Что помнит река

Хотя помощница режиссёра Алёна была в «Звёздном» трижды, снимать там ужастик предложила не она: слишком ярким, живым и цветущим запомнился ей лагерь. Когда съёмочная группа обсуждала локации, художник по костюмам вспомнил, что после несчастного случая лет пятнадцать назад «Звёздный» забросили. Ужастик был малобюджетным — впрочем, как большинство выпадавших Алёне проектов, — так что за неимением локейшн-менеджера съездить в лагерь «на разведку» решила она сама.

Было волнительно вернуться в место, где, если сложить пять или шесть смен — она сама точно не помнила, — прошло несколько насыщенных месяцев её детской жизни. Алёну так разбирало нетерпение, что в субботу она выскочила из постели около восьми утра и уже в одиннадцать поворачивала «Гранту» на знакомый съезд, который когда-то был отмечен указателем «Звёздный». На ухабистой дороге, сменившей ровное полотно трассы, начало трясти, и Алёна покосилась на термос с кофе, лежащий на пассажирском месте, — не скатится ли. Она не выспалась, но была рада, что выехала рано — можно было не спешить, тщательно исследовать территорию, спокойно делать фотографии и заметки.

Машину пришлось бросить у ворот, на которых болтался тяжёлый ржавый замок, но в нескольких метрах без труда нашлась дыра в заборе. Проскользнув в пространство между прутьями, Алёна вернулась к воротам уже с другой стороны и осмотрелась. Слева в разросшихся кустах притаилась будка охраны. Справа, кокетливо выгнувшись, устроилась гипсовая фигура русалки — Алёна заставила себя представить, как та слегка качнула проволочным скелетом хвоста. Кожу между лопатками лизнул приятный холодок — Алёна обожала бояться и, оказавшись в подходящей обстановке, воображала разные волнующие сценки.

Так, слегка подначивая саму себя, девушка двинулась по «главной дороге»: вымощенный плиткой путь вёл между корпусами к зданию клуба.

Удивительно, но время не слишком сурово обошлось со «Звёздным»: да, местами деревья плотно обступили здания, между плитками пробралась трава, а уличные умывальники проржавели, но все окна были целы, а со стен лишь кое-где осыпалась краска. Не слишком пострадала ещё советская мозаика на торце клуба: космонавт с непроницаемым лицом по-прежнему держал на ладони спутник. Алёна даже немного огорчилась: как бы не пришлось искать другое место для съёмок или портить это — чтобы декорации лучше соответствовали гнетущей атмосфере ужастика.

И хотя девушка была не прочь пожаловаться на большую нагрузку и маленький бюджет, проект про мистическую резню в лагере ей в целом нравился, и она надеялась, что из затеи получится что-нибудь стоящее.

По скрипучим ступеням, поросшим травой, Алёна поднялась на крыльцо клуба. Дверь ожидаемо была заперта, а жаль: за ней хранилось одно из первых ярких воспоминаний о лагере. Алёне лет десять, дискотека в середине смены, случается невероятное: её на «медляк» приглашает мальчик, по которому она вздыхала со дня заезда. Как же его звали? Как-то на «А». Артур? Андрей?.. Алёна тогда с трудом держалась в сандалиях на огромной платформе, еле выпрошенных у мамы, и не раз наступила мальчику на ноги, так что первый танец оказался и последним.

Алёна осторожно присела на перила, окинула взглядом путь, который только что проделала, и жилые корпуса, вдохнула умиротворяющий сосновый дух: хотелось задержаться на крыльце, растянуть удовольствие. Алёна опустила ладонь на перила крыльца, ощутила пальцами шероховатую поверхность: кто-то выцарапал «В+Д» в сердечке. Её кольнула смутная тревога: инициалы показались знакомыми. Дерево сохранило память о чьей-то лагерной любви — возможно, даже лучше, чем сами влюблённые. Помнят ли они имена друг друга? Или забыли, как Алёна забыла Артура-Андрея?

Девушка спустилась с крыльца, обошла космонавта, лелеющего спутник, и огорчённо уставилась на замок, украшавший и запасный выход. Ничего не поделать — придётся предаваться ностальгии снаружи. Тут она приметила здание поменьше — с «главной дороги» его не было видно из-за клуба. «Точно, это же административный корпус!» — обрадовалась Алёна и зашагала к небольшому домику. Приблизившись, она чуть не взвизгнула от восторга: замка на двери не было. Какая удача: открытое здание, да ещё и какое — святая святых лагерной администрации, ребёнку совершенно недоступная.

