Во сне и наяву

               
               
 
Порою, сны свои я вижу явью,
А явь, увы, была бы лучше сном!

             Вступительное слово

Пусть эти, мои поэтические строчки, станут отправной точкой, началом  прозаического повествования, хотя рифма, как видите,  пытается пристроиться и сюда. Думаю, хуже не будет, так как погружение в прозу
для поэта уже является авантюрным путешествием в неизведанные дали.
Особенно, если в дальнюю дорогу собрался в преклонном возрасте, хромая на обе ноги, плохо видя, слабо слыша и с не совсем ясной головой!
Думаю, с такой перспективой, лучше бы вовремя остановиться, но у меня есть уважительная причина для риска, а именно:
Главный редактор Альманаха «Небожители подвала» (не стану называть фамилии – её все знают) сильно невзлюбил мои стихи. На это обижаться нельзя, ну, не «зашли» они ему в душу – не трогают, «слабые»!
Хотя я, автор, и почитатели моего многолетнего поэтического творчества,  категорически не согласны с таким жёстким определением…
Но, как говорится: « Что Бог не делает – всё к лучшему!»
В моём письменном столе с давних пор залежались дневниковые заметки о некоторых значимых событиях из моей жизни, небольшие рассказы, повести, репортажи, философские рассуждения…
Всё оно, почти, пошло в дело!
Надеюсь, когда запас прозы в столе иссякнет, редактор проникнется уважением и пониманием к моей поэзии.
И всё же, на всякий случай, я  решилась взяться за написание
Большой Прозы, возможно, романа, а там, как «масть пойдёт» –
«Лиха беда начало».
Лишь бы сил хватило, времени и главное – здоровья – не нажить бы себе
геморрой, в прямом и переносном смысле. Писатели-то, те,  понимают – о чём я беспокоюсь!
Прощай свобода! – мои беззаботные прогулки, созерцание красот природы,
чтение книг,  вдохновенное написание стихов,  поездки на дачу, встречи с подругами…
Может, надо дать почитать своё Вступительное слово Главному редактору,
чтобы он понял и ужаснулся: на что он обрёк меня, Ларису – Чайку, птицу свободного полёта?!
Пожалуй, я так и сделаю, пока дело далеко не зашло. А то вдруг – впрягусь, втянусь, и мне понравится эта беспросветная тягомотина?!
Свят, свят, свят!!!
                «Главное начать!» 

Так вещал, в своё время, руководитель нашей страны Михаил Сергеевич
Горбачёв: делая ударение на первом слоге.
Странным образом моя, довольно долгая, жизнь сохраняется в памяти в виде отдельных историй, событий, эпизодов и даже сновидений, которые последовательно не связаны между собой и представляются мне в виде разрозненных фрагментов –  из так называемых – «Пазлов».
Вот потому я и решила начать собирать общую картину из самых, на мой взгляд, интересных жизненных моментов, угнездившихся в моей голове.
Это занятие – своего рода игра, игра одного человека – хозяина «Пазлов».
Хозяин – барин! Он может предоставить возможность наблюдать за этой игрой со стороны, если, конечно, вызовет к ней интерес, что совсем непростое дело…
Мне частенько снится один и тот же, по смыслу, сон, будто я куда-то судорожно собираюсь и никак не могу собраться. Уже пора на выход, время катастрофически поджимает, а у меня никак не получается собрать нужные вещи – одни разбросаны, другие куда-то запропастились. Я спешу, теряюсь, нервничаю и, в конце концов, безрезультатно просыпаюсь от этого мытарства. Скорее всего, это, сохранившееся в памяти, и есть те самые, разрозненные «Пазлы, которые мне желательно собрать в единую, более- менее, обозримую картинку. Ничего себе задача – позади, считай, целая жизнь!
«Не надо торопиться, не надо волноваться» – как говорил один мой знакомый, умудрённый большим жизненным опытом.
Не с сотворения же мира начинаешь!
А начну, пожалуй, с того, что первое взбрело в голову. Это же, всего лишь,  так называемый,  «Пазл» – игровая фишка!
Не обессудьте, если своё повествование я буду подтверждать стихами – беспристрастными свидетелями пережитого.

