На заимке

Глаза бегали, волосы непослушной ниспадали на лицо, руки перебирали без остановки кусочек рваного ситца.
 Что-то пугающее было в угловатости лица. В белках глаз извивались красные капилляры. На лбу сидела складка взрослого человека, никак не ребёнка.
 — И ещё тени, они преследуют, идут за мной, сидят в углах, когда я сплю, — быстро говорила девочка двенадцати лет.
 Мужчина неопределённого возраста хмыкнул, перекрестился и закрыл глаза. Он знал все ответы, но думал, как же это аккуратно преподнести, смягчая тяжелую правду. Правду, которую никто не желает знать, правду, которая застит глаза и мандражирует плоть.
 Только с возрастом отшельник Михей стал понимать, что правда правде рознь. Что надо, имея такие способности, преподать правду тактично. Часть умолчать, а остальное преподнести в мягкой форме.
 — Понимаешь, деточка, я тебе попробую объяснить, тени, что тебя преследуют, они ненастоящие, они испытывают тебя. И вообще жизнь — это большое испытание, ты не смотри, что сзади, не оглядывайся, смотри только вперёд, и дурные мысли к себе не подпускай, — низким тоном сказал ведун Михей.
 Девочка ещё сильнее стала мять в руках тряпочку, ещё больше на лбу добавилось складок. Силясь подобрать нужные слова, которых не хватало, девочка напряглась и выдала:
 — Я так надеялась на вашу помощь, мать мне говорила: «Не ходи, толку в этом не будет», но я всё равно пришла, а вы, вы... Вы меня не поняли, я внучка Агриппины Степановой, она меня за руку схватила, схватила перед уходом, и после этого появились видения, и тени, и голоса, я не сумасшедшая, я буду у вас жить, — очень решительно сказала последнюю фразу девочка.
 — Что это значит — жить, где это, собственно? Здесь я живу, отшельник, мне никто не нужен, я со своими видениями не могу разобраться, а тут ты ещё своих притащила. Да какого черта тут происходит, у вас что там, на большой земле, некуда обратиться, ко мне идут со всякой мракобесиной, — взорвался ведун Михей.

 Девочка заплакала, она уже в голове давно сложила план, если дед Михей не примет, то пойдет в речку Буторку утопиться. Всё равно мать её не понимает, дурочкой зовет и всем соседям наговорила ерунду всякую. Нет ей возврата домой, никак нет. Девочка встала, уронив свою тряпицу, и с повисшими, безвольными руками и потупленным взглядом пошла вон из избы деда Михея.
 Над головой у неё Михей видел четко и детально, как в телевизоре, что топиться девка пошла.

 — Ну будя, будя, ну что со старого взять, ну взрывной у меня характер, все об этом знают, наговорю и сам потом жалею. А мне ведь нужна помощница, ей-богу нужна, сил уже не осталось, и травушку надо собирать, и людей лечить, и за лесом следить, не поспеваю я, — сказал уже более миролюбиво дед Михей.
 Девочка остановилась, проглотила соленые слёзы, всхлипнула и обернулась, в её глазах уже нависла тоска смерти.
 — Правда? Я знаешь, дед Михей, какая прыткая, все говорят, и мать тоже, я и обед и прибраться и веток натаскать, как взрослая могу, ты не думай, ты не смотри, что ростом мала, зато сильная такая, давай ведра, воды принесу, — сказала девочка и стала искать взглядом ведра.
 — Да воды я и сам могу, ты вот обед приготовь, вот это дело будет, сейчас пойду силки проверю, ты покамест лепешки какие-нибудь сваргань, давно мучного не ел. И кто же мог подумать, что Агриппина так рано отойдёт, крепкая была бабёнка, ты подумай, — сказал дед Михей задумчиво, закрывая за собой дверь.
— Да, тяжело уходила, ей ещё потолок рубили, чтобы так не мучилась и ушла побыстрее, я знаю, рядом была, помогала, как потолок прорубили, так сразу и ушла, — прокричала вслед девочка.
 А дед Михей за дверью стоял и слушал, не переставая махать головой, пошел в лес, вскоре вернулся, неся за уши зайца, отдал девочке.
 — Как зовут-то тебя, забыл спросить?
 — Маша, Степанова внучка, а зайца всего готовить? — спросила Маша.
 — Дак а куда его, готовь всего, нам на двоих как раз будет, о да ты уж и лепешки спекла, молодец Маша, дай мне одну, проголодался я сегодня, ничего не ел, — сказал дед Михей, с удовольствием отрывая от лепешки кусок.

