Хронофаг

Космическая станция «Омега-7» висела в поясе астероидов Сигмы как немой укор человеческому высокомерию. Она не подавала признаков жизни уже десять лет — с тех пор, как с ней оборвалась всякая связь. Мой скафандр противно скрипел в абсолютной тишине, а прожектор «Скарабея», моего исследовательского корабля, рассекал бархатную тьму, выхватывая из неё покрытые инеем шпангоуты и мёртвые иллюминаторы.

— Эмбер, канал открыт. Вхожу в шлюзовой отсек, — мой голос прозвучал глухо, словно его пожирала эта гробница.

— Приняла, Лео. Показатели в норме. Атмосферы ноль. Энергия — **лишь на аварийных аккумуляторах**. Добро пожаловать в дом с привидениями, — отозвался в моём шлеме голос напарницы, сидевшей на «Скарабее».

Шлюз с скрипом поддался аварийному коду. Внутри царил идеальный, криогенный порядок. Ни следов борьбы, ни разгерметизации. Команда просто испарилась. Я двинулся по центральной галерее, луч света скользил по стенам, заставляя тени плясать макабричный танец.

И тогда я увидел Пятно.

Оно начиналось у панели управления и расползалось по полу и потолку, напоминая бархатистый, переливающийся фиолетово-изумрудный ковёр. Это была плесень. Неприятная, но знакомая картина для заброшенного объекта. Я сделал шаг, и мой ботинок легонько чиркнул по краю образования.

И исчез.

Не расплавился, не сгорел. Он просто… перестал существовать. А на его месте оказалась идеально новая подошва, как будто только что отлитая на фабрике. С неё даже стёрлись все следы износа. Я отшатнулся, сердце заколотилось о рёбра.

— Лео? У тебя скачок по телеметрии. Всё в порядке?

— Эмбер… тут что-то не так. Биологическое образование. Оно… оно стёрло мой ботинок. Вернее, его возраст.

— Странная органика. Возьми пробу.

Дрожащей рукой я извлёк зонд и аккуратно, не прикасаясь, соскоблил несколько волокон с края колонии. В тот же миг пробирка в моей руке… изменилась. Стекло, только что бывшее идеально гладким, покрылось пузырьками и стало мутным, словно его выдули кустарным способом **сотни лет назад**. А металлический наконечник превратился в рыхлую, тусклую руду, рассыпавшуюся в пыль.

Ледяной комок страха сдавил мне горло.

— Эмбер, она не ест материю. Она пожирает время! Время объекта!

Я направил луч на саму плесень. И понял. Это был не просто рост. Это был процесс. С невероятной скоростью она поглощала временную линию всего, к чему прикасалась. Металл не ржавел — он мгновенно возвращался в состояние, в котором находился миллиарды лет назад, в момент своего образования в недрах звезды, теряя форму, память, историю. Он становился… первозданным.

Я отступил дальше, и свет прожектора упал на шкафчик с аварийным пайком. Прозрачная дверца позволила увидеть, как бархатистая волна добралась до яблока в вакуумной упаковке. За секунду упругое яблоко сморщилось, почернело и рассыпалось в угольную труху, прошедшую путь разложения в мгновение ока. Рядом лежала памятная монета с выгравированной датой основания станции. Она задрожала, расплылась, как капля ртути, и превратилась в крошечный бесформенный слиток чистого, только что остывшего металла.

О Боже.

Я поднял голову и посмотрел вдоль галереи. Плесень была повсюду. Она не просто росла на станции. Она пожирала её историю. Слой за слоем, год за годом.

— Лео, убирайся оттуда! Немедленно! — закричала Эмбер, глядя на передаваемые мной данные.

Но я не мог пошевелиться. Мой взгляд упал на главный монитор на стене. Его экран был почти целиком поглощён хронофагом. И на мгновение, перед тем как он расплылся в жидкую пластмассу и песок, я увидел искажённое, замедленное отражение своего лица. И я увидел, как морщины вокруг моих глаз разглаживаются, как седина на висках темнеет, как кожа становится упругой и молодой.

Оно омолаживало меня. Оно стирало мою жизнь.

С диким воплем я рванулся назад, к шлюзу. Но было поздно. Фиолетово-изумрудная волна уже струилась по потолку надо мной, отрезая путь. Я метнулся в боковой отсек — лабораторию. Защёлкнул гермодверь. У меня было несколько минут.

— Эмбер! Она поглощает время! Не материю, а время! Понимаешь? Если она вырвется за пределы станции, если её спора попадёт на астероид… Он не разрушится. Он просто перестанет быть астероидом. Он станет облаком первичной пыли, из которой **сформировалась** вся система! Она может обнулить планету! Стереть её историю, вернуть в момент **формирования**!

Моё дыхание стало частым, прерывистым. Я посмотрел на свои руки в перчатках. Кожа под ними пощипывала, как после пилинга. Молодела.

Лаборатория была чиста. На столе лежал лабораторный журнал. Последняя запись. Чей-то размашистый почерк: «Образец Х-137 демонстрирует невероятные свойства темпоральной реверсии… Мы были неправы. Оно не просто поглощает, оно… **выделяет** время. Выделяет его в **форме** энергии… Оно…»

Запись обрывалась.

Снаружи послышался мягкий шорох. Плесень тихо струилась по стеклу иллюминатора, застилая звёздное небо мерцающим, живым ковром. Она не ломала дверь. Она просто делала её… новой. Свежесобранной. А потом деталью конструктора. А потом рудой в недрах астероида. Дверь таяла на глазах, теряя свою форму и суть.

Я прижался спиной к стене. В наушниках трещало: «Лео! Держись! Я лечу!»

— Нет! — выдохнул я. — Не подходи. Никогда не подходи сюда. Это карантин. Абсолютный. Установи буи. Предупреди всех. Эта штука… она не убивает. Она стирает. Она аннигилирует сам факт существования.

Я посмотрел на свой скафандр. Наручный хронометр показывал нули. Все показатели сбились. Материя скафандра была разной степени «новизны».

Плесень перетекла через порог. Она приближалась ко мне медленно, неумолимо, как прилив. Я почувствовал легкое головокружение. Воспоминания детства стали на удивление яркими, а вчерашний ужин на «Скарабее» — расплывчатым и туманным.

Я понял. Она пожирала меня. С конца к началу.

— Эмбер, — прошептал я, глядя, как фиолетовый бархат заползает на мой ботинок, и кожа становится гладкой, а швы — идеально прошитыми. — Она не злая. Она просто… голодная. И она хочет вернуть всё в ноль. В момент **до Большого Взрыва**. В тишину.

Последнее, что я увидел, прежде чем моё сознание откатилось к точке зачатия, а зрение — к нулевой отметке биогенеза, была эта монета. Просто кусочек руды. Ничего более.

Идеально чистая. Лишённая истории.
А значит, мёртвая для времени и для вселенной.