Стабильность

Первая неделя моего земного существования.

Наблюдаю. Мир, надо сказать, устроен презабавно.

Вокруг меня суетятся два крупных существа, именующих себя "мама" и "папа", они полагают, что мой удел, лишь сон и питание.
Какое заблуждение! Я занят анализом.

Мама, например, обладает голосом, который способен усмирять бури в моей душе, но её логика порой хромает.

Она укутывает меня в три слоя одеял, когда в комнате и без того душно, как в турецкой бане.

Я пытаюсь выразить свой протест единственным доступным мне способом, моим решительным рёвом.

Она же трактует это как колики и начинает трясти меня с усердием доктора, который смешивает микстуру. Утомительно, но намерения её, бесспорно, благи.

Отец — персонаж другого склада характера. Он смотрит на меня с плохо скрываемым ужасом, словно я его нежданное наследство с ворохом долгов.

Берёт на руки с такой осторожностью, будто я сделан из тончайшего саксонского фарфора и вот-вот рассыплюсь.

Пытается говорить со мной на каком-то птичьем языке: "агу", "гы-гы"...

Я смотрю на него с философским спокойствием, пытаясь донести взглядом всю тщетность этих звуков. Он, кажется, начинает что-то подозревать.

Вчера он долго глядел мне в глаза и прошептал жене: "Он смотрит на меня так, будто я ему денег должен". Проницательный человек. С ним, возможно, удастся выстроить диалог... лет через пять.

Главное моё открытие за эти дни: взрослые совершенно не умеют слушать. Они слышат крик, но не понимают его оттенков: они не могут отличить крик философской тоски по утраченной вечности, от требования сменить мокрые пелёнки. Для них всё едино.

Что ж, придётся запастись терпением. Впереди у меня много лет, чтобы обучить этих милых, но бестолковых созданий основам бытия.

Сегодня меня впервые вынесли во внешний мир.

До этого момента моё бытие ограничивалось четырьмя стенами, что я успел досконально изучить. Но то, что предстало моему взору, превзошло все ожидания. Это не мир, а дурно поставленный спектакль.

Во-первых, свет.

Он не ровный и мягкий, как от лампы, а резкий, слепящий, заставляющий непроизвольно сокращать лицевые мышцы.

Мама восхищается: "Ах, солнышку щурится!" Какое там щурится, я провожу спектральный анализ и размышляю о вреде ультрафиолета для неокрепшей сетчатки.

Во-вторых, звуки.

Хаотичная какофония! Грохот проезжающей машины, лай собаки, крики людей, всё смешивается в гул, лишённый всякой гармонии. И эти взрослые называют это "дышать свежим воздухом". Я бы назвал это "акустической атакой".

Но самое поразительное, что меня поразило, какими были другие люди. Они смотрят на меня с приторным умилением, издают странные щёлкающие звуки и говорят несусветные глупости.

"Какие глазки!", "Какие щёчки!". Хоть бы один поинтересовался моим мнением о дуализме сознания или о несовершенстве их политического строя. Нет, их волнуют лишь щёчки.

Я пытался передать им взглядом всю скорбь мыслящего существа, запертого в теле, способном лишь на невнятное мычание.

Одна дама в шляпке с пером даже всплеснула руками: "Ах, он пускает пузыри от радости!" Какая радость, сударыня? Это экзистенциальное отчаяние.

Поскорее бы домой, к привычному узору на обоях.

Там хотя бы есть стабильность.