Глава 15. 2000 год

Джип, несмотря на мощные рессоры, всё равно подпрыгивал на ухабах и рытвинах, пробираясь сквозь бездорожье.
— Долго ещё? — поинтересовался у водителя Удальцов.
На нём был дорогой тёмно-синий костюм, словно с иголочки. Белоснежная рубашка подчёркивала благородный оттенок ткани, а галстук в тон завершал образ респектабельности. Однако лоск ломался под натиском тряски. Удальцова изрядно укачало, и даже кондиционер уже не спасал.
— Да приехали, считай, вон уже домики видны, — отозвался водитель.
И в подтверждение его слов машина проскочила мимо дорожного знака, возвещавшего прибытие в деревню Тутово.
— И что вас, Сергей Борисович, в такую глушь занесло? — полюбопытствовал водитель. — Тут до райцентра двенадцать километров, да и живёт-то три человека.
— Самое то, что мне нужно! — уверенно заявил Удальцов. — Мне осмотреться тут хорошенько надо и с жителями поговорить.
— Ну, как знаете, — пожал плечами водитель, не понимая прихотей богачей.

Они подъехали к первому домику. Навстречу им вышла удивлённая старушка, словно сошедшая с полотен русских живописцев.
— Здравствуйте, бабушка, — выйдя из машины, поприветствовал её Саныч.
— Здрав будь, сынок, — ответила старушка, прикрывая ладонью глаза от солнца. — Ишешь кого аль заплутал?
— Кто тут у вас главный?
— Да Петрович, в доме напротив живёт.
— Он сейчас дома?
— А мне почём знать? Должон быть, ежели на покос не уехал. Глянь во дворе-то. Ежели кобыла стоит, то в доме — нет, так уехал. Чё хотел-то, сынок?
— Да поработать на вашей земле хотел, если позволите, — улыбнулся Удальцов.
— Так кто мешат-то? Вон она, родимая, — бабка широким жестом указала на заросшие борщевиком поля. — Паши, не хочу.
— Было бы всё так просто, — рассмеялся Сергей Борисович. — В наше время на всё разрешение нужно.
— Ой, не смеши, сынок, — усмехнулась бабка. — Кому ты тут нужон-то? Я вон на поле себе картошку сажала, пока силы были. По пять соток засеивала. Хоть бы раз кто из управления приехал. Все про нас уже давно позабыли!
— Ох, бабуля, — вздохнул Удальцов. — Стоит тут хоть немного больше развернуться, столько понаедет… Уж поверьте мне.
— А не удивлюсь. Прихлебателей=то на Руси испокон веков много было, и досель не перевелись. Молочка хошь? Своё. Утром Бурёнку доила.
— Да с превеликой радостью, мать! — потирая руки, обрадовался Саныч. — Век уже настоящего молока не пил.

Бабуля заохала и засеменила в погреб. Вскоре вернулась с трёхлитровой банкой, полной молока, и двумя кружками.
— Погляди, сколь сливок собралось, — протягивая банку, с гордостью сказала старушка. — А всё потому, что Бурёнка моя на воле пасётся, да травку жуёт под солнышком.
Она от души налила в кружку молока и протянула Санычу. Тот, не останавливаясь, выпил всё до дна.
— Ух, и доброе же у вас молочко! — воскликнул он.
— Понравилось, мил человек? — улыбнулась старушка, — так вон товарища=то тож угости.
И она протянула вторую кружку.
— Спасибо тебе, мать! Как тебя величать-то?
— Баба Нюра я, так и зови, — засмущалась старушка.
— Баба Нюр, а как давно вы тут втроём-то от мира отрезаны?
— Да почитай уж скоро десять лет. Вот я помру, да Никифоровна, и всё, деревня тож помрёт. Петрович уж в годах, не потянет один-то. Да и кто хоронить-то нас будет? Родных тута нет ни кого. Все в Москву подались, деньги зарабатывать.
— А вот тут-то я вам и подсобить смогу, — заулыбался Сергей Борисович.
— Это ж как так? — заинтересовалась старушка. — Не, погодь, я Никифоровну кликну, да Петровича гляну, чтоб тебе по три раза не повторять. Такое в нашей деревне уж давно не происходило, почитай праздник!

