Этюды из поездок в 90-х годах. ЮВА и Дальний Восто

Знаете, писать про страны и континенты в наше время — занятие на грани мазохизма. Всё уже украдено до нас. Тысячи страниц, миллионы мегабайт. Умные, красивые люди в дорогих пиджаках снимают программы для каналов, название которых заканчивается на «Travel». Они едят устриц, купаются в бассейнах с шампанским и томно говорят в камеру: «Вот она, подлинная Намибия».
И вы понимаете, что это, конечно, ложь. Потому что подлинная Намибия — это когда у вас в номере нет горячей воды, а вместо устриц вам приносят подгоревший омлет. И этот омлет вы будете помнить дольше, чем все достопримечательности вместе взятые. Но про омлет почему-то не говорят. Про него вы узнаете только от соседа по даче, вернувшегося из отпуска, и то если хорошо его напоить.
Так вот. Я, по долгу не самой благородной профессии, объездил изрядный кусок планеты. Не буду врать — про Австралию и Антарктиду я знаю только из телевизора. Со всеми остальными континентами у нас были… скажем так, сложные, но честные отношения. И я решил, что пора выдать сюда, на белый лист, тот самый «соседский» отчет. Без глянца. Иногда с сарказмом. Часто с крепким словцом.
А начну, пожалуй, с Сингапура. Потому что это была моя детская мечта. Остров-сказка, остров-мечта. И, как это часто бывает с мечтами, когда они наконец сбываются спустя лет десять, возникает легкое ощущение: «И это всё?». Но обо всем по порядку.

Впервые я очутился в Сингапуре в девяносто третьем. К тому времени я уже кое-что повидал, но это место — оно другое. Как будто тебе показывают не город, а аттракцион «Город Будущего» из советского павильона на ВДНХ, только настоящий.
Поразили меня три вещи. Первое — чистота. Не та, которую достигают к приезду проверки из райкома, а какая-то тотальная, врожденная. Ты не видишь людей с метлами, но тротуар сияет, как паркет в только что полученной квартире в «хрущевке». Потом я узнал, что за брошенный окурок — штраф пятьсот местных долларов. При таких раскладах можно и языком подметать, не то что веником.
Второе — самобытность. Посреди стеклянных небоскребов, которые, впрочем, не давят на тебя, как в Нью-Йорке, вдруг обнаруживается старый буддийский храм. А в парке с утра пожилые китайцы совершают плавные движения, похожие на танец. Говорят, это кун-фу. Выглядело это так, будто дедушка из Шанхая и деловой центр из двадцать первого века договорились и существуют, не мешая друг другу.
И третье — китайцы. Я уже был знаком с китайцами с «Шелкового рынка» в Пекине, скромными и тихими. Здесь же они были хозяевами жизни — уверенные, с ключами от мерседесов, с чувством собственного достоинства. Для меня, тогдашнего, это было непривычно. Как будто увидел знакомого актера в главной роли, хотя всегда он играл только массовку.
Рядом, в своем квартале, жили индийцы — и с китайцами они, как правило, не пересекались. Удивительное дело, город — один, а миры внутри него — разные.
В те годы наши соотечественники уже открыли для себя Сингапур. Но ехали туда не за экзотикой, а за техникой. «Аэрофлотовские» экипажи вывозили видеомагнитофоны и телевизоры чуть ли не вагонами. Пока местное правительство не опомнилось и не ввело такие налоги, что цены тут же стали европейскими. Теперь в Сингапуре можно только отдыхать. Что, впрочем, тоже неплохо.
А еще там много моряков. Но заметны почему-то только наши. Они ходят по городу и громко, на русском, объясняются с продавцами. И что удивительно — их понимают. Самые сметливые местные жители даже открыли для них специальные магазины — «Владивосток», «Одесса». Там можно было купить все что угодно для души: от икры до запчастей на «Волгу». Качество, может, и не ахти, но зато свое, родное.
