По праву крови. 19. Экстрактор. Анна

Путь обратно в лазарет застилал туман усталости. В ушах звенело, во рту пересохло. Кирон, нервный после общения с начальством, без слов запихал меня в экипаж, сам уселся напротив. Стоило дверце захлопнуться, он впервые на моей памяти ссутулился, упёр локти в колени и потёр виски. Сквозь пелену пульсирующей головной боли я наблюдала, как он взъерошил свои светлые волосы, испортив идеально вылизанный образ.

— День на задался? — едва шевеля губами, поддела его.

Он медленно поднял на меня взгляд. В его светлых глазах не было ни насмешки, ни привычной уверенности — только та же усталость, что глодала и меня, а ещё чистая, незамутнённая злоба.

— О, просто великолепный день. Меня только что отстранили от командования, посадили на голодный паёк, а мой личный живой энергетический донор истекает кровью и на грани выживания. Сказка.

— Кто же знал, что так получится, — я позволила себе горькую усмешку. — Может, стоило для начала попробовать глубже изучить вопрос, прежде чем чертить на себе неизвестные сигилы? Читать мелкий шрифт?

— Ты бессмертная что ли? — он выпрямился и откинулся на сиденье, лишь на мгновение поморщившись, когда его спина проехалась по жёсткой коже. — Попридержи язык.

— Теперь, когда эта тварь сидит и в тебе, они относятся к тебе точно так же, как к нам. Как к скоту. Почувствовал на своей шкуре, капитан? — не унималась я.

Он резко рванулся вперёд, схватил меня за подбородок. Его пальцы были обжигающе горячими.

— Заткнись, Демаре. Ты сейчас нужна мне целой и... более-менее функциональной. Но я всегда могу передумать. Поняла? Так что сиди тихо и не искушай судьбу.

Он оттолкнул меня и уставился в окно, за которым снежная крупа превращалась в метель.

— Я получил то, что хотел, в конечном счёте.

— Ага, только не так, как в твоих сладких фантазиях.

Кирон даже не повернул голову, когда, используя связь, прострелил мой череп раскалённой болью, до бела застилающей зрение.

— Закрой. Свой. Рот.

Холодное стекло помогло немного унять жгучую пульсацию, когда я прижалась к окну. Глаза устало сомкнулись. Узкая жёсткая койка в лазарете сейчас казалась самым уютным местом.

Остаток пути мы провели в молчании. Я больше не пыталась заговорить с ним, в кабине раздавалось только наше размеренное тяжелое дыхание. Экипаж дёрнулся, останавливаясь перед входом в больничное крыло крепости. Кирон чуть не пинком открыл дверь и вывалился наружу, чудом не распластавшись на обледенелых камнях. Он то ли по привычке, то ли в порыве вежливой учтивости подставил руку, чтобы я выбралась следом. Помощи я не приняла, нарочно отклонившись от его руки. Выданные мне ботинки скользили по накатанному снегу, пока мы преодолевали оставшиеся до двери метры, ветер забрасывал горсти снега в глаза, но это приятно усмиряло раскалывавшую голову боль.

Лишь оказавшись наконец наедине с собой в палате после обработки ран и перевязки, я погасила свет и опустилась на край кровати. За окном ранний вечер уже доедал остатки тусклого света, а за дверью на страже мялся один из младших офицеров. Будто бы я могла куда-то сбежать.

Сон пугал меня, но усталость брала своё, особенно после щедрой дозы обезболивающей микстуры. Прохлада подушки под щекой, её свежий крахмальный запах, мерный звук капель в колбе с раствором, прикрепленной к моему локтю — всё это было издевательским напоминанием о простой жизни, теперь превратившейся в далекий полузабытый сон. Зато кошмары, в которых я вновь и вновь прикована к креслу и рву на части Кайдена, стали моей удушливой реальностью. Мокрое пятно расползалось по белоснежной чистоте наволочки. Моя кожа помнила тепло его рук. Даже если то было ложью, сейчас я бы отдала всё за одно его объятие, за запах его волос. Пусть он никогда по-настоящему не испытывал ко мне ничего, но во мраке, даже фальшивая ласка могла стать маяком. Часть меня отказывалась верить в предательство Кайдена. Эта часть по-прежнему видела искренность, которой, вероятно, была лишь игрой моего воображения. Теперь мне этого не узнать. Теперь он мёртв.

