Наровчатские зори

                V

     Как-то в воскресный день Дарья испекла всем по лепешке, строго сказала:
     – Ешьте помаленьку, это на целый день.
     Старшие девочки попрятали свои лепешки, а Митька залез на полати к Соне, взял ее лепешку, которую она уже не могла даже откусить, и стал тихонько гладить воспаленное лицо сестренки этой лепешкой. Соня перестала стонать, притихла, лежала с закрытыми глазами. Прогладив лепешкой, как утюгом, ее лицо, Митька спрыгнул на пол и положил лепешку на лавку. Эту лепешку взяла и съела одна из дочек Дарьи, заболела оспой и умерла.
     А Соня, как ни странно, выздоровела, хотя никто, кроме брата Митьки, ее не лечил, но даже лицо осталось чистым и нисколько не напоминало о страшной болезни, которая вихрем промчалась по деревне, осиротив и обездолив многие семьи. О своей проделке несколько лет спустя рассказал ей сам Митя. Такое вот вмешательство в судьбу… Или это сама Судьба так распорядилась?
     Взамен погибшей от оспы дочери, у Дарьи народились две: Елена в 1922 г. и Мария в 1924 г. Семья большая, дети на полатях да по лавкам спят, в тесноте, но лишь бы не в обиде. Да и не на что было обижаться: Нил – спокойный, серьезный, молчаливый русский мужик, терпеть не мог скандалов и драк. Чуть что, сразу бросался разнимать и успокаивать, негромко приговаривая: «Тише, тише, тише…». Всех, бывало, успокоит, как настроит.
     Дарья – добрая, заботливая, простая русская женщина. Сколько дел, бывало, она за день переделает! Надо пряжу напрясть, чулки-носки детям связать, одежку починить, щей да каши наварить, ребятишек накормить, по воскресным дням блинов напечь… Да всех дел трудно перечислить, так что охнуть и вздохнуть некогда. Для Сони она была не мачеха, а как мать родная.
     Так вот жизнь и шла своим крестьянским чередом. Летом каждое утро взрослые собирались на полевые работы, дети-подростки помогали им, приучались к крестьянскому труду. Семилетняя Соня каждое утро провожала их криками:
     – С кем я дома? С кем я дома?!..
     – Хватит голосить, как заводная! – увещевала ее Дарья. – Ты не одна остаешься, бабушка и дедушка с Леной и Маней нянчатся. Иди к ним, сказочку послушай…
      Но Соня не слушала, вся в слезах кричала: «С кем я дома? С кем я дома!». Даже у отца, бывало, лопалось терпение.
     – Чаво тябе втемяшилось, замолчь, оглашенная! Полна изба народу, а ты орешь! – укрощал отец свою любимицу Сошку.
     Но не тут-то было. Целое лето изводила Соня всех домочадцев своим неизменным вопросом: «С кем я дома?».
     Осенью сестру Марфу выдали замуж в соседнюю деревню Ачасьево, которая всего версты в полторы от родного дома.
     Вслед за свадьбой – похороны: дедушку с бабушкой друг за другом Господь прибрал.
     – Не к добру это, – судачили деревенские бабки.
     А вскоре случилось самое страшное: заболел и умер глава семьи – Нил Федорович.
     – Тятенька, родненький! И на кого ты нас оста-а-вил! – голосили его дочери.
     – Да куда ж ты от нас заторопи-илси?… – вытирали рукавом слезы сыновья.
     Ему еще не было 54 лет…
     Семья лишилась кормильца. Как теперь жить?
     Справив скудные поминки, ушла в свою избушку Дарья, детей родных забрала. Вскоре у нее родился сын Петр. Не дождался Нил своего сына, поспешил в мир иной…
     Соня каждый день бегала к Дарье, как к матери родной. Вот теперь и сбылось ее нытье: «С кем я дома?».
     – Напророчила, девчонка, напророчила! – качали головами бабы.
     В отцовской избе остались жить трое круглых сирот. Старшая, пятнадцатилетняя Анна, обычно молчаливая, а порой ворчливая, хлопотала у печки, варила нехитрые щи да кашу.
     Неугомонный 13-летний Митька как мог, помогал, но чаще всего убегал на улицу.
     – И где его, босогона, носит нелегкая? – ворчала частенько Анна.
     Восьмилетняя Соня училась в школе. Уже не поп учил детей, а учительница Евдокия Степановна, к которой бедная девочка льнула, как к матери.
     «Она тоже Евдокия, как моя мама», – печально думала сирота, помня только имя своей матери.

(продолжение следует)