Она поправила платок и уже было вышла за калитку.
— Ой, милы мои, вы хоть в избу зайдите, чего тут-то торчать, на солнце пектись, там попрохладнее буде.
— Не боитесь чужих-то в дом пускать?
— А кто тут чужой, ты чё ль? И чего мне бояться-то? У меня там миллионов не припрятано нигде. А моё старьё вы возьмёте, только ежели я вам сама приплачу, и то вряд ли. Так что идите, гости дорогие, и не смущайтесь. Мой дом — ваш дом!
И баба Нюра засеменила к стоящему в отдалении дому, где, скорее всего, проживала Никифоровна.
Удальцов переглянулся с водителем. Тот лишь пожал плечами, мол, что с неё возьмешь.

Вскоре за бабой Нюрой семенила во двор сухонькая старушка в цветастом платке, да заляпанных в глине галошах. А высокий, кряжистый старик с окладистой седой бородой, уже ждал их у калитки. Они с шумом вошли в дом.
— Вот, знакомьтесь, каки гости к нам пожаловали! – затараторила баба Нюра, подводя их к Удальцову. – Говорят, подмочь нам хотят.
— Чем же вы нам подмочь могёте? – скептически прищурился старик, оглядывая Удальцова с ног до головы.
— Делом, Петрович, делом, – заверил его Саныч. – Я хочу вдохнуть жизнь в вашу деревню. Землю вашу поднять, рабочие места создать.
— А вам энто зачем? – недоверчиво спросила Никифоровна. – Не быват так, чёб за спасибо, за красивы глазки, люди в наше время кому подмогали.
— Вы правы, – улыбнулся Сергей Борисович. – У меня есть свои интересы, не скрою. Но и вам от этого будет польза. Я хочу построить здесь современную перерабатывающую фабрику. Сахар производить. Это и рабочие места, и развитие инфраструктуры, и новые возможности для вас и ваших детей и внуков.
— Ты мил человек, по-простому говори, мы городских слов-то не понимам, — попросила Никифоровна.

Саныч вспомнил, как совсем недавно, вот так же не мог понять новомодных выражений и слов, которым его обучала торговка Тамара. Он улыбнулся.
— Да и ни детей, ни внуков у нас тут нет, – вздохнул Петрович. – Все давно в городе. А нам уж помирать скоро.
— Не говорите так, – покачал головой Удальцов. – Жить нужно, пока живётся. А я вам помогу сделать вашу жизнь лучше и интереснее. Поверьте мне.
— Ну и чё от нас-то требутся? — спросила баба Нюра.
— Мне нужно от вас письменное разрешение, — Саныч обратился к Петровичу, — у вас есть полномочия такие решения принимать?
— А то, я тут староста, — почесал важно свою бороду старик, —  почитай, и полиция, и администрация, и суд в одну харю.
Старики дружно хихикнули. Удальцов тоже улыбнулся. Кажется, лед тронулся.
— Тогда, Петрович, давайте так, я сейчас позвоню своим юристам, они подготовят все необходимые бумаги. Вы с ними ознакомитесь, мы ещё раз обсудим детали, и, если вас всё устроит, подпишем соглашение.
Петрович задумчиво почесал переносицу.
– Ладно, – пробурчал он, – зови своих писарей. Только чёб всё по-честному было, без обману. А то знаем мы вас, городских…
Саныч заверил стариков в своей честности и достал телефон. Водитель, наблюдавший за происходящим из-за плеча Удальцова, едва заметно кивнул, выражая одобрение. Разговор клеился, и это было хорошим знаком. Пока всё шло по плану.

