Тело из полиэтилена

Андрюша был как все.

По будням – туфли на шнурках, по выходным – кроссовки, летом – сандалии. На обед – макароны, на ужин – пельмени, иногда роллы, в дни зарплаты и аванса (12 и 27 числа месяца). Иногда хватало, чтобы заказать себе куртку. А иногда не хватало. Даже на проезд иногда собиралось мелочью, скопленной в подаренном кем-то подсвечнике без свечи. Длина волос на его голове не превышала пяти сантиметров, как и у всех мужчин, которых он видел вокруг себя. Он даже парикмахеру говорил: «Мне также»,- показывая пальцем на предыдущего, усаживаясь в кресло, которое ещё не успели почистить от волос. Иногда у Андрюши покалывало в области поясницы.

Коммуналка, как и у всех. Февраль, обычно, самый дорогой. Или за март? Как и все, Андрюша путал месяцы. Важными днями недели были понедельник и пятница, всё, что между – одинаково, всё, что после – тоже. Выходные начинались в постели, под одеялом, откуда могли торчать и блестеть в темноте только глаза. Они упирались в жидкокристаллический экран телевизора. Зрачки не двигались. Глаза не моргали, даже если шла реклама. Вспышка! «Крем для рук»! Вспышка, вспышка! «Безлимитный интернет»! Вспышка, тишина, вспышка! «Новые дома», «Новые телевизоры», «Новые глаза»! Как и все, кого он знал, Андрюша засыпал один и просыпался один. Можно не пользоваться туалетной бумагой, подумал Андрюша, и не пользовался ей уже несколько лет.
Как и все, Андрюша завтракал тостами. Как и все, он каждый вечер мечтал завязать с яичницей, но наутро готовил её и ел, ел, ел. Тосты он намазывал джемом и был чуточку рад, если видел, как его руки пачкались в нём. Ему нравилось отмывать руки от джема. Вспышка! «Ягодный джем»!

Как и все, Андрюша ездил на работу на автобусе. Сначала он, чтобы выбраться из дома, использовал лифт – он не знал, где в его современном жилом комплексе лестница. Была там, рядом с лифтом, одна дверь. Но проверить всё как-то не было времени. А вот и лифт. А вот и все, кто также, как и Андрюша, спускались на первый этаж. И вздыхали, останавливаясь на этаже, на этаже, на этаже и снова на этаже, на этаже, на этаже. Приехали. Андрюша, как и толпа его соседей, ехал в одно и то же место – на производство. Производили новые дома, новые жидкокристаллические телевизоры, новые лифты, новые лестницы, новые причёски и новые глаза. Даже зимой в автобусе было, как летом – душно. Каждый день, кроме выходных, от правой брови и по носу, добираясь до самого кончика, у Андрюши бежала капелька пота. И каждый раз, это Андрюша понял, потому что уже ни раз и ни два следил за ней, это была та же самая капелька. Однажды, где-то на прошлой, или на позапрошлой неделе, или в том месяце, Андрюше показалось, что эта капелька пота стекала по уху соседнего пассажира. Ему даже стало как-то обидно, как и всем, кого когда-нибудь так беспощадно предавали. Но нет, затем капелька, знакомая и холодная, появилась на кончике правой брови – а дальше всё, как у всех.

Андрюша жил как все – молча. Музыку он не слушал, потому что не знал, как это делается. То есть он считал, что музыка должна играть для двоих, троих и большей компании людей. Музыка спасает от одиночества в компании молчаливых, таких же, как и Андрюша, людей. Обычно такие компании сидели у кого-нибудь дома, или в местном баре «За тобой», сидели на стульях и молчали. Изредка кто-то мог дёрнуть ногой в эмоциональный, какой-нибудь барабанный или гитарный, или вокальный момент, но затем извинялся или извинялась.

– Простите, – смущённо говорила она, и все ей улыбались.

– Извините, – говорил он, и никто не обращал на это внимания.

Как и все, Андрюша жил, ел, пил, работал и хотел жить, есть, пить и работать получше. Как и все, Андрюша хотел переехать в Москву.

