Запах счастья

Деревня Капернаум приютилась на северо-западном берегу Галилейского моря. Воздух здесь всегда был пропитан солью, водорослями и запахом свежепойманной рыбы. Ранним утром рыбаки возвращались на берег, вытаскивали лодки на песок, вытряхивали сети. Их голоса, смешанные с криками чаек, были единственной музыкой в деревне до самого заката.

Дом Йосефа и Леи стоял чуть в стороне от других. Построенный из тёмного вулканического камня, он хорошо сохранял прохладу в жаркие дни. В нём было всего две комнаты.

Первая, общая, служила и кухней, и мастерской. У стены стояли глиняные кувшины для воды и зерна, а на земляном полу лежали рыболовные сети — главное богатство семьи. Здесь же, на каменной печи, Лея готовила еду.

Вторая комната была маленькой спальней. На полу лежали тонкие соломенные циновки, на которых спали Йосеф, Лея и их сын Иосия. Дом был прост, без излишеств, но в нём царил порядок. Жизнь здесь никогда не замирала: работа шла с утра до ночи. И хотя Иосия уже давно должен был помогать родителям, он предпочитал игры с другими детьми.

— Не хочу я быть рыбаком! — в очередной раз крикнул он, глядя на мать. — Не хочу чинить сети и вечно пахнуть рыбой! Не хочу, чтобы люди отворачивались от меня, будто я прокажённый!

— Но отцу нужна твоя помощь, — мягко, но настойчиво возразила Лея. — Ему одному всё тяжелее справляться. Если не рыболовля, то чем ты будешь заниматься?

— Я ещё не решил, — упрямо вскинул голову мальчишка.

— Но решать надо! — Лея не сдавалась. — У нас нет денег, чтобы ты сидел без дела. Посмотри на отца: он стареет, ему трудно.

— И что с того? — в глазах Иосии вспыхнул огонь обиды. — Я должен стать рабом только потому, что он устал? Вы хотите, чтобы я, как и вы, сгнил в этой деревне! Каждый день одно и то же: сети, лодки, рыба, вонь... Я это ненавижу!

Лея опустила голову, её плечи бессильно поникли. Подойдя ближе, она осторожно положила руку на плечо сына.

— Иосия… это наша жизнь. Мы трудимся ради тебя. Чтобы у тебя была еда, крыша над головой.

— Еда? — он резко сбросил её руку. — Я не хочу такой еды! Я хочу жить, как другие! Быть богатым, а не гнить в этой хижине, думая, как бы не умереть с голоду. Я мечтаю о лучшей жизни, а вы… вы только тянете меня вниз!

По щекам Леи медленно скатились слёзы. Она смотрела на сына, и её глаза были полны боли.

— Я… никогда не думала, что услышу от тебя такое, — её голос дрогнул. — Всё, что мы делали, мы делали ради тебя.

На миг Иосия замер, заметив её слёзы. Но тут же ярость захлестнула его сильнее прежнего. Он чувствовал себя в западне и, будто защищаясь, ударил словами ещё больнее:

— Да, делали. И что? Я об этом просил? Лучше уж жить на улице, чем каждый день видеть ваши несчастные лица и чувствовать себя нищим!

Он резко отвернулся и выбежал из дома, оставив Лею стоять посреди комнаты. Её руки сжались в кулаки, рыдания сдавили горло.

— Не в деньгах счастье, сынок… — прошептала она ему вслед. — Когда-нибудь ты это поймёшь.

Но Иосия уже не слышал. Он шёл прочь, всё ещё кипя от злости. Слова матери звучали в ушах как укор. «Не в деньгах счастье…» — повторял он про себя с презрением. В голове же его крутились совсем другие мысли: как далеко уйти, чтобы больше никогда не возвращаться к этому запаху рыбы и вечным разговорам о бедности. Он мечтал о большой жизни — о жизни, где никому не придётся подчиняться, а деньги сами будут течь в руки.

***
Он уже почти дошёл до места, где обычно встречался с друзьями, но его остановил странный шум. У самого берега, где волны лениво накатывались на гальку, собралась огромная толпа. Люди стояли плечом к плечу, все лица были обращены к одному человеку. Любопытство оказалось сильнее обиды, и Иосия, забыв о друзьях, направился туда.Он протиснулся сквозь ряды рыбаков и женщин, пока не оказался достаточно близко, чтобы увидеть, кто стоит в центре внимания.