Чем голова моя прельщает идеи,
Что как птицы вьются?
Их хаос рифмой укрощаю –
Пока в стихи не соберутся.
Давно оставили сомненья –
Не я творю, а Кто-то свыше
Одушевит стихотворенье –
Оно рождается и дышит.
Инстинкт мой материнский глупый –
Вожусь и нянькаюсь ночами:
Тот, Кто-то, видно перепутал,
В конце даруя мне Начало!

 
Тупо сижу перед чистым листком бумаги уже битый час и никак не решусь начать своё путешествие в далёкое прошлое.
Ведь это не шутка – родиться в середине двадцатого столетия, а нынче на дворе уже четверть двадцать первого века!
Средняя продолжительность жизни в России на 2024 год составляла 73,4 лет.
А я, перевалив за этот возраст, вздумала заняться писательством. Вернее, меня к этому подвигли, мягко выражаясь, мои же коллеги по писательскому делу.
Что ж, пеняйте на себя, любители острых ощущений!
Из раннего детства я помню совсем немного: маленький домишко, разделённый на клетушки для проживания многочисленной родни.
Нашей семье, состоявшей из четырёх человек – матери, отца и двух, народившихся друг за другом, дочерей, вначале досталась тёмная комнатка без окон, но потом условия улучшились – была сооружена пристройка, ведущая на второй этаж. 
Отец мой, Овчинников Иван Иванович, был старше нашей матери на одиннадцать лет. Сам он родом из-под Рязани, села Троицкого, Муравлянского района. Приехал самостоятельно в Москву к своему дяде, который проживал на Арбате, в районе Собачьей площадки.
Закончил ФЗУ – школу фабрично-заводского ученичества при Вагоноремонтном заводе. Дослужился до мастера цеха. Считал себя, по тем временам, достаточно грамотным. Он обладал вычурным, каллиграфическим почерком. Перед войной завербовался на Север. За подписью Сталина получил бронь, освободившую его от воинской службы.
На Севере он работал начальником отдела кадров в лагере по добыче золота.
Там отбывали тюремный срок, как уголовники, так и политзаключённые.
За грамм утаённого драгоценного металла полагался расстрел.
После войны отец оформил отпуск  и поехал в Москву, с целью жениться на своей зазнобе –  Натке – нашей  будущей матери (Егоровой Наталье Ильиничне) и увезти её с собой, на заработки, на Север. Там он пристроил её в кассу по приёму золота. Работа, видимо, хорошо оплачивалась. Как рассказывала мать, деньги летом они хранили в печке.
Потом мать забеременела, и они вернулись восвояси, в своё нищее родное гнездо. Время было голодное, послевоенное. Заработанные деньги таяли на глазах. Бабушка – Ксения Тимофеевна, в чьём доме мы проживали, в год рождения моей сестры Татьяны, осталась вдовой. Деда своего – Илью Ильича Егорова, я не застала. По рассказам тёти, маминой сестры, он во время войны долго находился в плену, а когда вернулся, стал сильно выпивать. И как-то попал под поезд, оставив бабушке шестерых, пусть уже повзрослевших, детей…
Старшей из них была моя мать, потом родились два сына – Михаил и Владимир, и ещё три дочери – Валентина, Зоя и Елена. Да, чуть было не забыла: бабушка ещё воспитывала двух сирот, которых оставила замёрзшая насмерть сестра мужа, когда у них ещё не появились свои дети. Одного из них я немного помню – дядя Вася, он стал военным и жил уже самостоятельно в Брянске, изредка навещая свою приёмную мать, нашу бабушку Ксюшу. А другим ребёнком была девочка, сестра родная дяди Васи, но её я не помню.
Когда-то, давно, я пыталась рассказать в стихах о судьбе деда и бабушки, но   процесс написания застопорился, может, когда-то и продолжу, а пока покажу небольшой отрывок моего начинания:

Мой дед пил горькую и много,
Но от работы «не косил».
Господь с него, конечно, строго,
За слёзы бабкины спросил! 
Она детей ему рожала,
Пока могла – из года в год,
При этом сеяла и жала,
Не тыча пальцем на живот…