 Вдвоем было всё же веселее, девочка Маша была хорошая хозяйка, умела практически всё. И знала многое.
 Утром ходила за ветками, готовила еду и ответить могла так, что недобрый человек враз передумает деяние совершать. Как-то поутру дед Михей спал еще и сквозь сон слышал перебранку во дворе. А это старая Фатима, зараза такая, опять шла к Михею, хотела выведать у него кое-что, а нарвалась на Машу, та из лесу с ветками шла.
— И не ходи сюда, нечего тут, ты нас не поймёшь, мы тебя, ты своей чернотой и так всё вокруг угробила, нас тоже хочешь, и не крестись, безбожница, поди пока жива здорова, поди со двора, мы тебя хоронить не желаем, — услышал сквозь сон дед Михей, как Маша на старую Фатиму бранится. И с удовольствием проспал ещё два часа.
 Сам дед Михей не мог с Фатимой совладать, она сильная была и черная, с такими только свяжись, а Маша запросто отбрила ведьму. Михей не мог нарадоваться присутствию Маши, и с каждым днем всё больше боялся остаться один. А Маша тем временем нарвала полыни несколько вязок и бросила сушиться на гвоздики.— От черной Фатимы, — сказала Маша и многозначительно посмотрела на деда Михея.
 Дед Михей намек не понял, но кивнул головой. Маша внушала доверие, уже через короткое время Михей и шага не мог ступить без Машиного совета.
 — Пойду в лес по грибы схожу, — многозначительно говорил дед Михей, поглядывая на Машу.
 — Да чего уж идти, старые опенки собирать, завтра дождь пойдёт, так потом и сходите, а сегодня бобра надо доедать, куда нам столько харчей, — ворчала двенадцатилетняя Маша.
 А дед Михей улыбался, нравилось ему, когда командуют, ой, нравилось.
 По осени дров заготовили с Машей столько, что пришлось второй дровяник ставить, а Маша пуще всех упиралась и ругала деда Михея за неправильную рубку дров. А дед Михей только улыбался, никто ещё ему так не перечил. А Маша и метёлкой могла замахнуться на деда Михея, если тот с валенок снег плохо сметёт.
 Зима прошла быстро, не заметили как. Посетителей было немного, один случай сильно разволновал Машу. Пришел односельчанин Машин, жаловался на левую руку, отнимается, мол. Дед Михей тысячелистника дал кулек сухого и посоветовал в город ехать, сердце проверять, а пока травку парить на паровой бане и пить. Односельчанин поблагодарил, немного деньжат Маше сунул, а напоследок сказал, что мать приболела и почти всю зиму из дому не выходила. Маша загрустила и даже всплакнула. Решили с утра в село топать, одели снегоступы и пошли потихоньку. Как темнеть стало, так дошли наконец до села. Машин дом почти с краю был, третий, Маша первая зашла. В доме тихо было, но тепло, две сестренки Машины сидели на печи, а мама лежала на лавке и тяжело дышала. Дед Михей сказал: «Легкие плохие, грязные, надо баню топить и траву запаривать». Первый раз мать Машина идти не могла до бани, на руках дед Михей отнес, второй шла с помощью шла, третий уже сама, откачал-таки Михей.

 Как в деревне узнали, что сам ведун Михей в село пожаловал, так очередь выстроилась. Всем помог Михей.
 Но надо было идти обратно, бросать надолго совсем нельзя.
 Маша довольная шла, улыбалась, мать и не ругала её, как не радоваться. Дед Михей шел сзади и тоже доволен был.
 Домой пришли, натопили, чаю напились.
 Когда Маше стало семнадцать, превратилась она в красавицу, дед Михей и не ожидал, что из серой мышки такая ладная девушка выйдет.
 Пришел к ним как-то на заимку молодой парень, долго не мог поведать свою проблему, смотрел на Машу и краснел.
 — Маша, выйди, курей покормить, — сказал дед Михей.
 — Чегой-то, вот ещё, — сказала обиженно Маша.
 — Ну выйди, тебе говорят, видишь, не может, стесняется, — более снисходительно сказал дед Михей.
 Маша фыркнула и вышла, громко хлопнув дверью.

 Парень спать не мог, сны плохие видел, просыпался и долго заснуть не мог. Эка проблема, дед Михей дал корень валерианы, мяты сушёной и мелиссы. Парень ушел, а через месяц вернулся, свататься. Маша сначала чайником огреть хотела, а потом посмотрела в ясны очи парня и растерялась. Дед Михей всплакнул первый раз в жизни. Маша ушла с молодым человеком, но постоянно приходила в гости. Дед Михей потихоньку старел и порой частенько грустил. Маша оставила след в душе деда Михея. А когда дед Михей стал подумывать об месте схоронения, то внезапно появилась Маша с дочкой и объявила деду Михею, что Олеся, вторая дочь, тоже со странностями, как и сама Маша. И что придётся деду Михею с Олесей вместе пожить. Дед от радости не знал, где место искать. А Олеся точь-в-точь как Маша была, работящая и добрая. А то, что командовать любила, так это ничего, это дед Михей любил. Пришлось отложить свой уход на неопределённое время.

 Конец.