меня во всю прыть... Я продолжаю бежать в противоположную сторону... Наконец, взобралась на самую высокую сопку. Сюда ленивые медведи не доберутся...»

«Во что бы то ни стало, нужно сегодня добраться до них… Я не удержалась и выстрелила свой последний патрон. В ответ услышала крик Полины:
- Марина идёт!..
От самолёта отделилась группа людей и побежала ко мне через болото. Они увязали по колена в воде, прыгали между кочками, спотыкались, летели со всех ног… Полина всё такая же, только при виде меня она громко плачет, обнимает меня, целует… Опираясь на палку, иду к самолёту.
Подхожу, осматриваю свою кабину. Всё в порядке, все приборы целы, даже ни одно стёклышко не полопалось. Хорошо Валя посадила машину. Мне можно было и не прыгать... Сама Валя говорит, что если б я осталась в самолёте, то даже не набила бы себе шишки на лбу... Затем она начинает рассказывать о том, как их нашёл лётчик Сахаров… На другой день была большая воздушная операция».

***

Спустя 10 суток Марина Раскова, наконец, вышла к самолёту, возле которого уже находились военные и медики, для которых появление девушки оказалось огромной радостью.
 Экипаж выжил, установив мировой рекорд.

• Девушки отбили телеграмму товарищу Сталину:
 «С Вашим именем в сердцах мы, дочери великой социалистической родины, пролетели без посадки сквозь облачность, туманы, обледенения и ночь от Москвы — сердца необъятной родины, до берегов Амура. На болоте, в тайге, среди сопок мы были не одинокими — с нами весь наш многомиллионный народ, партия и Вы, товарищ Сталин».

В столицу возвращались под фанфары.

«Раскрыв объятья, ждёт страна
 Любимых дочерей», — зачинал Александр Твардовский.

«В какой стране есть дочери такие?
Какой народ видал таких орлиц,
 чьим крыльям покоряются стихии», — вопрошал Василий Лебедев-Кумач.

«Не могло быть и не было прежде
Замечательных женщин таких», — резюмировал Александр Гатов.

Даже поэт Джамбул обошёлся без восточной витиеватости:
О юные девушки! Ваш самолёт —
Джамбул его «Родиной» в песне зовёт —
Свершил беспримерное дело недавно…
Шумят о вас тысячи школ и читален,
О вас по ночам беспокоится Сталин,
И с именем Сталина к небу взлетя,
Отважная девушка, наше дитя,
Сквозь тучи, сквозь вьюгу жестокую мчится.

Героинь встречал в Москве сам Сталин. Женщины робко попросили разрешения его поцеловать. Вождь, конечно, разрешил.

• Марина Раскова:
«И вот мы видим: идёт товарищ Сталин в своём обыкновенном сером костюме. Лицо у него улыбающееся, весёлое. И он глазами ищет нас. Мы вскакиваем. Сталин приветственно машет нам рукой. Мы кидаемся к нему и по очереди его целуем. Валя Гризодубова целует первая, предварительно спросив:
— Разрешите, товарищ Сталин, вас поцеловать?
А мы с Полиной целуем уже без разрешения.
Ворошилов заливается смехом. Все кругом такие радостные, смеются, жмут нам руки.
Самого дорогого человека целуют три простые советские девушки».

Чествования прошли под припев «три девушки отомстили за тяжёлые века угнетения женщин» в Грановитой палате.
Раскова, подойдя к Сталину, от волнения разрыдалась. Тот погладил её по голове, усадил рядом. После ужина выступал военный ансамбль, подпевали все.

2 ноября 1938 года за осуществление героического беспосадочного дальнего перелёта по маршруту Москва - Дальний Восток, установление женского международного рекорда дальности полёта по прямой и за проявленное при этом выдающееся мужество и выдержку старшему лейтенанту Расковой Марине Михайловне было присвоено звание Героя Советского Союза и выдана денежная премия 25 тысяч рублей. После учреждения медали «Золотая Звезда» ей была вручена медаль № 106.

