Си Пу Ын

Пролог, в котором заводятся часы

Жил-был на свете маленький человек по имени Фома Брыкин. Работал он в Главной Государственной Энциклопедии корректором. Работа была тихая: исправлять запятые в статьях про виды мхов и следить, чтобы тоннаж линкоров прошлого века не расходился с утвержденной линией. Фома любил слова. Он перекатывал их во рту, как леденцы: «мириады», «эфемерный», «бытие». Он был хранителем маленьких, пыльных, но точных смыслов.

А миром правил Он. Си Пу Ын.

Его имя не было тайной. Наоборот. Оно было везде. Оно смотрело с портретов, висевших в каждой комнате каждого дома (по закону «О Духовном Ориентире»). Оно звучало из каждого радиоприемника, который нельзя было выключить, а можно было лишь сделать потише (по закону «О Благотворном Информационном Фоне»). Он был велик, мудр, вечен и, как гласила передовица главной газеты, «стратегически симметричен». Что это значило, никто не знал, но звучало внушительно.

Однажды Фома Брыкин проснулся оттого, что его настенные часы с кукушкой вместо привычного «ку-ку» двенадцать раз прохрипели: «Си-Пу-Ын! Си-Пу-Ын!». Он подумал, что сошел с ума. Но потом он вышел на кухню, и чайник, закипая, просвистел ту же мелодию.

Это был не сбой. Это было начало. Начало Великой Конвергенции.

Глава 1. Закон о смысловой релевантности

Все началось с одного, на первый взгляд, безобидного закона — «О Повышении Смысловой Релевантности Общественного Дискурса». Согласно ему, любая публичная информация, от научной статьи до прогноза погоды, должна была теперь содержать упоминание о роли и значении Великого Вождя Си Пу Ына в данном конкретном контексте.

На стол Фомы легла первая правка. Статья «Хлеб». Старое определение гласило: «Пищевой продукт, получаемый путем выпекания теста...». Теперь под ним красным карандашом было начертано: «Неполно! Отразить руководящую роль!».

Фома мучился целый день. Как связать хлеб и Си Пу Ына? Наконец, вспотев, он вывел: «...выпекания теста. Производство хлеба в нашей стране достигло небывалых высот благодаря мудрой аграрной политике Си Пу Ына, который лично заботится о том, чтобы каждый гражданин был сыт». Редактор утвердил.

Через неделю пришла статья «Стул». Фома справился быстрее: «...предмет мебели с четырьмя ножками, предназначенный для сидения. Устойчивость стула символизирует незыблемость государственного строя, заложенного Си Пу Ыном».

Потом была «Любовь»: «...высокое чувство, высшим проявлением которого является безграничная преданность идеям Си Пу Ына».
«Небо»: «...атмосферное пространство над головой, чистое и мирное благодаря несгибаемой воле Си Пу Ына».
«Смерть»: «...неизбежный биологический процесс, который не страшен для гражданина, успевшего внести свой вклад в великие свершения эпохи Си Пу Ына».

Фома Брыкин стал виртуозом. Он мог связать с именем Вождя что угодно: теорему Ферма, миграцию ушастых сов, рецепт маринованных патиссонов. Он стал главным жрецом этого нового культа, где все дороги вели не в Рим, а к одному единственному имени.

Глава 2. Эпидемия благодарности

Но закон действовал не только на бумаге. Он просочился в быт. Люди быстро поняли, что говорить просто так — опасно. Любая фраза, не содержащая имени Вождя, могла быть расценена как «смысловая пустота», а это уже почти диверсия.

Разговоры стали напоминать ритуальные песнопения.
— Здравствуй, Марья Петровна! Какая сегодня чудесная погода, не правда ли? Прямо как улыбка нашего Си Пу Ына!
— И вам не хворать, Иван Кузьмич! Давление вот только скачет. Но я верю, что новая программа здравоохранения, предложенная Си Пу Ыном, решит и эту проблему!

Поход в магазин превратился в соревнование по лояльности.
— Взвесьте мне, пожалуйста, полкило той колбасы, чей рецепт, я уверен, был лично одобрен Си Пу Ыном для укрепления здоровья нации!
— А мне, будьте добры, пачку соли. Той самой, что символизирует соль нашей земли, о которой так мудро говорил Си Пу Ын!