Говорят, культурная жизнь там небогата — театров мало. Но по ночам работают дискотеки для иностранцев. Сами сингапурцы предпочитают более спокойный отдых. Видимо, высокая мораль и суровые законы — это такая же их национальная черта, как и любовь к чистоте.
Они свою страну любят и ни с кем делиться не хотят. Понятия «гастарбайтер» там нет, а туристическую визу дают всего на три дня. Как будто говорят: «Посидите у нас, на всё посмотрите. А потом, уж извините, идите своим ходом».

А вот в Бангкоке всё совсем не так. Если Сингапур — это этакий примерный отличник в накрахмаленной рубашке, то Бангкок — его беспутный старший брат, который курит за гаражами, пахнет дешевым одеколоном и сексом. Причем сексом пахнет всё — и асфальт, прожаренный солнцем, и стены домов, и даже воздух, густой и сладкий, как перезрелый манго.
Ни для кого не секрет, чем промышляет добрая часть женского населения города. Некоторые — профессионально, некоторые — подрабатывают, имея и нормальную работу. Причем объясняют это самым удивительным образом. Одна, с лицом невинного ребенка, мне как-то сказала, что делает это исключительно ради удовольствия и только с европейцами. С тайскими мужчинами, по её словам, «каши не сваришь». Сидишь потом и думаешь: то ли она тонко шутит, то ли это такое кривое оправдание, то ли правда национальная трагедия.
Русские, конечно, и сюда добрались. Сначала, в девяносто третьем, приехали «челноки» — скупать всё подряд. Но быстро выяснилось, что товар хоть и получше китайского, а дороговат. «Челноков» сменили туристы. И теперь по улицам бродят наши соотечественники, пышущие жаром, с лицами, налитыми кровью и потом, и ищут глазами заветные лейблы: «Armani» за десять долларов, часы «RADO» — за двадцать. Ищут, конечно, не то, что европейцы.
Европейцы едут сюда за другим. Молодые англичане и немцы отрываются здесь по полной программе. Кто-то берет себе тайскую девушку на весь отпуск, кто-то меняет каждый день. За две тысячи долларов, говорят, можно купить себе настоящую рабыню — просто отдать деньги родителям, и никаких претензий. Мечта некоторых таек — уехать в Европу именно таким образом.
Самое интересное начинается с темнотой. Изо всех щелей как тараканы выползают сутенеры и, как таксисты у «Савойя», предлагают бесплатно отвезти «посмотреть девочек». Если не понравится — привезут обратно. Соглашаться не стоит. Потому что любой нормальный мужчина, увидев этих миниатюрных, ласковых созданий, похожих на душистые цветы, уже не уедет. Они тебя и помоют, и помассируют, и все фантазии исполнят.
Правда, бордели бывают разные. Можно, конечно, вызвать проститутку в номер — это в два раза дороже, но чище. Но тут надо быть начеку. Если перебрал с виски «Thai Cat» — а он здесь в каждом «Seven-Eleven» — может случиться неприятность. Девушка может внезапно смыться, а потом в участке заявить, что её избили и ограбили. И поверьте, в споре «иностранец против тайки» правда всегда будет на её стороне. Дальше — арест, тюрьма.
Тюрьма там, кстати, хорошо кондиционируется. Но мебели нет. Спать приходится на бетонном полу под ледяным воздухом. Говорят, ни один «белый» не выдерживал там больше трех месяцев. Умирали. Грустное отступление, но помнить об этом стоит.
Как ни странно, есть в Таиланде и русские проститутки. Цена на них — от семисот до тысячи долларов. Ими пользуются очень богатые люди, чаще арабы. Наши девушки, видимо, считаются здесь экзотикой, этаким импортным деликатесом как Пармская ветчина.
Ночной Бангкок, конечно, не только про это. На улицах готовят морепродукты — осьминогов, креветок, а также кузнечиков и тараканов пугающих размеров. Еда очень острая. Тайцы — люди гостеприимные. Когда пьяные иностранцы танцуют на столах и обливают друг друга пивом, они молча убирают вокруг и участливо улыбаются, ни одним движением не показывая, что те, в общем-то, уже всех достали.