***

После возвращения в Москву, Расковой по требованию врачей несколько месяцев пришлось соблюдать постельный режим.
За это время она написала книгу «Записки штурмана».
Причём, писала эту работу она, находясь на лечении после тяжелейших странствий по глухой тайге. Книга и сейчас читается на одном дыхании и не оставляет равнодушным ни одного любителя авиации и захватывающего повествования.

***

С февраля 1937 года Раскова была штатным консультантом НКВД.

В июле 1938-го - феврале 1939 года Марина Раскова – инспектор Управления полярной авиации Главсевморпути.

С февраля 1939 года старший лейтенант госбезопасности Раскова являлась уполномоченным особого отдела Главного управления госбезопасности НКВД СССР.

А с февраля 1941 года она – в 3-м управлении Наркомата обороны СССР (военная контрразведка).

• Из автобиографии Марины Михайловны написанной 3 июня 1941-го:
 «С февраля 1937 года по февраль 1939 года работала штатным консультантом в НКВД СССР. С февраля 1939 года по настоящее время работаю уполномоченным особого отдела НКВД СССР, ныне в 3-м управлении НКО СССР. (… ) В апреле 1940 года приказом наркома внутренних дел СССР награждена нагрудным значком “Заслуженный работник НКВД”».

С июня 1941 года Марина Раскова – слушатель основного факультета Военной академии им. М. В. Фрунзе.


***

Какою она была - прославленная лётчица и любимица Сталина?

Константин Симонов, встретивший её в 1942-м, был поражен её «спокойной и нежной русской красотой».

• Нарком авиационной промышленности Алексей Шахурин отмечал:
«Всегда одетая в строгую военную форму, Марина Михайловна тем не менее оставалась женственной и элегантной».

• А лётчица Раиса Аронова так её описывала:
«Свет из-под зелёного абажура настольной лампы неярко освещал хорошо знакомое по фотографиям лицо. Прямой пробор. Гладко зачёсанные волосы собраны на затылке в узел. Тонкие черты слегка загорелого лица. Чёткий разлёт тёмных бровей. Чистый, высокий лоб. Красивые серые глаза. На гимнастёрке — «Золотая Звезда» Героя».

• Валентина Гризодубова вспоминала:
«Я часто встречала Марину у Военно-воздушной академии, и первое, на что обратила внимание, это на её необыкновенную аккуратность и подтянутость. Во всём — и в одежде, и в причёске, и даже в движениях».

Иллюстрацией к тому, каким человеком была Марина, может послужить выдержка из дневника, который она вела, работая химиком в лаборатории Бутырского анилинокрасочного завода: «Я так полюбила завод, что его котлы наполняют мою душу».
Практически до последних дней жизни она в кругу родных и близких любила петь, аккомпанируя себе на рояле.
Марину Раскову запомнили отзывчивой и очень красивой. Строгой, но в то же время справедливой.
Она всегда лично приезжала поздравить «своих девчонок» с очередной наградой. Интересовалась, всё ли у них хорошо?

***

Когда началась Великая Отечественная война Раскова использовала своё положение и личные контакты со Сталиным, чтобы добиться разрешения на формирование женских авиационных полков.
Её поддержали тысячи советских женщин, которые хотели участвовать в изгнании врагов с территории своей Родины.

 В октябре 1941 года Марина Раскова добилась издания соответствующего постановления Государственного Комитета обороны СССР.
 Было сформировано 3 авиаполка:
• 586-й истребительный,
• 587-й бомбардировочный и
• 588-й ночной легкобомбардировочный (носил неофициальное название «Ночные ведьмы»).

Задача была сложная и совершенно новая. Требовалось подготовить истребительный авиаполк, вооружённый лучшими, по тому времени в нашей авиации истребителями «Як-1». А также авиаполк ночных бомбардировщиков на лёгких самолётах «У-2» и полк бомбардировщиков, вооруженный новейшими для военных лет пикировщиками «Пе-2».
 Гражданских лётчиц необходимо было обучить летать на боевых самолётах и воевать, а остальных девушек — обслуживать авиационную технику.
 Нужно было научить всех владеть оружием.
Нужно было научить девушек - будущих штурманов, прокладывать маршрут, находить цель и точно наносить по ней бомбовый удар, вести огонь по воздушным целям и отражать атаки противника в воздухе.
Безусловно, что в те короткие сроки, что были отпущены на подготовку новых авиационных полков, была возможность дать исключительно основы военных знаний.
 Дальнейший опыт борьбы познавался девушками уже на фронте.