Иосия замер. На небольшом холме, возвышающемся над толпой, стоял человек. Его одежда была простой, но от него исходило такое спокойствие и величие, что мальчик сразу понял — это не просто путник. Солнечный свет ложился на его лицо, и казалось, что сама природа слушает его: даже крики чаек стихли, а плеск волн стал тише.

Он говорил спокойно, но его голос был сильным и чистым, он достигал самых дальних рядов. Люди вокруг затаили дыхание: одни кивали, другие смахивали слёзы, а кто-то смотрел на него так, словно боялся моргнуть и пропустить хоть одно слово.

Это был Иисус. Он смотрел на толпу с такой любовью и мудростью, что Иосия почувствовал себя маленьким и ничтожным. В его взгляде не было ни тени упрёка, только тёплое сострадание, словно он видел каждого насквозь, но не осуждал.

Иисус говорил о царстве небесном, о милосердии и о том, что для Бога важен каждый. И тут, словно специально для Иосии, прозвучали слова, от которых у мальчика перехватило дыхание.

Иисус поднял глаза к небу и сказал:

«Почитай отца твоего и мать, это — первая заповедь с обетованием: да будет тебе благо, и будешь долголетен на земле».


У Иосии перехватило дыхание. Разве не о благе и долгой жизни он мечтал? Но ведь совсем недавно он кричал на мать, желал ей зла. Впервые за долгое время мальчик ощутил не гнев, а жгучий стыд.

В его душе что-то дрогнуло. На миг он увидел совсем другую жизнь — не богатую и праздную, а наполненную миром, уважением и любовью. Увидел себя взрослым, рядом со старым, но счастливым Йосефом, и Лею, улыбающуюся ему.

Иосия зажмурился, отгоняя видение, и открыл глаза. Иисус смотрел прямо на него. В этом взгляде не было ни осуждения, ни укора — лишь понимание. Учитель едва заметно кивнул, и Иосия почувствовал: ему даровано право начать всё заново.

Мальчик кивнул в ответ, развернулся и побежал домой. Не к друзьям. Не к морю. А к матери. Извиниться. И каждый шаг был наполнен новым чувством, незнакомым раньше — смирением.

Когда он вбежал в дом, Лея всё ещё стояла посреди комнаты. Её плечи дрожали, руки были прижаты к груди. Услышав шаги, она подняла голову. Глаза её были заплаканы, полны боли. Сердце Иосии болезненно сжалось.

Он подбежал, обхватил её колени.
— Мама… прости меня, — его голос дрожал. — Я не хотел…

Лея опустилась на пол и крепко обняла сына. Она не сказала ни слова, но её объятия были теплее любого костра. В их доме впервые за долгое время не было ссор — только запах рыбы, слёзы и бесконечная любовь. Иосия понял: счастье здесь, в этих стенах, в руках матери, которые держат его так крепко.

К вечеру, к удивлению Леи, он сам взялся за старую сеть и к приходу Йосефа почти закончил её чинить. Отец был искренне рад переменам в сыне. С того дня Иосия всё больше заботился о родителях, и это видели все.

***

…Прошли годы.

Утро в Капернауме было тем же: солёный воздух, крики чаек, запах рыбы. Но теперь этот запах был для Иосии не тяжким ярмом, а символом дома.

На берегу Галилейского моря стояли Йосеф и Лея — постаревшие, но счастливые. С гордостью они смотрели на сына, вернувшегося с рыбалки. Иосия вытянул лодку на песок, показал богатый улов и помахал родителям рукой. Навстречу ему бежали две девочки.

— Папа! — радостно закричали они, бросаясь к нему на шею, не смущаясь ни мокрой одежды, ни запаха рыбы. За ними, улыбаясь, шла молодая жена Иосии.

Иосия, обнимая дочерей, поднял глаза на родителей и понял: мать была права.
Счастье — не в деньгах.
Счастье — в таких вот мгновениях.


— Я люблю тебя, папочка, — прошептала младшая Мария и чмокнула его в щёку.

— И я вас люблю, — ответил Иосия, глядя на родителей, жену и дочерей. — Всех вас.