Глава 2. Голоса колокола

Глава 2. «Голоса колокола»

     Весь город, признаться, заговорил о том, что звуки из колокольни бывают уж больно чудные. Слухи разнеслись по лавкам, по дворам, по базару — даже куры кудахтали так, будто и они знали что-то необыкновенное. Одни уверяли, что в звоне скрыто Божье знамение, другие — что не иначе как бесовщина.

     Купчиха Настасья Афанасьевна, женщина широкая и горячая, как медный самовар в субботу вечером, первая объявила всему городу, что это ангелы звонят вместе со сторожем. Дело было так: после одного вечернего звона она пошла к зубному (а зубные у нас, как известно, не лекари, а плотники в отставке: один вчера дверцу строгал, а сегодня зуб вырывает), и вдруг обнаружила, что зуб, мучивший её пять лет, сам выпал прямо в карман передника. ««Это ангельский звон», — говорила она всем, — ангельский! Что вы тут спорите?» И после того каждое утро крестилась в сторону колокольни, даже когда шла спиной к ней — и оттого постоянно натыкалась на заборы и бочки, но считала это малой жертвой.

А вот дьячок Петрий, худой, словно свеча, напротив, жаловался. Он прямо задыхался от своего горя и всем рассказывал:

     — Что же это делается, христиане добрые! У меня каждую ночь в голове звучит музыка. Не псалмы, не молитвы, а такая, что ноги сами плясать хотят. Лёг я спать — и только закрою глаза, как слышу: «трынь-брынь»! И пошёл какой-то пляс, будто на свадьбе у цыгана. Как тут уснёшь без чарки? Это не звон, а колдовство чистой воды!

     Чиновник же Максим Петрович, тот самый, которому снились чёрные куры, в сердцах написал донос в губернию. «Сторож Пахом Сидорович, — писал он своим гусиным пером, — вероятно, злоумышляет против государства. Колокол под его рукой бьёт несанкционированным тоном, отчего у меня портится аппетит и перестаёт действовать желудочная микстура». Но донос, как водится, застрял на почте: писарь обмакнул в него перо, посадил кляксу, потом заворачивали в бумагу селёдку, и на том дело и кончилось.

     Молодые девицы, напротив, считали звон добрым. «Как только ударит Пахом Сидорович, — шептали они, краснея, — сердце так и замирает, будто ждёт чего-то хорошего». И в ту же неделю половина девиц города поспешно вышла замуж — кто за портного, кто за сапожника, кто и вовсе за старого вдовца с бородавкой на носу. Лишь бы не упустить счастье, подсказанное колоколом.

     Не отставали и старухи. Они утверждали, что звон этот — предвестие скорого конца света. «Слышали? — говорили они на завалинке. — Он ведь не так звонит, как раньше. Это всё к тому, что Господь скоро придёт. Надо спешить продавать кур и хоронить деньги в землю!» — и бежали рыть ямки у сараев.

     Даже дети не остались в стороне. Мальчишки на базаре уверяли, что в колоколе сидит чёртёнок и сам дергает язык. Один мальчик поклялся, что видел его красный хвост, другой — что слышал смех. А девчонки, наоборот, говорили, что там ангелёнок, только очень маленький, не больше гуся.

     Словом, каждый объяснял чудо по-своему, и весь город гудел, как улей. Одни спорили, другие смеялись, третьи крестились и сплёвывали через левое плечо. Но все сходились в одном: с тех пор, как Пахом Сидорович стал сторожем, город наш перестал быть обычным уездным городком.