Череда совершенно одинаковых дней с тошнотворной повторяющейся последовательностью действий избавила меня от необходимости искать ответы или принимать решения. Целители перепробовали десяток способов справиться с ранами, и всё безрезультатно. От некоторых, даже, кажется, стало только хуже. В конце концов, они решили дать телу возможность справиться с повреждениями самостоятельно, следя лишь за тем, чтобы не было заражения. Подход дал плоды уже через несколько дней, когда приставленная ко мне целительница отметила, что рубцовая ткань начала формироваться по всем линиям сигила.

Меня заставляли есть и пить, хотя вкуса я почти не ощущала. Следили, чтобы я исправно посещала туалет и регулярно обтирали, пока нельзя было принимать ванну из-за кровотечения. Боль в спине сошла на нет, я могла лежать и сидеть не опасаясь снова повредить едва затянувшуюся кожу. Неудачи расстраивали хлопотавших надо мной лекарей и помощниц, меня же это совершенно не трогало.

Зима уже во всю хозяйничала за окнами лечебницы. Мороз рисовал кружева на окнах, холодное солнце в самой высокой точке едва выглядывало над макушками высоченных сосен, подпиравших крепость с южной стороны. На смотровых башнях и стене, что отгораживала откушенный Инквизицией кусок земли, почти каждый день наметало сугробы, их регулярно счищали караульные: я наблюдала, как они чертили в воздухе круги, и порывы ветра сдували сугробы вниз, разметая снег по округе.

Из раздумий меня выдернул голос Моррет, что неслышно появилась в палате и с ехидным смешком обратилась ко мне, вальяжно усаживаясь на кровать:

— Хороший вид, а? Собирайся, принцесска, поедем обследовать тебя.

— Куда?

— Куда-куда, в исследовательский.

Моррет пощёлкала пальцем по колбе с раствором для капельниц, которую не успели убрать.

— И что там будут делать?

— А мне почём знать? — небрежно пожала плечами она и завалилась на постель. — Препарировать. Заставят прыгать через кольцо. Оттяпают руку на опыты. Не знаю. Они там странные, эти башковитые.

Грубая простота инквизиторши либо служила маскировкой, либо являлась неотъемлемой частью её натуры, что в каждую нашу встречу выбивало из колеи.

— Ну, чего мнёшься? Давай-давай, ноги в руки. Пожитков-то у тебя вроде нет.

Моррет указала на сложенную одежду, что мне выдали для посещения собрания. Она даже не потрудилась выйти, пока я переодевалась. Дорога была долгой, в этот раз мы передвигались в закрытом экипаже без окон.

— Вы думаете, я кому-то разболтаю, где ваши секретки спрятаны?

— Да кто ж тебя знает?

Моррет, кажется, вообще ничего не тревожило, она расслабленно развалилась напротив меня и ковыряла под ногтями остриём ножа.

— А Кирон где?

— Капитан Кирон, — поправила она.

— Это для тебя он капитан.

Моррет замерла на секунду, острие ножа застыло у её пальца. Затем она медленно подняла на меня взгляд, в котором плясали ехидные огоньки.

— Для всех, кисонька, для всех.

— Он тебя за верность держит при себе?

Она хохотнула вульгарно и громко, хлопнула себя по ляжке.

— В том числе. А ещё я хорошо дурь выбиваю из спесивых зазнаек.

Она сунула лезвие в ножны и скрестила руки на груди.

— Ты же не станешь портить мне лицо? — больше из спортивного интереса подначила я.

— Нет, — она коротко качнула рыжей головой, — капитан Кирон очень… бережно относится к своим вещам. Не хочется получить выговор, за твою помятую мордашку.

Резкое торможение бросило меня вперёд. Моррет даже не шелохнулась, крепко упёрлась сапогами в пол.

— Ну, приехали, принцесса.

Она распахнула дверь, впустив внутрь ледяной ветер и ослепительно белый свет от заснеженного двора.

— Готовь задницу к науке.