В его случае, в Пензенском случае, потому что Андрюша проживал там с 1998 года, переехать было куда проще, чем в Ахтубинском случае. Человек не мог просто так уехать из Ахтубинска в Москву, не посетив и не пожив, и не поработав при этом в Волгограде. Это если ещё повезёт пропустить Астрахань, там всё зависит от дороги, какую человек выберет. Никого, кто жил бы в Ахтубинске, Андрюша не знал. Он даже не знал всех, кто живёт в Пензе, его родном городе. Конечно, знать всех нереально, но вот человека с густой косой чёлкой чёрных с капелькой седоватых волос, в очках и вельветовом пиджаке, Андрюша явно никогда ещё не встречал. Тот мужчина сидел в углу и пил пиво, а затем пиво, и потом ещё, кажется, пиво, закусывая гренками. У мужчины был громкий, что раздражало, но очень приятный, и это успокаивало, голос. Такие люди в баре «За тобой» редкость. Вообще, в баре «За тобой» за тобой никто не следит, и никто тебя не слушает, потому что все, кто тут собирается, уже рассказали о секретах новых домов, жидкокристаллических телевизоров, лестниц и лифтов, и даже о том, как делают новые глаза. Сказали недавно, что вот-вот научатся делать новые сердца, но это только раз сказали, и больше не говорили.

Даже когда Андрюша объявил всем, что решил переехать в Москву, когда написал заявление на увольнение, когда подписал бумаги об аренде своей квартиры на время переезда, когда с помощью корпоративной почты позвал коллег из своего отдела, Виктора, Павла и Марию, и Олю Виньеву, корпоративного дантиста, встреча началась молча и закончилась довольно быстро. Виктор, самый бородатый, но уже такой плешивый, любитель пошутить, выпил два или три бокала портера, заедая это клубничными шоколадными батончиками «MilkyWay», а потом пожаловался, что в его Зарю через двадцать минут уходит последняя маршрутка, которую бы ещё «Дай Бог поймать», и ушёл, оставив на прощание анекдот:

«Заходят как-то раз трое инженеров с завода в Пензе в бар. Подходят к стойке, а бармен только рот открывает, чтобы сказать: «Что будете?»

Как вдруг один инженер с тоской смотрит на часы и говорит:
— Ой, всё, прощайте, через три минуты моя «четвёрка» отходит!

Хватает со стойки соленый орешек и выбегает на улицу.

Второй инженер тут же хлопает себя по лбу:
— Чёрт, я его совсем забыл! Через две минуты мой автобус №1!

Хватает со стойки второй соленый орешек и пулей следом.

Третий инженер молча достает из портфеля калькулятор, что-то быстро подсчитывает, затем смотрит на бармена и говорит:
— Дайте мне, пожалуйста, кружку пива, два бутерброда и 47 соленых орешков.

Бармен, удивленно:
— Так много орешков? Ждете компанию?

Инженер качает головой:
— Нет. Просто через десять минут от остановки напротив одна за другой отправляются маршрутки, на которых уехали мои друзья. У меня как раз есть время поесть, пока я буду их всех дожидаться»

Виктор дико рассмеялся, особенно потому, что он сам придумал этот анекдот, так он говорил всем, говорил всем, говорил всем. Мария строго посмотрела на Виктора, она не поняла анекдота. Она открыла рот, чтобы спросить, но это заметил Павел и объяснил: «Они сели не в ту сторону». И Мария закрыла рот. Виктор похлопал по плечу Павла, пожал руку Марии, не нашёл взглядом корпоративного дантиста Олю Виньеву, хотя она сидела прямо перед ним, крепко обнял Андрюшу, пожелав ему удачи и попросил показать там, в столице, чего стоит пензенский пряник.

Через несколько минут после ухода Виктора, Павел молча встал и вышел из бара. Мария, после того как Павел их покинул, решила для себя, что если и она уйдёт вот так просто, не попрощавшись, то никто её не осудит. А если осудит, то это будет только Андрюша, но завтра Андрюши уже не будет в её жизни. Она встала, подошла к выходу, перепутала чужой тренч со своим, потому что у всех он был бежевым, и ушла. Андрюша сидел за столиком и жевал солёные орешки.
— Выдохлось, наверное, — сказала Оля Виньева, корпоративный дантист, показывая подбородком на единственный бокал пива у Андрюши. Он, наверное, сделал всего два или три глотка.
— Не люблю пиво, — ответил Андрюша.
— Так что ничего страшного.
— А почему заказал?
— Все заказали…
— Нет. Я заказала «Мартини».
— Ну, вы же психолог…
— Я дантист. Ты забыл? Я ставила тебе две пломбы. Одну в мае, и ещё одну в июле.
— Вам лучше знать…

Оля улыбнулась. Андрюша опустил глаза. Оля сказала что-то типа: «Пойду, обновлю» и тоже исчезла. Пошёл к чёрту этот Андрюша Пловский, сам же пригласил! Она встретила на выходе Павла, который откуда-то молча возвращался, но прошла мимо. Она бы знала его, и может даже хорошо, если бы он хоть раз пришёл к ней на приём. Павел, имея склонность забывать лица, прошёл мимо. Фух, решила Оля Виньева, и успешно сбежала.