Бабушкину родню я более-менее знала.  Её мать, Анастасия, наша прабабушка, со своими детьми и их семьями проживала в том же селе – Ново–Архангельское и мы часто собирались на праздники одной большой родственной компанией. Родом мои родные по бабушкиной линии – Туляки.
Перебрались дружно, со всем своим скарбом, ближе к Москве, ещё в довоенные годы.
Видимо, для этого была уважительная причина, о которой не ведаю.
Не могу пройти мимо одной, печальной истории, которая и теперь, по истечении немалого времени, не оставляет меня в равнодушие.
У Прабабушки Анастасии, так же, как у её дочери, Ксении, нашей бабушки, было много детей. В те времена женщины рожали, пока рожается.
И что интересно, никто из детей, в этих многочисленных семьях, не умер раньше своих родителей. Бабушка, под старость, частенько говаривала, что она счастливая – никого из детей не схоронила раньше себя, несмотря на пережитую войну, голод, нищету. Почему-то, она этим фактом, откровенно гордилась.
Вот мне, в этом плане, похвастаться нечем: я и одного, единственного сына, не смогла уберечь. Так и распорядилась – запечатлеть на его памятнике:
«Прости, не уберегла…»
Но, теперь не о том речь. До этого страшного «Пазла»  руки пока не дошли.
Продолжу о печальной истории своей прабабушки Анастасии.
Последнего ребёнка она родила, когда ей было под пятьдесят лет. Родилась очаровательная девочка Любаша – ангел во плоти, милое создание: белокурая, курчавая, с большими, светло серыми, глазами, добрая сердцем. И росла на радость родителям и своим старшим сёстрам и братьям. Она, как все дети, окончила школу, насчёт дальнейшей учёбы не буду придумывать – не знаю, но, что знаю точно – начала уже работать и приносить в дом свою, заработанную трудом «копеечку».
По возрасту она, тётя, была вровень с некоторыми своими племянниками, а то и моложе, не суть. Главное они тесно дружили между собой, вместе ходили в клуб – в кино и на танцы.
И вот однажды, небольшой компанией из четырёх человек, они возвращались из клуба, оживлённо и весело разговаривая, смеясь и что-то наперебой обсуждая.
Дело было весной, в Пасхальные праздники.  Среди них моя будущая мама Наташа, ее родной брат Михаил, их дядя Николай – Любочкин родной брат и сама Любаша, то есть – тётя моей мамы и Михаила.
Шли они вдоль дороги, по обочине, тогда ещё довольно узкого,  Дмитровского шоссе, по стороне встречного движения. И на них сзади наезжает грузовик с пьяным водителем и сшибает всех четверых. Любочку сразу насмерть.  Ей не было тогда  двадцати лет…
У её брата, Николая сильное сотрясение мозга, Михаил отделался ушибами и ссадинами. А с моей мамой произошла удивительная история. Со слов мамы:
её отвезли бездыханной, сильно покалеченную, всю окровавленную и оставили в мертвецкой до утра, считая умершей.
При обходе, врач с ужасом услышал хриплое дыхание «трупа».
Множественные переломы, порванные лёгкие…
Не буду выдумывать, каким образом врачи сумели так искусно залатать множественные раны, мама об этом рассказывать не любила, но если после такой травмы, несовместимой с жизнью, она умудрилась родить нас с сестрой – это что-то из области чудес, не иначе! И прожила она до семидесяти четырёх лет, при достаточно бурной жизни, покуривая и выпивая!
Не могу даже вообразить, как прабабушка перенесла смерть Любаши.
Хотя, как не могу? – теперь могу! – как я пережила? Без смерти не умрёшь!
И до сих пор, от этой давней истории, ужас и мурашки бегут по коже!
Затосковала наша бабуля, слегла, свет ей стал не мил. Передала дочери Ксюше все полномочия «старшей» по родне: собирать и организовывать праздники, поминки, оказывать посильную помощь нуждающимся… да мало ли дел всяких в жизни случается?!
Когда она собралась умирать, то велела позвать всех нас, детей к своей кровати и говорила нам напутственные прощальные слова…
Почему теперь так дороги, до слёз, мне эти воспоминания?
Немного отвлеку читателя от грустных мыслей своими, нехитрыми, стихами. Может, у кого-то тоже  всплывёт в памяти что-то схожее с моим далёким детством, где-то они улыбнутся, где-то всплакнут.
Бабушка Ксюша исполнила волю своей покойной матери: пока были силы, она собирала всю, нашу многочисленную, родню за один огромный, сколоченный из досок стол, и всем за ним хватало места и угощения.
Даже нашему отцу, который требовал к себе особого уважения и которого называли, не иначе, как – Иван Иванычем.
До поры до времени, выпивая и закусывая, он сидел за столом, ревниво наблюдая за своей женой Наткой. А потом, в разгар веселья, со всего маха бухал своим огромным кулачищем о стол и затевал безобразную драку. Мужиков было много и отца быстро скручивали и под «белы рученьки» выпроваживали вон за дверь. А домой-то нам, всё одно, надо  возвращаться!
Хорошо, если отец засыпал до нашего прихода, иначе продолжения представления было не миновать!
Мать наша, не робкого десятка, давала отцу отпор всем, что попадало под руку.  Но, нам-то, перепуганным до смерти детям, каково было на всё это смотреть?!  Родителям, похоже, такие пустяковые мысли даже в голову не приходили. «Милые бранятся – только тешатся!»
Как же я боялась и ненавидела в детстве любые праздники!
Только уже со временем, события  стали видеться несколько в ином свете.
Давно нет тех, о ком теперь с грустью и теплом вспоминаю.
Забылись и простились обиды, затянулись сердечные и душевные раны.
Хожу на кладбище, навещаю, пока есть силы, родные могилы, заглядываю изредка в фотоальбом, читаю сохранившиеся письма, пишу поминальные записки…
Интересно, вспомнит ли кто обо мне?!



