Глава 14

Глава 14: Ночная Вахта на Чердаке Мира

Лунный свет пробивался сквозь щели старого чердака, освещая миллионы пылинок, кружащихся в медленном, вечном танце. Они напоминали звездную пыль, затерявшуюся в этом мире забытых вещей и несбывшихся надежд. Воздух был густым от запахов старой бумаги, древесной гнили и чего-то неуловимого, что нельзя было назвать иначе как запахом времени.

На чердаке воцарилась особенная тишина — не мертвая, а живая, наполненная шепотом страниц старых учебников, где задачи на геометрию или химию так и остались нерешенными, уснув вечным сном. Казалось, сами стены хранили память о всех тех, кто когда-либо поднимался сюда в поисках уединения или спасения.

Ушмятонеголим качался на старой, скрипящей балке, как маятник застывших часов. Его два рта беззвучно шептали, вели вечный, знакомый только им спор. Пузырьки сарказма лопались в прохладном воздухе, оставляя после себя лишь горьковатый привкус вечного «почему?». Он жевал тишину, питался ею, как и всегда, находя в ней утешение и смысл своего существования.

В углу, под грузом воспоминаний о кавалерийской лаве и звоне клинков, храпел поручик Ржевский. Ему снились эскадроны, мчащиеся по бескрайним полям ясности, где нет перекрестков «Да» и «Нет», где все просто и понятно, как команда «в атаку». Во сне он был снова молодым, полным сил и надежд, не знающим горечи разочарований и усталости от жизни.

Высоко на стропиле, приняв облик пепельной совы с глазами из лунного камня, сидел Мессир Баэль. Его невидимый взгляд был устремлен на качающуюся тень Ушмятонеголима, но видел он гораздо больше — все тайные мысли и страхи обитателей чердака и двора.

«Культ!» — пронеслось в его бессмертной, усталой голове. «Бесспорно, культ в чистом виде! Порядок, рожденный из хаоса сомнений… Как же это элегантно! Как… человечно!» Невидимое перо, выточенное из самого парадокса, записало эту мысль в невидимую книгу мироздания, которую он вел с начала времен.

Утром во двор Страпоновой усадьбы вошел человек в поношенной кавалерийской шинели, но с прямой спиной и ясным взглядом. Это был лейтенант Ренье, старый друг Ржевского по полку, с которым они вместе прошли огонь и воду, а потом потеряли друг друга в хаосе послевоенных лет.

Ржевский, протрезвевший и помятый, несколько секунд смотрел на него, не веря своим глазам, а потом разразился хриплым смехом, в котором смешались радость и боль.

— Черт возьми, Ренье! Я думал, тебя давно съели вши в каком-нибудь венском борделе!

Лейтенант улыбнулся, и в его улыбке было что-то от прежних времен, когда жизнь еще имела смысл и направление, когда они верили, что сражаются за что-то важное.

— А ты, поручик, все так же пьешь коньяк с невидимыми тварями? Слышал, ты заключил перемирие с самим сомнением. Гордый шаг для кавалериста.

Они обнялись, как братья, и на мгновение казалось, что время повернуло вспять, что они снова молодые офицеры, у которых вся жизнь впереди, что все ошибки еще можно исправить, все раны залечить.

Но иллюзия длилась недолго. Из-за угла вывалился Воронежский Привет, тощий и злой, как всегда. Его глаза блестели от злорадства и вечной неудовлетворенности.

— О, смотрите, два героя! — процедил он. — Приехали спасать нас, убогих? Или просто решили вспомнить молодость за наш счет?

Тарабас Невнятный, который как раз проходил мимо, остановился и уставился на Воронежского своими мутными глазами, в которых читалась какая-то древняя, непонятная другим мудрость.

— Фам фадо о фуда, — произнес он загадочно. — Унде террибус контра.

Воронежский Привет фыркнул с презрением, которое копилось в нем годами унижений и разочарований.

— Опять ты за свое! Говори нормально, а то как штыком по стеклу!

Ржевский неожиданно вступился за Тарабаса, в его голосе зазвучали нотки давно забытой решимости:

— А может, он умнее тебя? Может, он говорит то, что ты боишься даже подумать?

Воронежский скривился, его лицо исказилось от злости:

— Да он просто сумасшедший! Как и все здесь! Как и ты со своим новым приятелем!

Ренье молча наблюдал за этой перепалкой, и в его глазах читалась грусть человека, который слишком много видел и слишком много потерял. Он видел, во что превратилась жизнь его старого друга, и понимал, что сам мог бы оказаться на его месте, что лишь случайность спасла его от такой же участи.

В это время гном Ромашка собрал вокруг себя небольшую группу кукол. Его лицо, обычно красное от злости и неудовлетворенности, теперь было бледным и задумчивым, в глазах читалось что-то новое, незнакомое.

— Ребята, я больше не буду бить Леру, — сказал он тихо, и в его голосе слышалась неподдельная искренность. — Мне приснился сон...

ОЗНАКОМИТЕЛЬНЫЙ ФРАГМЕНТ