Криминогенная обстановка нездоровая. Не так давно в супермаркете орудовала банда, которая колола иностранцев иглами с каким-то вирусом. Мотоциклисты выхватывают сумки. Но всё это как-то тонет в общей атмосфере легкой, доступной греховности, которая приносит стране огромные деньги.
И ещё про Паттайю. Там всё это — и девушки, и развлечения — ещё круче, еще громче, еще наглее. Проститутки буквально бросаются под ноги. А на улицах прямо на тротуаре могут устроить бой тайских боксеров. Паттайя — это такой Бангкок, но с увеличенной дозой. После него кажется, что Сингапур с его штрафами за окурки — это какой-то сон. Очень правильный, чистый и невыразимо скучный сон.

А вот с Кореей история отдельная. Про северную и южную части придется писать два разных рассказа. Потому что сравнивать их — всё равно что сравнивать пионерский лагерь строгого режима с Гонконгом девяностых. Это два разных мира, разделенных не просто границей, а целой пропастью во времени.
Если вы вдруг соскучились по тоталитаризму, по армейской дисциплине или по атмосфере пионерского лагеря, куда вас отправляли против воли, — вам прямая дорога в Корею Северную. Если, конечно, получится въехать. А это сложнее, чем в советскую Россию до перестройки.
Вся страна просыпается ровно в семь утра. Вся, до последнего человека. Без преувеличения. В десять минут восьмого вся страна выходит на утреннюю зарядку. Не знаю, как зимой, но в октябре — точно выходили. А чуть позже — все выходят на уборку территории. За каждым закреплен свой участок. Убираются при помощи маленького веника и совка. Даже на широких проспектах, где из транспорта — только машины посольств, мостят тротуар именно так. Смотришь на это и ждешь, что вот-вот из-за угла появится отряд барабанщиков.
Граждане ездят на велосипедах — их там тьма. Движение регулируется на перекрестках молодыми людьми в форме. Они стоят на тумбах, как памятники самим себе, и резко машут руками. Дети ходят строем, под присмотром старших. И постовые, и дети — все отдают честь иностранцам, вытягиваясь в струнку. Но в глазах у них — чистейшей воды ненависть. Иностранец для северного корейца — заклятый враг. Так и написано на их лицах.
Как когда-то в Москве, в Пхеньяне есть валютные магазины. Но доступ туда запрещен «смертным». Расплачиваются там особыми деньгами — красными вонами. Есть еще синие и черные. Говорят, черные — самые крутые. Отношение к тебе в магазине зависит исключительно от цвета твоих денег. Нам, экипажам «Аэрофлота», выдавали красные. Отношение было, скажем так, не очень гостеприимное. Купить на них можно было разве что пиво или какие-то импортные продукты. Жили мы в домах при посольствах — обычные трех-четырехкомнатные квартиры на шестерых. Камер хранения для впечатлений не было, поэтому все, что удалось увидеть за сутки в 1990-м, я привез с собой в голове. И уверен, что с тех пор там абсолютно ничего не изменилось. Такие места застревают во времени, как мухи в янтаре.

А вот Сеул — столица Южной Кореи — от Пхеньяна отличается так, будто между ними никогда не было ничего общего. Южная Корея целиком зависит от США, и присутствие янки чувствуется здесь везде. Они ведут себя как хозяева — уверенно, громко, порой вызывающе. На улицах Сеула часто видишь двухметровых афроамериканских солдат — они тут как дома.
«Страна утренней свежести» — так, кажется, кто-то назвал Корею. Но явно давно. Ничего общего с этим поэтичным образом сейчас нет. При заходе на посадку над Сеулом виден плотный смог — как грязное одеяло, наброшенное на город. Южная Корея не ожидала, что индустриализация будет такой резкой. За какие-то десять лет промышленность, особенно автомобильная, показала невероятный рост. Корпорации «Hyundai», «Daewoo» и «Sang Yong» наполнили город машинами. Широченные авеню, построенные двадцать лет назад, уже не справляются с потоком. Ездить по Сеулу на автомобиле — значит быть в вечной пробке. Смог над городом — естественное следствие этого бума.