Вот и всё, подумал Андрюша. Вечер кончился, хорошо, теперь стоит только забрать сумку с вещами, и пойти на вокзал. Там, в гостинице вокзала, он снял для себя номер, чтобы было удобнее уехать. Заметив Павла, идущего к столу, Андрюша испугался. Как? Вечер не кончился? Боже! Не осознав как, Андрюша, с дорожной сумкой в руках, оказался под столом. Его ноги сами согнулись и стали двигаться по направлению в туалет, в темноту, в темноту, в темноту. Руки Андрюши выкинули сумку в открытое окно, а потом сами взялись за раму. Руку сюда, вторую сюда, ногу здесь, оп, оп, вылез — исчез.

Андрюша оказался на заднем дворе бара «За тобой». Мари, что была за барной стойкой, стояла и смеялась, покуривая сигарету, разделив её с темнотой. Андрюша отряхнулся, поднял сумку. В темноте, как он разглядел не сразу, кто-то стоял. Мари не была одинока. И когда темнота, с которой курила и смеялась Мари, зашевелилась, Андрюша сразу же закашлялся и убежал. Смеха стало только больше.

Оказавшись на улице Володарского, Андрюша сначала не разобрался, куда идти. Как и все, он не часто бывал в этой части города. Все гуляют по Московской, а не по Володарского. Володарского — старая часть города, тут и дома какие-то все старые. И никто, особенно Андрюша, сюда не ходит. Только в бар, и только по наводке каких-то коллег, а те непонятно, откуда узнали об этом месте. Улица тянулась вверх, как и Московская. И темнота, темнота, темнота. Ни одного транспорта. Никаких машин, ни одной маршрутки. Только вдалеке что-то слышно, и то это больше похоже на ветер, шелестящий старыми слоями кривых и поржавевших крыш.

Куда, куда идти? Вокзал же не может находиться на горе? Почему весь город после девяти вечера стал похож на декорации остывшего театра? Один фонарь, и тот мигает. Зато тепло и, как и везде, наверное. Хотя, думал Андрюша, вот в Москве…в Москве такого нет. В Москве даже после девяти по улицам ходят люди, а по дорогам едут машины. Никто ещё не собирается спать. Москва, говорят, вообще не спит. Её сердце бьётся вечно. Вышел, когда хочешь, — иди, куда хочешь. Метро, метро, трамваи…

— Если тебе к метро, друг, то это в другую сторону.
— Я? Что?
— Извини, я не подслушивал. Здесь просто акустика такая. Даже мысли слышно на две улицы вперёд.
— А я…
— Ты потерял кое-что, когда вылезал через окно.

Из темноты, окружившей Андрюшу, появилось тело. Тело, голова, руки, ноги. На голове волосы. На голове лицо. На лице очки. На волосах, густых и черных с челкой, было немного седины. В руке у человека, обладающего громким, но теплым голосом, как у шоумена или певца, оказался билет на поезд.
— Это мой, что ли?
— Если ваша фамилия Пловский…
— Моя, да. Это моя.

Андрюша тут же сунул руку в карман, а в кармане пусто. Пусто-пусто – вырасти капуста, подумал Андрюша. Он часто отвлекался. Мужчина, оживший в темноте, подошёл ближе и протянул билет.
— Спасибо, — ответил Андрюша.

Андрюша забрал свой билет. Он посмотрел на него – всё сходится. Место, вагон, имя, фамилия, дата и время отправления как у всех.
— Идти только надо в другую, в обратную сторону. Не может же быть вокзал на холме. Где-то может и есть, но не здесь. Показать?

Андрюша потрогал билет ещё раз и убрал его в карман. Он сделал шаг назад, желая уйти, и сказал:
— Спасибо, — в надежде, что так от него отстанут.
— То есть проводить? Хорошо. Идём, дорогой друг!

