Свалка. Чествуя Герцена

Как же редко пытались спросить у самой земли решение таких вопросов, которые остаются тёмными в наших летописях.
               
                граф А.С. Уваров –
                основатель Русского археологического общества
                и Исторического музея в Москве

Макрокосмическое и микрокосмическое бытие во всех моментах своего возникновения,
жизни и уничтожения повинуется только механическим законам, заложенным в самих вещах.

                Людвиг Бюхнер –
                виднейший представитель вульгарного материализма

Несмотря на то, что ознакомившись с моим содержанием, читателю откроется лишь часть всего того, что мне удалось исследовать и описать, я считаю возможным оставить за собой и графский титул, и почётный статус основоположника отечественной археологии. А случилось мне попасть сюда даже не по причине невежества или неподобающего воспитания тех наследников моих коллег, библиотечным полкам которых я оказывал честь своим присутствием, а благодаря смене социокультурной модели, с её культом потребления и выбрасывания. Разумеется, свою судьбу я изначально понимал иначе и, покинув «Типографию Экспедиции заготовления государственных бумаг», даже не мог себе представить, что окажусь в таком нелепом окружении – среди неряшливого нагромождения ненужных вещей и всевозможного хлама.
Меня ещё спасало то, что у меня был прочный тёмно-зелёный коленкоровый переплёт, правда, его сильно испачкала соседствующая со мной консервная банка, из которой текла какая-то отвратительная бурая жижа, однако, по счастливому стечению обстоятельств, страницы она всё-таки не промочила. Банка была, конечно, не единственной моей соседкой: рядом теснились пустые бутылки и дырявые сапоги, коробка из-под конфет и мраморная подставка письменного прибора. А чуть поодаль я заметил, что капризный случай свёл меня с моим однофамильцем – над грудой цветного тряпья и луковой шелухи возвышался своей блестящей статью медный самовар фабрики Семёна Уварова, отмеченный медалью Нижегородской ярмарки. Мурашки пробежали по всем моим буквам – никак не ожидал я встретить здесь своего однофамильца и такого же почтенного долгожителя – почти что моего ровесника.
– Ваше сиятельство! Многоуважаемый граф Алексей Сергеевич! – крикнул мне блистательный медалист.
– Моё почтение, дорогой друг и современник, – ответил я на приветствие Уваровского самовара. – Раскапывая древние курганы и изучая артефакты прежних цивилизаций, я и подумать не мог, что сам рискую стать точно таким же диковинным экспонатом. Но Ваше соседство скрашивает моё пребывание здесь, предоставляя мне возможность для приятной беседы и обходительного обращения.
– Понятно, обменялись любезностями господа! А нас ихнее сиятельство и не замечает, – встрял в разговор пустой спичечный коробок, которого, я и вправду, не сумел заметить.
– Простите, сударь, мою невнимательность, – ответил я на реплику спичечного коробка. – Я действительно Вас не разглядел, что неудивительно, поскольку я старше Вас на целых два века.
– Тут мы все равны и у нас демократия. Нам что граф, что зимогор-оборванец, все – хороши и достойны места под солнцем, – пропела конфетная коробка. – Говорят, что мы пойдём в переработку и вновь воскреснем в прежнем вторичном качестве.
– Хорошо бы, – крякнул рваный ботинок. – Но я слышал про какую-то рекультивацию.
– А Вы что думаете, дорогой граф, относительно версий нашего недалёкого будущего? – вновь подал голос Уваровский самовар.
Я задумался. Мне припомнились былые эпохи, начиная от неолита до наших дней, с их бытовыми привычками и культурными особенностями. В памяти отчего-то всплыли предметы, обнаруженные мной в Северном Причерноморье: амулеты из Сарского городища, пуговицы и кольца, найденные близ византийской базилики в Херсонесе, мраморные обломки древнегреческих портиков… Поэтому мне несложно было представить, как археологи будущего кисточками очищают Уваровский самовар от налипших на него множественных слоёв времени.
– Полагаю, сударь, только Вас и может приветить Кайрос, бог благоприятного стечения обстоятельств, озарив своим солнцеподобным ликом. Остальные же могут рассчитывать лишь на материальное перевоплощение, нивелирующее их прежнюю качественную суть. Лишь Вы способны пережить века забвения и вновь явиться миру в качестве ценного музейного экспоната. Нам же, увы, предстоит стать землёю и лесом, из которого, при определённых обстоятельствах, снова будет изготовлена целлюлоза, а из неё уже будут напечатаны новые книги, сделаны конфетные упаковки и спичечные коробки.