Как и везде в Азии, в Сеуле есть где разгуляться шопоголику. Лучше всего ехать на американский рынок «Итаэвон» или «Тондэмун». В девяностые наши туристы скупали там кроссовки корейского производства под брендами «Adidas», «Puma» и «Reebok». Это была оригинальная продукция, просто забракованная контролерами качества. На глаз дефекты было не найти. Но, как на любом рынке, тут надо торговаться — иначе заплатишь за брак как за оригинал.

Не завидую я американским солдатам, воевавшим во Вьетнаме в 60-х годах. Страна-то эта — одно сплошное болото. Даже столица, Ханой, наполовину стоит в тропической, страшноватой трясине. Сомневаюсь, что янки поехали бы туда, знай они, что их ждет. А тогда было просто: Северный Вьетнам под коммунистами, Южный — под французами. К несчастью для последних, они воссоединились. Получилось то, что получилось.
Вьетнам — не самая грязная страна из тех, что я видел, но находиться там забавно. Такую экзотику вряд ли где еще встретишь. Чем-то похоже на Северную Корею, но без той сумасшедшей строгости. Сразу бросаются в глаза до боли родные ЗИЛы-130. Других машин там почти нет, их заменяют велосипеды, как и во многих небогатых странах Азии.
Дороги преимущественно грунтовые, но ровные, укатанные. Когда едешь из аэропорта на экипажном автобусе, пятую точку отбиваешь, но не сильно. По обеим сторонам дороги — бескрайние рисовые поля, наполовину заполненные болотной водой. От зари до заката на них, согнувшись в три погибели, трудятся малорослые вьетнамцы. В эту же воду они справляют нужду и там же хоронят умерших родственников — об этом говорят огромные надгробные камни прямо посреди плантаций. Считается, что так урожай риса будет лучше. Ну, им виднее.
Спасаясь от солнца, вьетнамцы носят широкополые конусообразные тростниковые шляпы. Европейцу и не понять, что они делятся на мужские и женские. Мы-то и не знали. Да и как их отличить то? Зато весь Ханой смеялся, когда мой коллега, ничего не подозревая, расхаживал по городу в женской шляпе.
Летчиков и бортпроводников селят в одной из лучших гостиниц города, которая, разумеется, тоже стоит на болоте. Носит на себе отпечаток социалистического настоящего и напоминает общежитие для малых семей. Питание организовано с той же простотой: иностранцев приводят в ресторан группами и кормят безо всякого выбора. Зато в номерах — богатый мини-бар с вьетнамским спиртным. Пол-литра рисовой водки «Le Moi» стоит полтора доллара.
Пополняют бар кривоногие вьетнамки, которым давно бы пора на кладбище. Они четко следят за наличием спиртного в любое время суток. Так что выпить все содержимое не представляется возможным — даже для русских. Напиток этот, хоть и экологически чистый, но головную боль с утра приносит невыносимую. Лично у меня даже в охлажденном виде вызывает рвотный эффект.
Поскольку страна тропическая, в гостинице полно насекомых. Тараканы и какие-то фосфориты, которые, проползая по телу, оставляют жгучий след на несколько недель. А среди бела дня в номер может забежать крыса в поисках еды. Впрочем, изрядно перегрузившись «Леммоем», всего этого можно и не заметить.
На рынке в Ханое можно купить лемура — забавного медлительного зверька. От него за час дождешься максимум двух движений. Ждать от него пользу — все равно что от козла молока. Но их покупали за смешные глаза, не думая, что зверек очень прихотлив. Часто они дохли, не долетев до Карачи.