Раскова была назначена командиром 587-го женского бомбардировочного авиационного полка, вооружённого самолётами «Пе-2».
 
Ею были быстро налажены учёба девушек и тренировочные полёты на учебных самолётах, а затем и на боевых.
 Она умела всё делать с огоньком, и заражала своей активностью окружающих.
 Её красивое лицо, умный взгляд серых глаз, приветливая улыбка располагали к себе.
Она часто рассказывала девушкам, как ей самой хотелось лететь на фронт в самые первые дни начавшейся войны и бить ненавистного врага. Но командование поручило ей организацию женских авиаполков, потому что тысячи девушек, и среди них многие лётчицы, стремились на фронт и хотели защищать Родину. Надо было помочь им в этом.
 Командование полков было подобрано из кадровых женщин-офицеров, которых назначили на должности комиссаров, инженеров, штурманов частей. Но их было очень мало.
Большинство же девушек-добровольцев впервые надели военную форму. Конечно, не сразу становились они военными, не сразу привыкали к чёткому распорядку воинской части. Но большое желание девушек стать на фронте настоящими военными помогло им. И день ото дня они получали всё меньше замечаний.
Огромную заботу проявляла Раскова о здоровье, питании и обмундировании девушек. Она доставала всё необходимое для полков: от белья до самолётов. Летала в Москву, в Куйбышев и иные города, следила за тем, как идёт дело со снабжением.
Марина Михайловна была неплохим оратором. Она выступала горячо и ярко, никогда не читала «по бумажке».
• Она говорила девушкам:
«Мы должны продолжать славные традиции русской женщины-воина. Нет преград для нас и условностей, мешавших Надежде Дуровой полностью проявлять мужество и героизм. Нам всё дано: и право защищать Родину, и грозное оружие — боевые самолёты. Что ж, сможем оправдать надежды, которые возлагает на нас Родина?»
«Оправдаем!» — единодушно отвечали ей девушки.
 «И я в этом уверена!» — подытожила Раскова.

***

 Девушки любили Марину Михайловну, они верили ей и смело, без колебаний шли за ней.
Раскова была в жизни весёлым и жизнерадостным человеком. Но суровое время войны и огромная ответственность, которая легла на её плечи, делали её очень собранной, иногда несколько суровой и требовательной до деталей в необходимом.
 Ей очень нравилось петь. В детстве у нее проявились способности, она училась в музыкальной школе. Больше всего она любила Римского-Корсакова. А в дни войны, в небольшом кругу, она с удовольствием пела полюбившиеся песни: «Ой, Днипро, Днипро, ты широк, могуч…» или «Землянку».
Далеко в эвакуации были её родные: дочка Таня и мать Анна Спиридоновна. Как радовалась Марина, получая письма от родных. Особенно трогали её письма Танюши.
Раскова говорила: «Ждут меня, скучают. Какое счастливое будет время, когда кончится война».
 Её любовь к детям была какой-то особенно священной. Если только нужно была помощь ребёнку, она доставала всё: и лекарства и самолёт, и находила возможность отпустить мать к семье.

***

Раскова смело назначала девушек на командные должности, учитывая при этом и черты характера, и их способности, и, естественно, желание.
 О том насколько успешно были Мариной Михайловной подобраны лётчицы на руководящие должности, показала сама жизнь.
 Воспитанницы Расковой с почётом оправдали оказанное им доверие.
 Е. Д. Бершанская, например командовала полком ночных бомбардировщиков и отлично справилась с задачей.
А в историю истребительной авиации вошли имена таких командиров эскадрилий и звеньев как: Р. Беляева, Л. Хомякова, В. Лисицына, Т. Памятных, К. Буданова. Храбро и беспощадно били они врага, смело, и уверенно вели за собой в бой своих подчинённых.
Великолепно показали себя и командиры эскадрилий бомбардировщиков Ж. Тимофеева, Н. Федутенко, К. Фомичёва.
Отлично водили свои звенья М. Долина, Л. Губина, С. Кривоногова.
А штурманы В. Кравченко, Г. Ольховская, Т. Зубкова, Г. Джунковская стали снайперами бомбардировочных ударов.
29 лётчиц 3-х полков, сформированных Расковой, были удостоены звания Герой Советского Союза, а 2 лётчицы - звания Герой России.
Под чутким руководством Марины Расковой были созданы легендарные «Истребители» и «Ночные ведьмы».
Марина Михайловна сама подготовила таких знаменитых лётчиц, как Лидия Литвяк и Евдокия Бершанская.
Первая воевала в «Истребителях», вторая была «Ночной ведьмой».