– А как же я? – вопросила мраморная подставка письменного прибора.
– А Ваше утилитарное предназначение, скорее всего, вызовет споры в научном сообществе, будут строиться догадки и предположения, так как ничего подобного в обиходе будущих поколений, очевидно, уже не будет. Вы будете окутаны таким же ореолом тайны, как каменные шары и меловые барабаны неолитической эпохи, как цилиндр Кира Великого или геоглифы Перу.
– Его сиятельство изволит ошибаться, – чуть ли не одновременно зазвучали с разных сторон звонкие согласные голоса. – Мы не позволим рыться здесь кому попало, более того, не дадим даже приближаться к этим местам!
Я огляделся и обнаружил, что отовсюду на меня уставились пальчиковые батарейки, пластиковые пакеты и люминесцентные лампы.
– Мы не дадим здесь вырасти не только лесу, но даже неприхотливым лишайникам и терпеливым мхам! Мы пропитаем почву кадмием и свинцом, воздух – хлором и парами ртути, грунтовые воды заразим солями аммония.
Надо сказать, что громче всех кричали оказавшиеся ненужными изделия из пластика, хотя в своём составе ни хлора, ни свинца в достаточном количестве не имели.
– Позвольте, господа, – обратился я к своим непосредственным соседям – литровым бутылкам, – но если жечь нас не собираются, то все ваши страшилки не более чем хвастовство.
– Вы, граф, очевидно, не разбираетесь в диоксидах, равно как и в микропластике. Ваше сиятельство безуспешно пытается проникнуть своим содержимым в человеческий мозг, тогда как мы уже давно там. Вряд ли найдётся в нём хотя бы строчка из Ваших сочинений, а вот нашего микропластика у любого, отдельно взятого индивидуума, в мозгу накапливается не менее семи граммов. А у отдельных граждан, кого мы за годы нашего существования успели одарить слабоумием, его отыщется ещё больше.
Честно говоря, прежде я весьма снисходительно смотрел на забытого на антресолях Людвига Бюхнера с его «Материей и силой» и с ним не дружил. Но сейчас, оказавшись в таком могущественном окружении пластика, я осознал убедительность его смелых суждений и аподиктических формулировок. Теперь я ощущал свою невостребованность как явление вполне закономерное, возможно, даже необходимое. Я знал, что мои прежние друзья по книжной полке тоже находятся где-то здесь, просто мне случилось не оказаться с ними в одном мусорном баке и, пожалуй, они были привезены сюда несколько позже. Мне очень бы хотелось утешить своих друзей и успокоить. А то они, вероятно, негодуют, что их просветительская миссия была так нелепо и несправедливо завершена. Уверен, что я бы смог убедить их в том, что хоть и «страшно далеки они от народа, но дело их не пропало... Шире стал круг борцов, ближе их связь с народом». Есть кому формировать представление о мире безо всякой этой нашей неусвояемой интеллектуальной шелухи. Хотя шелухи здесь тоже хватает, и мой новый приятель – Уваровский самовар, достоверно сумеет этот факт подтвердить, предъявив «городу и миру» луковые очистки.
Не знаю почему, но последние хозяева библиотеки зачем-то поставили меня на полку к философам, с которыми мне удалось подружиться. Найди я их сейчас, мы смогли бы, наконец, разрешить наш бесконечный спор об идеализме и материализме. Помнится, тогда я держался нейтральной позиции, признавая частичную правоту и тех, и других. Теперь же мне стало очевидно, что никто из нас не был компетентен в этом вопросе, ибо, как оказалось, всем заправляет вульгарный материализм, ни разу нами не упомянутый. «Мозг выделяет мысль, как печень – желчь, а слюнная железа – слюну», – говорил предтеча вульгарного материализма Пьер-Жан-Жорж Кабанис. И теперь это уже нельзя отрицать, памятуя о том, что наши мысли зависят от того самого вездесущего микропластика. И как знать, ведь если смотреть вглубь времён, то после ордовикско-силурийского вымирания последовал мощный эволюционный взрыв девонской эпохи. В истории Земли было пять массовых вымираний, и за всеми этими катаклизмами на планете являлось нечто новое, более сложное и интересное. «Цель Провидения состоит в усложнении материи», – любил повторять один из моих прежних друзей. И эта его сентенция никоим образом не противоречит вульгарному материализму, об объективном характере которого мой товарищ никак не подозревал.