Сам Ханой мало чем отличается от других азиатских городов. В последние годы его наполнили импортным товаром, который энергичные вьетнамские «челноки» везут из Европы, в основном из Германии. Часто этот товар оказывается ворованным. Дёшево можно купить много ненужностей: фарфоровых слонов, на которых удобно поставить телевизор, вазы ростом с четырехлетнего ребенка, кухонную утварь и даже посуду «Цептер» за восемьдесят долларов. Всё дело в курсе национальной валюты. У нас такое было, только наоборот.
Женщины в Северном Вьетнаме некрасивы. Толстоваты и уродливы. А на Юге, в городе Хо Ши Мин, дело обстоит иначе. Там очень заметно былое присутствие американских солдат. Их связи с вьетнамками подарили миру новую расу — длинноногих, слегка узкоглазых и чуть смуглых метисов. Получились свои «дети фестиваля». Кстати, название Хо Ши Мин фигурировало только на советских картах. В остальном мире город по-прежнему зовут Сайгоном.

А теперь Китай. Точнее, Пекин, потому что экипажи «Аэрофлота» видели в основном его. Что творится в глубинке — об этом лучше расспросить у Сенкевича, мы же люди хоть и воздушные, но приземленные.
Пекин начала девяностых был вотчиной российского челнока, его кормилицей и судьбой. Это Китай одел тогда всю Россию с ног до головы, подарил нашим детям яркий, мигающий и пищащий пластиковый рай и позволил первому поколению «новых русских» сделать свои первые миллионы. Правда, куртка разлезалась по швам через неделю, машинка ломалась после двух заездов, а разбогатели в итоге лишь единицы. Но размах был грандиозный.
Период этот не прошел даром и для самой китайской столицы. Весь рынок начал работать на Россию. В меню дешевых забегаловок появились борщ и пельмени, которые, впрочем, на вкус напоминали нечто среднее между клеем и сладким соевым соусом. Продавцы выучили три главных слова: «дешево», «дорого» и «смотри» — и этого было достаточно для ведения сложных торговых переговоров.
Естественным следствием этой стихийной торговли стало появление в Пекине русской мафии. Роль у нее была классическая — сбор дани с челноков и их же защита от местных воришек. С последними наши ребята разбирались круто. Одного китайца, стащившего у бортпроводника триста долларов, избили так, что он сам приполз отдавать деньги, едва живой. В этом был свой кривой кодекс чести — бандиты показали образец какой-то странной, но справедливости.
Экипажи, конечно, не отставали. Пока таможня не ввела ограничения, мы возили всё, что можно было унести. Бесплатный транспорт до аэропорта, отсутствие платы за багаж — грех было не воспользоваться. Каждый тащил по десять огромных баулов. Пока главный менеджер отеля «Beijing Toronto» не попросил нас «остудить пыл», чтобы не портить имидж гостиницы видом горы грязных, полу-рваных сумок в холле пятизвездочного отеля. Картина, повторявшаяся три раза в неделю, и впрямь напоминала эвакуацию, а не выезд экипажа авиакомпании на рейс.
Если бы вы заглянули в Пекин лет на двадцать раньше, то подумали бы, что его ждет участь Северной Кореи. Весь город был выдержан в серых тонах — цвете униформы, которую носили абсолютно все. Разница была лишь в количестве карманов: у крупных чинов — четыре, у мелких — три, у простых смертных — ни одного. Выглядело это как гигантский муравейник.
Но курс партии остался прежним, а жизнь изменилась кардинально. На улицах появилась разноцветная молодежь, «Макдональдсы», супермаркеты и автострады. И что удивительно — все пороки западной демократии не прошли сюда также незаметно как например в Россию. В Пекине невозможно найти проститутку. Местные девушки краснеют при малейшем намеке на секс за деньги и выглядят как истинные комсомолки.
Трудолюбие китайцев феноменально. И упорство. Они своим трудом и терпением рано или поздно сдвинут мир с его оси. И мне кажется, что очень скоро нам всем придется учить китайский. Не для того, чтобы ездить в Шанхай, а для того, чтобы просто понять, что говорят нам наши новые хозяева жизни. А они будут говорить на нем. Обязательно будут.