Выпрыгнув наружу, дёрнула меня за собой, сдала меня на руки работникам в светло-голубых халатах с нашивками герба Инквизиции. “Башковитые”, как Моррет их обозвала, сразу принялись за работу: я ещё не успела оглядеться, как меня бесцеремонно протащили по ослепительно белому коридору в процедурный кабинет, велели раздеться, после измерили со всех возможных сторон, взвесили, заглянули, куда только можно, и даже туда, куда не часто заглядывают. С меня выкачали, как мне показалось, литр крови. Даже не знаю, какие тесты они собирались проводить с таким количеством. Не давали и слова вставить, точнее, игнорировали любое моё обращение, будто я была тумбой, а не человеком. В конце концов, меня запихнули в отдельную палату со стеклянной стеной, где я прождала в неведении невообразимо долго. Даже успела немного вздремнуть, прежде чем за мной вернулись.

В ярко освещенной лаборатории, меня бесцеремонно уложили на кушетку лицом вниз и принялись орудовать над едва зарубцевавшимся сигилом. Тонкие провода тянулись от датчиков к прибору из стеклянных колб с жидкостями разной консистенции и цвета и табло со стрелками. Коренастая девушка в халате, с собранными в тугой пучок черными волосами, нанесла простые временные круги вокруг сигила, они отозвались приятным теплом. Когда учёная вернулась к приборам, её помощник за панелью управления стал переключать тумблеры. Аппарат ожил и отозвался щёлканьем и тихим гудением. Манипулируя кругами на панели, ассистент сосредоточенно настраивал показания, хмурясь сквозь внушительные стёкла очков. Легкий, похожий на сквозняк, холодок пробежал по сигилу, будто его пытались пробудить. Не получив ответа, они поменяли настройки и попробовали снова. Им потребовалось ещё несколько неудачных попыток, чтобы признать данный эксперимент неудачным. Записали все полученные данные и позволили мне соскрестись с кушетки, на которой у меня порядком затекла шея. Где-то между замерами моих физических показателей и параметров психики мне даже принесли поднос с тарелкой горячего куриного супа и булочкой, которая, видимо, тоже пару дней провела в лаборатории, где над ней ставили иссушающие опыты.

К следующим испытаниям уже присоединился Кирон. Он ждал на стуле в очередной просторной смотровой, облачённый в такой же тонкий голубой костюм, как и я.

— Тебя взяли в лабораторные крысы?

— Не всё же тебе одной развлекаться.

Он распрямился, прикоснулся к силе через меня, проверяя наличие связи, тянущий поток слабым ручьём устремился к нему.

— Метишь территорию?

— Территория и так моя, — довольно заметил он, наконец размыкая связь. — Я просто напоминаю тебе об этом. И им.

В комнату вошла женщина с необычно усталыми глазами и длинными тонкими руками. Она несла синий кристалл, закреплённый на медной основе. Установила его на металлическую подставку в центре комнаты и откалибровала.

— Капитан Кирон, мы замерим длину связи и максимально возможное удаление, плюс любые колебания в интенсивности и скорости передачи энергии.

Кирон понимающе кивнул. Меня отправили на точку, помеченную измерительным кругом в углу помещения. Далее лаборант требовала, чтобы Кирон активировал сигил связи и использовал круги разной мощности на близком и максимально удаленном расстоянии от меня. Предел по-прежнему оставался в рамках пятнадцати метров. Стоило Кирону оказаться дальше, связь обрывалась и контроль над силой полностью возвращался ко мне.

Наигравшись с этими опытами, нас отправили в другую лабораторию, чтобы проверить, есть ли физический отклик, когда будучи связанными один из нас получал повреждения или подвергался сильному воздействию. Искололи тонкими иглами, нагревали и охлаждали кожу и проделывали прочие садистские забавы. К моему облегчению, такого побочного эффекта у связи не оказалось и мы не могли ощущать физическое состояние друг друга. Кирон быстро восстановился,  благодаря своим инквизиторским меткам, меня же подлечили местные сестрички.

— На ночь останешься здесь, — проинформировал меня Кирон по пути в палату.

— А ты, что же, не составишь мне компанию?

— Ох, Демаре, да ты сегодня прям балуешь меня своим вниманием. К сожалению, у меня более интересные планы, чем любоваться твоим скорбным видом. Нужно готовиться к свадебной церемонии.

Мне будто бросили горсть того самым метущего колючего снега прямо в лицо. Я уже и думать забыла про их свадьбу. Последний раз, когда я видела Оливию, та даже не смотрела в мою сторону, когда давала показания против меня, остекленевшие глаза прикованные к витражу над головами судей.