Через четыре часа, за столом, уставленным немудрёной снедью и бутылью самогона, уже чинно сидели юристы Удальцова, разложив перед Петровичем и остальными стариками кипу бумаг. Петрович, вооружившись лупой и причмокивая беззубым ртом, внимательно изучал каждую строчку, то и дело ворча и задавая каверзные вопросы. Никифоровна и баба Нюра, хоть и не понимали даже половины написанного, внимательно следили за происходящим, полностью доверяя Петровичу.
- Так ты толком-то объясни, чё сеять собирашься, - спросил Петрович, - тута вон писано, что под засевные. А чё конкретно-то сеять бушь? Буряк? Под сахар-то тросник у нас точно не вырастет, почитай, не Африка.
Старики опять рассмеялись.
— Это не важно, Петрович, — терпеливо объяснял Удальцов, — в один год буряк, в другой — турнепс, потом, может, и брюкву.
— Диковинный ты человек, — удивился дед, — кто так поля сеет-то?
— А вам не всё равно, уважаемый? — не выдержал молодой лощёный юрист.
— Там вроде, молодой что-то пискнул, али мне послышалось? — обратился Петрович к Удальцову.
— Дед, не обращайте внимания, — успокоил его Удальцов, зло зыркнув на адвоката. Его коллеги тут же зашептали тому что-то на ухо. — Я тебя назначу главным агрономом, будешь мне совет давать, что и когда сеять, — весело пообещал Сергей Борисович.
— О как! То другой разговор, — довольно прокряхтел Петрович. — А вот где ты собрался фабрику-то свою ставить? И много ли техники нагонишь, а то разворотишь тут всё. А у нас природа девственна, железом вашим не тронута.
— Петрович, ты читай, там всё написано, — выходя из себя, заявил водитель. Он устал ждать, когда же у них закончатся вопросы. Его жена, когда квартиру в центре Москвы покупала, риелтора меньше доставала, чем эти старики.
— Да нет тута ни чё! Где? — Петрович схватил карту и сунул водителю под нос, — Покажь мне на энтом плане, где помечено место-то? Хоть убей, не вижу! Нюрка, может, ты увидишь? Али ты, Пелагея?
Теперь он им протянул карту. Бабки, надев очки, шумно засопели, водя по ней пальцами. Нюра тут же ткнула в какое-то место и удивлённо воскликнула:
— А это что за бугорок-то тут намалёван? Вроде как нет его у нас, и не было никогда, али ошибаюсь я. Глянь, Никифоровна, может, ты узнаешь место энто?
— Да вот же, на отдельном листе план составлен, — положил перед Петровичем документ более опытный адвокат, стараясь сгладить неловкую ситуацию, — тут и границы, и весь выкупленный участок в два гектара.
— Чаво? — сморщил лоб Петрович. — Энто как так выкупленный? Кто разрешил?
Удальцов закрыл глаза на секунду. Его руки непроизвольно сжались в кулаки. Он глубоко вдохнул и, словно ястреб, медленно перевёл взгляд на юристов. Весь его вид говорил, что они очень его разочаровали. Те сжались, и их лица побледнели.
— Администрация ваша, — стараясь оставаться спокойным, стал объяснять он Петровичу, — в райцентре сказали, что если вы добро дадите, то только тогда я землю и выкуплю, а если нет, то они договор сразу порвут и в помойку выкинут.
Лицо Петровича побагровело.
— Так обманывать нас, значит, удумал? — прохрипел он, стукнув кулаком по столу,— ещё ни чё не выкупил, а губу-то уж раскатал. Так деваньки, глядайте в оба, где он намерен фабрику-то свою ставить, нет теперь ему доверия!
— Нас с Пелагеей вот энтот бугорок, ой как смушат. Ни как додумкать не могём, от кудава он тут взялся.
— А ну дай сюды, сам гляну! — Петрович забрал у старушек карту и посомотрел на указанное место через лупу. — Тьфу ты, ну ты, бабоньки! Чё вы тень на плетень-то наводите? Свалка у нас в том месте была, покедова народ тута жил. Опосля я её и завалил. Вот бугор-то и образовался. Чё вам он топереча жить мешат?
— Точно ль так, как скзывашь, Петрович, не обманулся? Не кладбище то наше старинное? — засомневалась Пелагея.
— Да ты што, старая, совсем умом тронулась? Кладбище то у нас с югу, где Рука течёт, а энто на севере.
Лел повернулся к Удальцову:
— Вот, начальник, как с нами муторно. Уж свою-то деревню забывать стали. Чё с нас взять-то топереча?
— Возьмём, Петрович, найдём что, — похлопал по плечу, улыбаясь, Удальцов, — я уверен, есть в вас ещё порох.
— Оно, може, и есть, да отсырел весь, не пулят уж.

До поздней ночи сидели они за бумагами и разбирали каждую букву. Баба Нюра уж и баню истопила, Никифоровна пирогов напекла. Поставил наконец Петрович свою подпись, достал из кармана мыльницу, открыл её и взял видавшую виды печать. Дыхнул на неё, промокнул в губку и что было сил прижал к договору. В этот момент все облегчённо выдохнули.
— Ну, мужики, — заулыбалась баба Нюра, — поработали на славу, а теперь и к столу пора. Все, все, все. Подкрепитесь слегонца и в баньку, пока не простыла. А там уж плотно откушаем и на боковую. Утро, оно-то вечера всяко мудренее будет.
И гости, после молчаливого одобрения Удальцова, быстро убрали бумаги и расселись за столом возле дымящегося самовара.