И на десерт — Япония. Настоящая жемчужина, вправленная в корону Восточной Азии. Попадая туда, понимаешь, что или ты перенесся в другое тысячелетие, либо просто умер, и это — очень странный рай.
Уже аэропорт «Нарита» напоминает муравейник, спроектированный сумасшедшим гением. Всё автоматизировано. Даже, кажется, воздух. Терминалы размером с город, но при этом ни сантиметра лишнего пространства. Японская экономность и дефицит территории видны сразу. Каждый клочок земли пристроен: либо рисовое поле, либо микроскопический садик с прудом, где плавают золотые карпы размером с доброго кота. И всё это может принадлежать обычному японцу. Правда, шаг в сторону сделать невозможно — сразу упрешься в забор или в другого японца. Безрассудно как-то, без русского размаха.
Города давят. Токио, Нагоя — дома стоят так тесно, что кажется, они дышат друг на друга. На улицах душно и людно, но ходить пешком всё равно лучше, чем стоять в вечных пробках.
Японцы напоминают муравьев — такие же суетливые и занятые. Складывается впечатление, что они только и делают, что работают. Причем работают как запрограммированные устройства. Сбить их с толку — раз плюнуть. Однажды в аэропорту при загрузке самолета бортовым питанием, я попросил грузчика поставить контейнер не по инструкции, а так, как мне было удобнее. Мозг бедняги завис. Он смотрел на меня, как кролик на удава, и, кажется, был готов расплакаться. Пришлось срочно возвращать всё как было. Восток — дело тонкое. И немного пугающее.
Они, кстати, часто ведут себя как дети. Например, при виде порно журналов — глупо хихикают и краснеют, точно школьники. Хотя то, что показывают по их телевидению, порнографией назвать сложно. Все интересные места тщательно затемнены. Получается какое-то стыдливое противоречие: вроде и показывают, но вроде и нет.
Я соврал насчет отдыха. Отдыхают они так же интенсивно, как работают. Каждую пятницу вечером вся Япония — пьяная. Пьют саке — слабую рисовую водку, от которой русский человек если и опьянеет, то только от скуки. Но им хватает. Валяются на улицах, смеются громко и невпопад. Пьют его подогретым — холодное саке пахнет, как будто его уже кто-то пил до тебя.
Они постоянно всем кланяются. В самолете, на улице, в магазине. Кланяются при встрече, при прощании, когда благодарят и когда извиняются за то, что просто прошли мимо. Воздух пропитан вежливостью до тошноты. И самое странное — кажется, это искренне.
По всей стране стоят автоматы по продаже пива и саке. Правда, после восьми вечера они перестают выдавать алкоголь — видимо, чтобы японцы не упали в раж окончательно. Хотя однажды ночью я нашел работающий и был счастлив, как ребёнок.
В Токио можно дешево купить подержанный автомобиль — даже с левым рулем. Неудивительно, что первые иномарки в России были именно у авиаторов. Во всём остальном — это дорогая страна. Обед в забегаловке стоит как у нас ужин в ресторане. Командировочные в сто долларов в сутки таяли на глазах — половина уходила на то, чтобы просто не умереть с голоду.
Едят в Японии в основном морепродукты. Но есть и «мраморное» мясо — бычков, которых кормят солодом, поят пивом и заставляют слушать Моцарта. На такое способны только японцы.
Они уважают иностранцев и английский язык. Редко встретишь того, кто его не знает. Однажды мы спросили у парня на улице, как пройти к центру. Он расплакался от стыда и убежал, а через пять минут вернулся с другом, который всё нам объяснил. Плакал от того, что не смог помочь. При этом иммигрантов они не любят. Японское общество — закрытое. Японку, вышедшую замуж за иностранца, лишают гражданства. Рай, который они построили, — только для своих.