— Ну, раз так, то оставлю свой скорбный вид для лаборантов, — я старалась звучать безразлично.

Взгляд Кирона задержался на мне чуть дольше, чем обычно.

— Хочешь присутствовать на свадьбе?

— Что должно было произойти в обозримой вселенной, чтобы ты решил, что мне захочется присутствовать при этом фарсе?

— Твоя наивность очаровательна! — Кирон искренне расхохотался. — Ты же не подумала всерьёз, что я бы притащил тебя на собственную свадьбу после того, как тебя осудили и приговорили к приискам.

— Какой же ты…

— Какой?

Я отвернулась и замолчала, понимая, что любое слово сейчас будет использовано против меня. Гнев пульсировал в висках. Кирон не заставлял меня оборачиваться. Его голос прозвучал прямо у меня за спиной, тихий и обволакивающий, как дым.

— Какой? — повторил он, и на этот раз в его тоне не было насмешки. — Прагматичный? Я просто использую все доступные инструменты. Оливия будет моей женой по долгу, по договору, ради статуса и моего будущего. Она — идеальная маска для мира, который я собираюсь построить. Но маски не знают, что творится у меня внутри. Не знают, на что я действительно способен. Им не нужно. А ты… ты знаешь. Ты чувствуешь это каждой клеткой своего существа, — его рука легла мне на плечо, утверждая своё присутствие.

— Не трогай меня.

Я повела плечом.

— Я предлагаю тебе место в первом ряду. Кажется, так ты выразилась тогда в камере? Рядом со мной. Чтобы ты видела всё. Чтобы ты поняла раз и навсегда: тот мир, где вы были двумя глупыми девочками, для тебя умер. Теперь есть только мир, который будет принадлежать мне. И в этом новом мире у тебя может быть особое место. Сильное место. Рядом с властью. Если ты перестанешь бороться с неизбежным и примешь его.

— Мне это неинтересно.

— А зря. То, что мы сделали — это уникальный опыт. Мы первые.

— Слишком много у тебя ожиданий от этой связи. Мы ненамного сильнее обычных камней, а то и слабее теперь.

Из его горла вырвался на то смешок, не то кашель.

— Ты даже не представляешь... Ладно-ладно, отдыхай. Завтра тебя ждёт тяжёлый день.

Я позволила себе немного расслабиться, лишь когда он удалится достаточно, чтобы связующая нас нить оборвалась и энергия моего источника снова стала безраздельно моей. Я не могла использовать её из-за ограничивающих сигилов, наложенных на комнату, да и не собиралась в общем-то.

“Тяжёлый день” настал поздно, я уже было подумала, что про меня забыли, раз на заре не разбудили яростным стуком и командами подниматься. Завтрак принесли, когда бледное солнце поднялось почти в кульминацию, хоть и невысокую. Перед едой взяли пару анализов крови и оставили в покое до самого вечера, когда молчаливый лаборант размером с медведя указал на выход, ожидая моего беспрекословного подчинения.

— А вы и по ночам работаете?

Мужчина только ещё раз кивнул на дверь.

Белые коридоры сменились лестничными пролетами, ведущими наше нисхождение, кажется, к недрам земли, судя по тому, сколько ступеней мы преодолели. Лаборант наконец замер перед безликими серыми раздвижными створками, он начертил отпирающий круг и пустил силу, откликаясь, створки с тихим скрежетом поползли в стороны. Открывшийся коридор разительно отличался от стерильных помещений перед ним: покрытые узором из борозд и рёбер темно-коричневые или бордовые стены сужались в просвет на дальнем конце. Лаборант ткнул меня в спину. Внутри, нет, не в теле, а глубже, в бессознательной пучине что-то вздрогнуло, настороженно всколыхнулось.

— Я туда не пойду.

Мужчина толкнул меня более настойчиво. Я уперлась рукой в створку. Одно отточенное движение, и он уже заломал мне руки за спину и втащил в жуткий коридор, похожий скорее, на внутренности гигантского левиафана.

— Что это за место? — мой голос предал, выдав лишь хриплый шёпот.