Алёна, всё ещё не до конца веря в своё счастье, дёрнула дверь, и та с трудом, но поддалась. Рассохшаяся древесина тяжело застонала, расставаясь с порогом и косяками.

В кабинете директора лагеря ничего интересного найти не удалось — все вещи вывезли — зато в медпункте обнаружился амбулаторный журнал. Алёна пролистала заполненные страницы, остановилась на последней и заскользила пальцем по строчкам. Взгляд замер на «Алёна Воронцова — потеря сознания». А её имя здесь откуда? Девушка нервно облизнула губы. Никакой потери сознания она не помнила, да и сам медпункт — тоже. Может, тёзка? Нет, отряд, год — всё совпадает.

Как такое может быть? Нормально не помнить, что происходило, пока ты был в обмороке. Но не помнить самого обморока, визита в медпункт, рассказа о произошедшем от врача или вожатых, в конце концов?..

В глубине здания что-то стукнуло, Алёна инстинктивно обернулась к двери, ведущей в коридор. По коже снова скользнул холодок, как от взмаха хвоста русалки, но воображение тут было уже не при чём. Так, надо выдохнуть. Может, какая-нибудь невезучая птица врезалась в окно? Алёна вернулась к журналу, но больше ничего, что её бы касалось, не нашла. Потом поворошила другие немногочисленные бумаги, брошенные на столе, и заглянула в ящики — тоже безрезультатно.

Ладно, видимо, мозг сыграл с ней шутку: бывает же какая-то амнезия, когда помнишь всё, кроме травмирующего события. Только какое у неё могло быть травмирующее событие? Мячом по голове на волейболе дали? Схватила солнечный удар и приложилась темечком? «Точно, надо у родителей спросить», — Алёна извлекла из сумки телефон, но заметила, что сети нет. Решив позвонить по приезду, она двинулась в противоположный конец здания, куда не успела заглянуть.

Это оказалась небольшая комната со столом, стульями и парой кресел в углу — похоже, вожатская. Там же Алёна заметила предмет, падение которого, похоже, и напугало её в медпункте: на полу ничком лежал распахнутый фотоальбом. Девушка подняла его и устроилась в одном из кресел, кое-как стряхнув с обивки пыль.

Алёна нашла снимки их смены. Вот групповое фото первого отряда: она сама — долговязая и светловолосая — сразу обнаруживается между соседками по комнате Лерой и Светой. Они быстро подружились благодаря любви к фолк-року и сериалу «Сверхъестественное». Рыжая девочка перед Алёной, кажется, Алиса — или её просто звали Лисой из-за цвета волос?

А это кто? Рядом с «лисой Алисой» стоял кудрявый мальчик с футбольным мячом в руках. Имя как-то на «Д»... Денис? Дима? Да что у неё с именами! Алёна на себя рассердилась: никакой памяти, а это было всего 15 лет назад, не в детском саду же. Эта родинка над губой — скорее женская черта, но ему шла чрезвычайно. На групповой фотографии этой детали, конечно, видно не было, но Алёна помнила её отлично. «Да он же мне нравился!» — внезапно догадалась девушка.

Не сумев воскресить в памяти другие подробности, Алёна перевернула страницу. Соревнования по волейболу со вторым отрядом, у сетки вполоборота к камере стоит невысокая девочка с тёмными волосами. «Вика», — на этот раз имя вспыхнуло в памяти моментально. Первый и второй отряды не особо общались, но Вику Алёна откуда-то знала. Она вспомнила худое лицо, строгие глаза. Вика была маленькой, худенькой, и, если бы не этот вечно серьёзный взгляд, в её пятнадцать ей с трудом давали бы и четырнадцать. На фотографии девочка утопала в явно большой для неё синей ветровке с крупной серебристой вышивкой на спине. Алёна приблизила снимок к глазам и поняла, что курточка ей почему-то знакома в буквальном смысле до боли: девушку пронзило воспоминание, как кололи кожу жёсткие нитки вышивки.

Комната поплыла, сердце загрохотало в ушах, дыхание перехватило. Алёна выронила альбом и кинулась прочь из здания. Схватилась за опору козырька над дверью, прижала другую ладонь к груди, словно стараясь удержать воздух внутри тела. На улице дышать стало легче. «Река же рядом», — вспомнила Алёна. Хотелось впустить в лёгкие больше свежего, чуть влажного воздуха, и она побрела в сторону зарослей кустарников, полагаясь на память, — все тропки, ведущие на берег, конечно, давно скрыла трава.

