Тонкая грань

Мамы не стало, когда мне было почти двенадцать лет. Сначала она долго болела, лежала в больнице, потом ездила на операцию, опять лежала в больнице. Там и ушла. Сердце. В мой памяти она так и осталась красивой, нежной, далекой женщиной.

Самым значимым для меня всегда был отец. Его слова, рассуждения, авторитет - всё это повлияло на мой характер. Нельзя сказать, что я беспрекословно внимала его наставлениям, я спорила, да еще как. Но он снова и снова оказывался прав, потому что был старше, мудрее, опытнее.

И однажды его вдруг не стало.  Именно вдруг, очень внезапно и неожиданно.
Он проводил меня на вокзал. Мы долго стояли на перроне. Поезд опаздывал. Мы о чем-то говорили, смеялись, вспоминали случаи из жизни. Потом пришел мой поезд, мы обнялись, я поцеловала его в гладко выбритую щеку и помахала рукой. Я уезжала на несколько дней, чтобы навести порядок в документах и оплатить счета за  квартиру.
Кто знал, что это была наша последняя встреча. Через сутки его не стало.

Отец собрался на рыбалку, полностью оделся, оставались только сапоги, видимо почувствовал, что стало плохо, прилег на диван и всё. Ушел. Наверное к маме.

Ранним утром раздался телефонный звонок, звонила моя тетка, мамина сестра.
— Папа умер.
— Чей папа?
— Твой.
Весь день я была в состоянии шока. Все происходящее казалось нереальным сном.  Поезд уходил вечером, время до этого нужно было чем-то занять. Я пошла на рынок и купила ведро вишни. Спелой, крупной вишни. Принесла домой и стала выковыривать из ягод косточки. Ягодка за ягодой. В брызгах сока было всё: я, стена на кухне, окно, холодильник. Эта монотонная работа спасла меня от истерики. И, пожалуй, даже от необдуманных поступков.

Похороны, поминки прошли в делах и хлопотах. Плакать и нырять в переживание горя было нельзя. Очень много людей зависели от моего состояния.
А после сорока дней началось. Днем меня стало преследовать навязчивое желание позвонить отцу по телефону и услышать его голос. Даже звонила. Набирала номер и слушала длинные гудки. Телефон тогда был стационарным. Ночью было еще хуже. Я каждую ночь просыпалась от звонка. Бежала в коридор к телефонному аппарату, снимала трубку, а там - снова длинный гудок. До утра уснуть я уже не могла. Это настолько выматывало и пугало, что я стала бояться ночей. Появились плаксивость, раздражительность. Стала срываться на детей, кричать на них.

В один прекрасный день я пошла к знакомой, которая работала в "6-м корпусе", так у нас в городе психиатрическая больница называется. Мне было очень страшно и почему-то стыдно. Стыдно за свое состояние.
Меня встретили в приемном покое. Милая, добрая, вежливая до приторности медсестра повела в недра царства душевнобольных. Мы шли по коридорам, разделенным разными дверями, и каждую дверь она открывала и закрывала своим ключом. Шли между палат с женщинами, в  палатах дверей не было совсем. На кроватях сидели больные с каким-то отсутствующим взглядом, они никак не реагировали на нас. Проходя мимо туалета, я заметила, что там дверей тоже нет. По дороге нам попались несколько санитаров. Вид у них был нисколько ни лучше, чем у больных, с тем только отличием, что в глазах светился похотливый интерес к новой женщине.
В одной палате я заметила больную, привязанную широкими бинтами к кровати. Или это были не бинты, а широкие ленты. Сказать, что мой страх перед неизвестным перерос в ужас - ничего не сказать.

Наконец, мы дошли до кабинета моей знакомой, она была заведующей этого отделения. Мне уже не хотелось никакого лечения, никакой помощи, хотелось скорее выбраться из этих стен на свободу. Это потом до меня дошло, что длинный путь по всем коридорам был задуман ей специально.
Она молча повела меня по другому коридору к выходу на лестничную площадку и через запасной вход вывела в поликлинику. К кабинету психотерапевта. И просто втолкнула меня на занятие группы.

Я не стану рассказывать, как и какими методиками работал самый замечательный врач Александр Васильевич. Это больше для специалистов. Но мое состояние через две недели стало совсем другим. При этом, я не выпила ни одной таблетки.

Говорят, что не бывает худа без добра и всё, что ни делается - к лучшему.
Я выучилась на психолога, стала, говорят, хорошим специалистом. Сама работаю с горем и утратами. А Александр Васильевич стал моим другом и наставником. Сейчас уже нет в живых этого самого лучшего доктора и человека. Но я помню о нем и бережно храню все его наставления и книги.
PS. Картинка из интернета.