   Моё детство

Я в селе родилась не Царском,
По-французски меня не учили.
Дом, тем более, был не барским.
За проделки – ремнём лечили.
Много было сестёр и братьев,
Снох, зятьёв под одною крышей.
На верёвках штаны да платья,
А под стенкой скребутся мыши.
Уж не знаю, как бедно жили,
Но, что весело, помню точно:
Бабы днями стирали, шили,
Под лото хохотали ночью.
И порою такое было
За капустой да за картошкой –
Вся изба ходуном ходила
Под развёрнутую гармошку.
Ребятишки в гульбе со всеми –
Не во всём нам была поблажка,
Мы тайком выбегали в сени
И хлебали холодной бражки.
Забирались гурьбой на печку
В старых книжках смотреть картинки.
Трепыхалось в груди сердечко –
Всё казалось ему в новинку.
Вот когда полюбилась пляска
И раздолья хмельного песня.
Для меня и поныне сказка,
Когда жили в коморке тесной.
Да, кому передашь в наследство,
Что так долго душа хранила:
Беспокойное моё детство
И домишко, где всех любила?!



  Тому, кто свято сбережёт…


Есть потаённые места,
Где с грустью тихою хранится
И перейдёт из уст в уста
Простых событий вереница.
Их точно вор не украдёт,
Скупой наследник не вспомянет,
С тем и тогда тайник умрёт,
Когда хранителя не станет.
Одну мораль хочу извлечь
Изо всего, что здесь сказала –
Не тороплюсь в могилу лечь,
Пока тех мест не показала
Тому, кто свято сбережёт:
Коробочка от монпансье –
Жаль, вкуса детства не осталось.
Дневник, где полное досье –
Врагу бы только не досталось.
Здесь пуговицы всех времён
Лежат от самого начала.
В фотоальбоме нет имён –
Живых от мёртвых различала.
Духи, подумать, столько лет
Хранят Москвы любимый запах.
Сыновний воинский билет
О материнских помнит страхах.
О, как же долго я живу,
Мной всё на свете пережито…
Бечёвку намертво вяжу,
Чтоб капли не было забыто.