Уже подсушенные августовские листья мягко шуршали, пока Алёна пробиралась сквозь кусты и доходившие ей до пояса травы. Смутное чувство заставило девушку обернуться, и ей показалось, как за дерево что-то скользнуло. Тут же сбоку раздался шелест листьев, словно кто-то раздвинул ветки в паре метров от неё. Алёна, ахнув, мотнула головой, но успела только краем глаза заметить смутное движение. В животе похолодело. Это был уже не приятный срежиссированный страх — он уступил место неподдельной тревоге. Теперь что-то тихое и чужое стояло совсем рядом.

Алёна заставила себя глубоко вдохнуть и, сделав паузу, медленно выдохнула через рот. Она просто не в меру впечатлительная, нечего было пугать себя с самого начала, ещё и этот амбулаторный журнал… Вот теперь мозг и выкидывает трюки. «Как ты и мечтала», — хмыкнула Алёна, приободрившись. Сделав ещё несколько шагов, она наконец увидела за зарослями просветы.

Годы не слишком повредили лагерю, но кое-что всё-таки изменилось: поросший соснами берег реки сильно осыпался, теперь корни торчали в пустоту и некоторые деревья, казалось, были готовы рухнуть в воду при первом же сильном ветре.

Алёна подошла к обрыву, взглянула на воду и… вспомнила.

Вечер, берег реки, неподалёку грохочет музыка — в клубе разгар дискотеки. Перед Алёной — искаженное яростью Викино лицо.

— Да когда ты уже от него отстанешь! — почти кричит Вика.
Алёна молча стоит, кутаясь в накинутую на плечи синюю ветровку. Взгляд буравит землю, в горле стоит холодный ком.

— Будто случайно задеваешь его, вещи у него таскаешь. Ветровку вот напялила, — продолжает Вика ещё яростнее. Алёна понимает, что молчание только злит девочку, и, преодолевая сопротивление собственных мышц, лепечет что-то про холод.

— Да мне плевать, — прерывает та, — а ну давай сюда быстро.
Вика делает выпад вперёд, Алёна отшатывается, но Викины пальцы успевают схватить левый рукав. Алёна вцепляется в ветровку правой рукой, тянет на себя — сама не понимая, зачем. Синтетическая ткань скользит сквозь мокрые от холодного пота пальцы.

— Отцепись от него, — шипит Вика, дыша запахом ментоловых сигарет и арбузной жвачки. Её лицо совсем близко, и Алёну охватывает паника. Извернувшись, она хватает соперницу за правую руку, сжимающую ткань. Но худосочная, на голову ниже Алёны Вика держит рукав неожиданно крепко, ветровка уже соскользнула с левого плеча и вот-вот окажется у Вики.

Внутри всё сжимается. Обидно. Больно. Тесно в груди. В глазах темнеет. К щекам приливает жар. Алёна чувствует, как разжимает левую руку, отпуская запястье Вики, и с силой толкает её. Успевает заметить, как победное выражение лица девочки сменяется удивлённым и через миг — испуганным.

Ветровка срывается с Алёниного плеча, пропадает в черноте.
Едва слышный вскрик.
Всплеск.
Тишина…

Алёна обнаруживает себя на четвереньках у обрыва, ладони тонут в песке. Кто-то из отряда подслушал разговор вожатых: Вика утонула, потому что ударилась головой об остатки разрушенного помоста. Алёна, не поднимаясь, движется к краю, сама не понимая, что надеется там увидеть, — всё уже случилось, случилось пятнадцать лет назад. Но в мутной воде колышется что-то серебристое. Алёна подбирается ближе… и ненадёжный песчаный берег ухает вниз.

***

Алёна — окоченевшая, мокрая с ног до головы — со стоном облокотилась на крышу машины. Нашарила в кармане джинсов ключ, но из-за сильной дрожи попала в замок только с пятого раза. Наконец раздался щелчок. Алёна плюхнулась на водительское сиденье, не подумав снять мокрую насквозь одежду, — джинсы и футболка влажно чмокнули об экокожу.

Она не успела дочитать сценарий ужастика до конца. Но это был слэшер, а значит, скорее всего, все пионеры умрут. А Алёне снова придётся жить дальше, как она выбрала когда-то. Только теперь — вместе со своей тайной.