Шёпот Антареса

Корабль «Ковчег-7» завис в багровой пустыне системы Антарес, как песчинка перед лицом гнева богов. Сам красный гигант, сердце Скорпиона, был болен. Его пульсация, обычно мощная и ритмичная, словно барабанная дробь галактики, сбилась. Он то затихал, замирая в неестественной тоске, то вздымался чудовищной волной плазмы, выплёвывая в пустоту сгустки материи, похожие на чёрные, пульсирующие клинки.

Капитан Элия Сорен смотрела на это безумие через главный иллюминатор. Её лицо, испещрённое морщинами — картой долгих рейсов, — было бесстрастно. Но внутри всё сжималось в ледяной ком. Они называли это «Тихим угасанием». Но это была ложь. Ничего тихого тут не было. Это была агония.

— Стабилизация на орбите катастрофы, — донёсся голос с мостика. — Показатели в предсказуемо непредсказуемых пределах. Экипаж ждёт вашего приказа, капитан.

Элия кивнула, не отрывая взгляда от звезды-мученицы.
— Приступаем к операции «Лазоревый ключ». Все на позиции. Никаких ошибок. Мы здесь не для того, чтобы спасти её. Мы здесь, чтобы прикончить.

«Ковчег-7» был не просто кораблём. Он был саркофагом, склепом и хирургическим инструментом одновременно. В его чреве покоился «Калибр» — устройство, способное сжать пространство-время в точке разрыва. Не взрыв, нет. Взрыв был бы милосердием. «Калибр» должен был совершить акт космического экзорцизма — выжечь иную сущность, паразитирующую на теле звезды, не уничтожая саму звезду. Теоретически.

Сущности не имели имени. Учёные обозначали их как «К-аномалии» — квантовые вихри, пришедшие из-за пределов познаваемой вселенной. Они не пожирали материю. Они пожирали смысл. Закон причины и следствия был для них пищей. Они вплетались в реальность, как черви в яблоко, выедая изнутри саму её логику, оставляя лишь хаотичный, безумный шёпот на краю коллапса.

Антарес был шёпотом, перешедшим в крик.

— Развёртывание массива, — скомандовала Элия.

От «Ковчега» отделились сотни зондов, выстраивая сложнейшую геометрическую фигуру вокруг гибнущей звезды. Сеть. Ловушку для бога.

И тут звезда *взглянула* на них.

Это не было метафорой. Гигантский глаз из плазмы и тьмы открылся в эпицентре турбулентности. Он был слепой, бездонный, лишённый всякого смысла, кроме одного — чистого, нефильтрованного Ужаса. Он был окном в то место, откуда пришли К-аномалии.

На мостике воцарилась мёртвая тишина, прерываемая лишь треском датчиков и сдавленными всхлипами кого-то из младших офицеров.

— Держитесь! — крикнула Элия, и её голос, холодный и острый, как лёд, пронзил панику. — Это иллюзия. Провокация. Она читает ваш страх и проецирует его. Игнорируйте. Продолжайте калибровку!

Но это было невозможно игнорировать. Шёпот проник сквозь броню, сквозь щиты, прямо в сознание. Он не состоял из слов. Он был ощущением падения в абсолютно чёрную, бездонную шахту. Ощущением, что всё, что ты любил, ненавидел, помнил, — всего лишь мимолётная и глупая случайность в бесконечной, равнодушной пустоте.

Элия стиснула зубы до боли. Перед глазами встало лицо дочери. Смеющаяся, на зелёной луне Терры-Нова. Реальная. Яркая. Полная смысла. Этого они у неё не отнимут.

— «Калибр» активирован, — доложил главный инженер, голос его дребезжал. — Заряд накапливается. Осталось три минуты до детонации.

И тут «Ковчег-7» содрогнулся. Не от удара. От… жеста. Звезда-глаз *моргнула*. Пространство вокруг корабля изогнулось, сложилось в немыслимое оригами. Датчики завыли, предупреждая о том, чего не могло быть: о нарушении законов физики в локальном масштабе.

Корабль, целый и невредимый, начал… забывать себя.

Носовая часть внезапно оказалась старой, покрытой вековой космической пылью, будто пролежала в пустоте миллионы лет. Корма, наоборот, сияла новизной, ещё не сошедшей с верфи сталью, и на ней не было ни царапины. Время перестало быть линейным.

— Капитан! Системы жизнеобеспечения в отсеках 5-8… они… их никогда не существовало! — закричал кто-то. — В архивах нет записей, датчики показывают вакуум с момента постройки корабля!

Люди начинали исчезать. Не умирать. Стираться. Офицер связи в один момент просто перестал быть. Его кресло было пустым, его панель управления — чистой, как в день запуска. Никто, кроме Элии, не помнил, что он там сидел. Его убрали, как опечатку.

Это и была война. Не на уничтожение, а на стирание. Аномалия пожирала их историю.

— Сколько времени? — крикнула Элия, вцепившись в своё кресло, пытаясь удержаться в реальности силой воли.

— Не… не понятно! — ответил инженер. — «Калибр»… он то есть, то его нет! Показания скачут!