Хотя официально учебный день ограничивался 10-ю часами, на самом деле занимались по 17 в сутки.
При этом Раскова при любой возможности устраивала девушкам «разгрузочные вечера» — водила их в драматический театр. И вообще её любили.
Сама Марина Михайловна писала родным в эвакуацию: «Я почти не чувствую усталости, хотя больше четырех часов в сутки никогда не сплю и совсем не имею выходных дней».
 Редко, но в этих письмах прорывается бытовое: «Дома все в порядке. Иногда убираю квартиру; не забываю кормить кота и поливать цветы».

***

Весной 1942-го Раскова передала командованию 586-й истребительный и 588-й ночной бомбардировочный полки.
Бомбардировочный полк, командиром которого, минуя предыдущие ступени карьеры, стала она сама, продолжал осваивать выбитые у начальства новые самолёты «Пе-2».
В декабре полк перебросили под Сталинград, а на Самарском аэродроме остались два неисправных самолёта и самолёт Марины Михайловны, дожидавшейся окончания ремонта.
 17 декабря она даже смогла вырваться на неделю домой в Москву. Дважды побывала в театре — на «Трёх сёстрах» в Художественном и на «Фронте» в Малом. Несколько раз ходила в кино.

Принять участие в боях с врагом лётчице не удалось.
Майор Раскова погибла в авиакатастрофе 4 января 1943 года при перелёте в сложных метеоусловиях на фронт.

Прах легендарной летчицы и ныне покоится на Красной площади у Кремлёвской стены.
 А её славные дела, совершённые в годы войны и в мирное время, долгие годы являются примером для уже многих поколений авиаторов нашей страны.
Марине Михайловне, благодаря таланту и целеустремлённости, удалось стать первым женщиной-штурманом молодого Советского государства. И, благодаря ей, ещё множество девушек избрали небо и рассекающие его самолёты своей судьбой и делом всей жизни.
 Безумно сложно быть первым. Но Марина Михайловна Раскова уверенно доказала, что женщине по плечу даже такое нелёгкое и опасное дело, как обуздание воздушной стихии и защита родной страны от вероломных врагов.
Имя Марины Расковой стало символом смелости и бесстрашия для многих женщин, которые следовали её примеру и принимали участие в боевых действиях.
Она — пример стойкости, твердости характера, недюжинной воли и смелости.
 В период серьёзных испытаний для Родины Раскова проявила себя как настоящий, храбрый и грамотный командир.
В Марине видели будущую оперную диву, а она стала  первой девушкой-штурманом в СССР.
 Эта смелая и решительная женщина прожила недолгую, но очень яркую жизнь настоящего патриота, отданного своей стране человека.

***

Имя Расковой было присвоено 125-му гвардейскому пикировочно-бомбардировочному авиаполку.
Сегодня имя Марины Расковой с честью носит Тамбовское высшее военное авиационное училище. В этом лётном учебном заведении установлен бюст геройской лётчицы.
Также в Комсомольске-на-Амуре, на фасаде дома, где в 1938 году проживали члены экипажа прославленного самолёта «Родина», установили мемориальную доску.
 Имя Марины Расковой носят улицы, площади и переулки в Москве, а также в других населённых пунктах бывшего СССР.
 Два корабля носили прославленное имя «Марина Раскова».

***

Вся жизнь Марины Расковой была отдана беззаветному служению Родине.
Именно такие люди по праву считаются национальными героями, достойными уважения, вечной памяти и подражания со стороны будущих поколений.