Постепенно фразы начали сокращаться. Зачем произносить всю эту громоздкую конструкцию? Мозг, как и всякий ленивый орган, стремится к экономии. Люди поняли, что можно просто сказать главное.

Соседка заходит к Фоме:
— У вас соли не найдется? Си Пу Ын!
Фома протягивает ей солонку:
— Пожалуйста! Си Пу Ын!
Соседка берет, кивает:
— Спасибо! Си Пу Ын!

Слова-связки, прилагательные, глаголы — всё это стало ненужным мусором. У любой проблемы, любого вопроса, любого ответа было одно имя. Это было ядро, альфа и омега, причина и следствие всего.

Сын приходит из школы с двойкой.
— Почему? — спрашивает Фома.
— Си Пу Ын, — вздыхает сын. (Перевод: «Учительница объясняла, как величие Си Пу Ына повлияло на закон всемирного тяготения, я не понял и отвлекся»).
Жена возвращается с работы уставшая.
— Что случилось? — интересуется Фома.
— Си Пу Ын, — отвечает жена. (Перевод: «Начальник заставил нас два часа стоя аплодировать новой фотографии Си Пу Ына, и у меня теперь болит спина»).
Фома кивает. Ему всё понятно.

Глава 3. Великое молчание

Однажды Фома сидел на своей корректорской работе. На стол ему положили новое задание. Последнее. Статья для энциклопедии называлась «Я». В ней было всего одно предложение: «Высшая форма личного местоимения, достигающая полного смысла только в слиянии с коллективным целым под руководством...». Дальше стоял пробел. Фоме нужно было вписать туда всего три слова.

Он взял карандаш. И замер. Он вдруг понял. Если он сейчас впишет это имя, то его «Я» окончательно исчезнет. Оно растворится. Будет аннигилировано. Останется только ОН.

Фома Брыкин сделал страшное. Он взбунтовался. Ночью, когда все спали, он достал из тайника старую тетрадь и начал писать. Он писал слова. Простые. Забытые. «Дерево». «Река». «Смех». «Слезы». «Сомнение». «Потому что». Он пытался спасти их. Как Ной в своем ковчеге, он пытался укрыть в этой тетрадке по паре каждого исчезающего смысла.

За стеной проснулась соседка. Она услышала странный, непривычный шум. Не монотонное «Си Пу Ын», а какое-то шуршание, бормотание, похожее на шелест сухой листвы. Это было подозрительно. Любой звук, который не был Его именем, был звуком врага. Утром она доложила куда следует.

К Фоме пришли. Не страшные люди в форме. А его начальник, тот самый, с гладким лицом. Он вошел, сел на стул и молча посмотрел на Фому.
Фома решил защищаться. Он вскочил и начал говорить. Он говорил им о красоте языка, о свободе мысли, о том, что нельзя заменять весь мир одним именем! Он цитировал поэтов, сыпал терминами, строил сложные, красивые фразы!

Начальник слушал его минут пять. А потом зевнул. И сказал:
— Си Пу Ын?
Интонация была №17: «Непонятный и утомительный шум».
Фома запнулся. Он посмотрел в пустые, спокойные глаза начальника и понял. Его не понимают. Его слов больше не существует в этой реальности. Он говорит на мертвом языке. Он — призрак, шепчущий на руинах мира.

Эпилог, в котором останавливаются часы

Фому Брыкина не расстреляли. Его не отправили в лагерь. С ним поступили гуманнее. Его отправили на «лингвистическую реабилитацию». Через месяц он вернулся. Тихий, светлый, с очень ясным взглядом.

Он сел за свой рабочий стол. Перед ним лежал чистый лист бумаги. Его задачей было написать заглавную статью для нового, окончательного издания Энциклопедии. Статью, которая объясняла бы всё.

Его рука уверенно взяла карандаш. Ему больше не нужно было искать сложные связи. Ему больше не нужно было ничего придумывать. Теперь он знал. Он знал Истину.

Он наклонился над листом и крупным, четким, абсолютно счастливым почерком вывел три слова.

Си.

Пу.

Ын.

Больше слов в мире не было. И в этом была великая, окончательная гармония. Часы на стене снова пробили полдень. Но теперь они молчали. Кукушка была больше не нужна. Ведь ответ на все вопросы и так уже был известен. Он был единственным, что осталось.