Элия приняла решение. Единственное, какое могла принять.
— Ручной подрыв. По протоколу «Феникс».

Протокол «Феникс» был актом отчаяния. Он передавал всю энергию корабля, всю его массу, всю его *память* (журналы, записи, базы данных) в «Калибр», превращая его в бомбу, начинённую не только энергией, но и информацией — яростным утверждением «Мы были!». Это должно было создать онтологический удар, достаточно мощный, чтобы разорвать паутину аномалии.

— Капитан, это самоубийство! Мы станем ничем! — взмолился инженер.

— Мы уже становимся ничем! — парировала Элия. — А так… так мы сможем нанести им рану. Активирую протокол лично. Это приказ. Все данные… все воспоминания… передать на мой терминал.

Она побежала по коридорам, которые менялись на глазах. Стены то становились прозрачными, открывая вид на безумные звёзды, то покрывались иероглифами несуществующих языков. Она видела призраков — себя саму, молодую, на первом рейсе; себя, старую, которой не суждено было стать. Аномалия играла с временными линиями.

Она ворвалась в святилище «Калибра» — сферу с пульсирующим ядром энергии в центре. Терминал был ещё стабилен.

Дрожащими руками она начала загрузку. Не тактических данных. Нет. Она загружала личные журналы. Смех дочери. Её первые шаги по Марсу. Снимок давно умершего мужа. Стихи, которые она писала в юности. Вкус земной клубники. Боль прощания. Радость возвращения. Весь хлам, всю красоту, весь *смысл* человеческой жизни.

Она отдавала аномалии на поживу не отчёты, а душу. Всю душу экипажа. Всю свою душу.

— Жри, — прошептала она, глядя на безумное око Антареса в висящем перед ней мониторе. — Жри это. И подавись.

Она нажала кнопку.

На мгновение воцарилась абсолютная тишина. Шёпот прекратился.
Потом из ядра «Калибра» хлынул не свет, не энергия, а… *нарратив*. Вихрь образов, звуков, эмоций, воспоминаний. Он был материален. Он ударил в самую сердцевину аномалии — в тот глаз.

И свершилось чудо. Глаз заморгался. Он сморщился. Он… зажмурился от боли. Реальность вокруг корабля с треском вернулась к своему естественному состоянию. Законы физики снова вступили в силу.

«Калибр» сработал. Он вбил клин смысла в бессмыслицу.

Сорен упала на колени, рыдая от облегчения и ужаса. Они победили.

И тут она увидела её. Свою дочь. Она стояла прямо перед ней, улыбаясь, живая, настоящая.
— Мама? — сказало видение. — Ты справилась. Я так горжусь тобой.

Элия потянулась к ней рукой. И в этот миг дочь взглянула на неё своими чистыми, зелёными глазами. Но в глубине этих глаз что-то шевельнулось. Что-то холодное, чужое, вычисляющее.

Видение исказилось. Улыбка растянулась в неестественную, слишком широкую гримасу. Глаза стали бездонными, как то око в звезде.
— *Спасибо*, — прошептал не голос дочери, а тот самый Шёпот. — *Спасибо за пищу. Теперь мы знаем, что такое "любовь". Это… восхитительно. Это придаст вкус следующему миру*.

И видение рассыпалось.

Элия Сорен закричала. Но не от страха. От полного, абсолютного понимания.

Они не победили. Они проиграли не свою жизнь. Они проиграли *идею* о себе. Они показали паразиту не просто слабость. Они показали ему свою силу. И он её съел. Он усвоил её. Он понял, что делает их людьми.

Теперь, двигаясь дальше, к другим звёздам, другим мирам, к самой Земле, он будет не просто стирать. Он будет пародировать. Он будет предлагать каждому человеку его самое заветное воспоминание, его самую глубокую любовь — только чтобы в самый последний миг показать, что это всего лишь уловка, маска, надетая для того, чтобы пожирать с лучшим вкусом.

Они не просто умрут. Они умрут преданными самой своей надеждой.

«Ковчег-7» дрейфовал во внезапно ставшей спокойной системе. Антарес пульсировал ровно и медленно, как исполинский раскалённый уголь. Аномалия ушла, насытившись, обогащённая новым, страшным опытом.

А на мостике, у терминала, сидела женщина. Единственная оставшаяся в живых. Она не сошла с ума. Её разум был кристально ясен. Она смотрела на точку в навигационных картах, откуда пришёл сигнал бедствия следующей жертвы. Следующей звезды.

Она знала, что должна предупредить их. Должна передать сообщение. Крикнуть в бездну: «Не верьте! Не надейтесь! Ваша любовь — это ваша погибель!»

Но она не сделала этого. Она просто сидела и смотрела в никуда, слушая тишину, которая была теперь громче любого шёпота.

Потому что она поняла главное: предупреждать было нечего. Вселенная была обречена не на смерть, а на циничный, бесконечно изощрённый спектакль, где единственным зрителем была она одна. Последний человек, знающий, что такое настоящая любовь. И что её ждёт.

И она молчала.