Глава 4. Последний звон

Глава 4. «Последний звон»

     Случилось это накануне Троицы. День был душный, небо налилось свинцом, и целый город ворчал, что дождь никак не прольётся. Даже лошади на улице вяло мотали хвостами, а кошки лежали, распластавшись на заборах, будто мёртвые.

     К вечеру же вдруг поднялся ветер. Он завывал так странно, что казалось — не ветер это, а кто-то шепчет над самым ухом: «Ну, что, пора?» Деревья гнулись, крыши скрипели, и каждый горожанин запер свои ставни, будто ожидал беды.

     И тут ударил колокол. Но ударил он не так, как прежде. Не звон, не гул — а протяжный, огненный звук, который разлился по всему городу, словно кто-то раскрыл над головами гигантскую медную книгу и прочёл в ней одно слово. У каждого в душе это слово было своё: у одного — «страх», у другого — «радость», у третьего — «конец».

     Толпа высыпала на площадь. И что же увидели? Колокольня светилась изнутри багровым сиянием, будто её подожгли из сердца. Окна сверкали, как глаза чудовища, а на самом верху, у колокола, стоял Пахом Сидорович. Руки его были воздеты к небу, усы трепетали от ветра, а рядом — верно ли показалось? — стояла вторая фигура, высокая, с длинной огненной бородой.

     — Видите? — шептали старухи. — Это бес явился!

     — Ангел! — кричали девицы.

     — Государственный преступник! — визжал Максим Петрович, но уже дрожал так, что не мог стоять на ногах.

     И в тот миг колокол треснул. Сначала едва слышно, словно жалобно стонал, а потом с оглушительным грохотом лопнул надвое. Полгорода перекрестилось, другая половина упала на колени. Но никто не смел приблизиться.

     Когда же заря окрасила небо, колокольня уже стояла пустая. Ни Пахома Сидоровича, ни огненной фигуры там не было. Лишь расколотый колокол висел, как чёрное сердце, разрезанное пополам.

     После того случая колокольня замолкла. Никто не решался туда подняться, и стояла она немая, заросшая паутиной, будто сама смерть поселилась на её верхушке.

     А про сторожа говорили всякое. Одни уверяли, что он ушёл в лес и там бродит, как сумасшедший, разговаривая с птицами. Другие — что его забрал нечистый. Третьи — что это был вовсе не человек, а сам колокол в человеческом обличии, и вернулся он в свою медную вечность.

     Так или иначе, но с тех пор город наш снова сделался обыкновенным уездным городком: чиновники снова писали бумаги, купцы торговали луком, а дьячок Петрий опять жаловался на бессонницу, но теперь уже от соседских кошек. Лишь по ночам, когда ветер особенно силён, можно было услышать из глубины неба странный, глухой звук — то ли вздох, то ли звон… и тогда старухи крестились, а молодёжь смеялась, но каждый втайне думал о стороже, что стоял «между небом и землёй».