Где любовь, там и бог

Воспоминания о Л.Н. Толстом...

   Частенько, постреляв вальдшнепов или поудив карасей в пруду, сиживали мы с Николаичем в его кабинете, а чаще, по простому, в сенном сарае, пили виски. Софочка, жена приятеля, радуясь моему появлению, сама распоряжалась переменой блюд и вытирала бороду мужа особенно красивыми слюнявчиками.

  - Ну, брат Лёва, - говаривал я ему. - как течёт поток сознания?
   -  Хм, Алексис, друг сердешный,, течёт шифер, - отвечал он, отсылая жестом Софочку с глаз долой. - А тут намедни дуб завалился, который я описывал на восьми страницах, да ты помнишь поди!
  - Конечно помню, - чистосердечно врал я старому писателю.
  - А я забыл.

  После двух-трёх бутылок американского самогону разговор от опоросов и ходульных бандитов, что стращали обе столицы, переходил в философскую плоскость, то есть о бабах и не только. Тут Лёня был подкован ещё с загульных севастопольских времён.

  - В Лондоне заехал к проказнику Герцену, к Сашке. Жил он тогда в особняке иноагентом. Как же он обрадовался, русскую душу увидев. Бросился в объятия, расцеловал, в постель уложил и рядом сзади пристроился. Полюбил я его за твердость ума и нежность сердца. Любить, брат, это жить жизнью того, кого любишь.

  - Не могу заставить себя любить Софочку, - доверчиво оперевшись о моё плечо, продолжал приятель, -  Но то, что не мила мне её поросячья морда, не говорит, что нет во мне любви. Но что-то есть во мне мешающее любить...

  - Эх, Лёва, - говорю, - твоя душа полна любви, как этот стакан, который я поднимаю за твоё здоровье! Но грехи наши скотские не дают ей раскрыться. А ты поблюй, освободи душу от того, что её очерняет.

  - Вот, Алексис, вот - больше пить не буду! Любовь... что такое любовь? Любовь мешает смерти почище банок на спине и свечки в заднице. Любовь есть жизнь! Всё существует... звёзды, собаки, помидоры эти...потому что я люблю. Любовь есть Бог!

  - Гениально! - встрял секретарь Булгаков, под столом скорописуя наши размышления.

  - Валька? Ты? Пиши, сукин сын. Я ж теперь гений. Что не брякну всё в строку, всё Софочке в кошель.

  - А от Нобелевской премии что отнекиваешься, старый хрыч.  - послышался голос  Софьи Андреевны из замочной скважины

  - Дура безмозглая! - крикнул в сторону двери писатель. - Чтобы жить честно, надо рваться, ошибаться, начинать и бросать...бороться и лишаться. А спокойствие - душевная пошлость.

  - О пошлости он заговорил! - визжал голос от двери. - У тебя, чёрта бородатого, помнишь, - что ни день, то пошлость!

   Чтобы разрядить обстановку, в дело пришлось вступить вашему покорному слуге:
   - А не ты ли Левочка за вчерашней трапезой говорил, что истинная сила человека не в порывах, а в нерушимом спокойствии? Вот и секретарь подтвердит.

  - Эх, дружище... - Толстой с чувством приобнял меня. - Мир движется вперёд благодаря тем, кто страдает. У меня, к примеру, деменция, печень, Софья Андреевна, куча детей и внуков. Хочу сбежать от этой катавасии. Я уж и билет до Астапова взял.
Жизнь дерьмо!

   - Да-да! Величайшие истины самые простые! - с пафосом воскликнул я.
   
   По щеке Льва Николаевича скатилась мутная слеза.

На фото Сенной сарай.Похмелье.1909 г.