Мужчина не уважил меня ответом. Он втиснулся в узкий проём и протащил меня следом. От головокружительного размера помещения внутри мне стало дурно. Глаза пытались объять сплетение почти органических структур с трубками, проводами, измерительными табло и кристаллами, а разум отказывался верить в реальность картины. Тихий монотонный гул заполнял куполоподобную залу. Лаборант тянул меня к расположенной с противоположной стороны от входа нише, где гнездилась кучка ученых, голубоватыми бельмами выделявшимися на фоне царивших вокруг бурых оттенков. Они сосредоточенно настраивали махину, чьё сердце — цилиндрическая капсула из толстого стекла, увитая проводами и окруженная колбами — разгоняло по трубкам-сосудам явно не живительную кровь. Вдоль стен спиралью тянулись маршевые мосты, где, словно горсти  бледного снежноягодника, лаборанты и учёные снимали показания с приборов, настраивали механизмы. Они все были ничтожно малы в этом гигантском чреве машины, вызывающей страх и тошноту. Озноб прошиб меня с головы до ног, цепкая хватка чьих-то рук снова сомкнулась на мне, еле волоча ноги от слабости, я прошаркала к цилиндру в центре, ведомая вперёд. Тихое шипение, как предупреждение гадюки, сопровождало открытие капсулы. Лаборант закрепил удерживающие ремни на моих лодыжках и запястьях, они фиксировались за счёт металлических штырей, не позволяя мне двигаться. Прежде чем капсула закрылась, я успела заметить на одном из ярусов мостков того черноволосого генерала-инквизитора, что пытался исцелить меня, когда мы были на совет с отчётом.

— Что вы собираетесь делать?! — в панике крикнула я.

Голос эхом прокатился под куполом, но никто даже не посмотрел в мою сторону, все продолжили настраивать машину и переговариваться между собой. Захлопнувшаяся створка отсекла меня от звуков мира снаружи, но сквозь стеклянные стенки я могла видеть, как жидкость в колбах вокруг начала бурлить, из одних она убывала и смешивалась с жидкостями в других колбах, по полу светящимися червями поползли линии исполинского алхимического круга, покрывавшего всю площадь необъятного зала. На вершинах вписанного в круг многоугольника расположились питающие круг учёные. Едва он был активирован, из, казалось бы, монолитной конструкции отделились покрытые знаками обручи, медленно поднялись и пустились в замысловатый танец, кружась вокруг капсулы в разном темпе, заставляя воздух вибрировать, а реальность прогибаться, растягиваться и сжиматься. Лицо и грудь покрылись холодным потом, по спине, рукам и ногам пробежали мурашки. Сверху невесомым полотном упал лоскут отражающей ткани или фольги. Он колыхался от малейшего движения воздуха, но при этом безупречно отражал моё посеревшее лицо. По краям полотна рамкой стали проступать алые символы, неизвестные, но при этом вызвавшие то знакомое зудящее чувство, что я испытывала глядя на знаки в записях Оливера Сандерса. Сухость во рту. Учащённое сердцебиение. Свет тускнел, я не могла оторвать взгляд от своего отражения, зловеще колеблющегося в полуметре от меня. Шум в ушах. Тошнота.

И вдруг — тишина. Будто меня вырвали из этого мира. Только я и мое отражение, которое уже не я. Оно оплывало, менялось. Мне было физически больно смотреть на то, что жило за гранью отражающей поверхности завесы: слишком много измерений, которые мой разум не мог понять. То была не я. То была суть силы. Алчущая. Кричащая без звука, но так громко, что мои уши начали кровоточить. Оно тянулось ко мне. Или тянуло из меня?

Знаки на завесе вспыхнули. То была моя кровь, использованная против меня же. Сущность заметалась из одной формы в другую. Мир вернулся. Снова цилиндр капсулы, гул работающего механизма, свечение свистящих за стеклом колец. И холод. Кристалл, что использовал Кайден, когда вытягивал силу, не шёл ни в какое сравнение с этим рвущим на части потоком. Будто мои ребра зацепили крюком и теперь тянули его, чтобы выдрать мою суть. Я не могла кричать. Только стискивать челюсти так сильно, что сводило скулы. Разум метался, пока тело горело в ледяном пламени агонии. Глаза прикованы парадоксальному слиянию ослепительного света и абсолютной тьмы, что пульсаром вращались под поверхностью теперь застывшей завесы. Бесконечное мгновение перед падением в бездну.