Человек, появившийся из темноты, подошёл ближе. Теперь его можно было рассмотреть, чем Андрюша, пусть и с прижатым подбородком к груди, занялся. Раньше этот образ, даже в баре, ведь там Андрюша встретил его впервые, казался зловещим и неприятным. Андрюша боялся громких людей, кем бы они ни были. Прижать подбородок к груди – это он придумал сам, как элемент защиты от наркоманов, которые, как был убеждён Андрюша, насмотревшись коротких роликов в интернете, в моменты сидения на унитазе, хотят всех и каждого подсадить на дозу. Что каждый наркоман или наркодилер, Андрюша не видел разницы, искал именно его и желал подсадить его на страшную зависимость, и что, если это всё-таки случится, Андрюше придётся звонить родителям, просить у них деньги для наркоманов и наркодилеров, чтобы те продолжали колоть ему наркотики, и продолжали, и продолжали, ведь они наркоманы и наркодилеры, и сами находятся в неудачном для себя и для общества положении. А если приложить подбородок к груди, то ничего не будет, никто не сможет, так думал Андрюша, воткнуть в него иглу, подсадить на наркотики и заставить врать родителям, вымогая у них деньги, деньги, деньги. Человек, идущий рядом, не был похож ни на наркомана, ни на наркодилера, какими их показывают в коротких роликах в интернете, которые Андрюша смотрел всегда, когда сидел на унитазе. Теперь можно было спросить имя…
— Зови меня Дэн. Я хоть и местный, но давно меня не было в этих краях. Занимался делами в Питере, немного в Москве… Я занимаюсь транспортировкой.
— Это надёжно, — ответил Андрюша, вспомнив какое-то упоминание об этом из рекламы, идущей по телевизору. Вспышка! «Перевозки – это надёжно!»
— Да? — спросил Дэн. Кажется, это утверждение заставило его задуматься. — Ну, в принципе, да. Если посмотреть с твоей стороны, со стороны потребителя, то да – надежно. Ты доверяешь нам что-то, не важно, что: живое, не живое, всякое разногабаритное, а мы уже решаем, как лучше.
– Мой папа. Он работал в этой сфере когда-то. Привозил из Чехии игрушки.
– А мой жил где-то тут, кстати. Люблю эту улицу.

Мужчины остановились на пересечении улиц. Светофор мигал оранжевым – делай, что хочешь.
– Раньше эта улица была более, так сказать, живой, – сказал Дэн. – Я вроде бы старше тебя, правда точно не знаю. Но вряд ли ты застал, когда кинотеатр «Москва» был кинотеатром. И когда в нём собирались тусовки. Какие же там были тусовки! Больше всего мне нравилась тогда одна песня, сейчас, как же там: «Я люблю бродить один…», но затем там стало больше зарубежной музыки. Кому что, под это я тоже обожал двигаться. И какие девушки, мм, каких девушек я только не встречал. Правду говорят, что у нас в Пензе самые красивые девчонки?
– То же самое написано и на въезде в Заречный. Это недалеко отсюда.
– Я знаю.
– То же самое и про Заречный…
– Ну, всем нужны утешения. Согласен? А запах? Тише, не иди.
Рука Дэна легла на плечо Андрюши.
– Почувствуй запах. Чувствовал ли ты когда-нибудь его? Конец лета, черт побери, яблоки уже протухли, опали, и теперь пахнет! Слышишь? Слышать – вот, что нужно делать с запахами.
– Благородно, – сказал Андрюша. Ничего он не чувствовал.

Андрюша двинулся вперёд. Скучно ему было слушать какого-то подвыпившего гуляку. Таких, как Дэн, с его рассказами, безостановочными рассказами о себе да о себе, забывают сразу, не успев расстаться. Глаза забегали, стали подыскивать предлог, чтобы сбежать от надоедливого собеседника. Нигде. Нет. Ничего. Чёрт! Чёрт бы побрал этот город, в котором нельзя спрятаться после девяти часов. Даже света в окнах нет, а на дверях одни лишь решётки и мигающие сигнализации, сигнализации, сигнализации.
– Андрей! А какая твоя любимая песня? Ты не поверишь, но я знаю практически все-все песни в мире. Скажи мне, какая твоя любимая, и я расскажу о тебе всё.
– Я не слушаю музыку, – заторопился Андрюша.
– Ну-у! Если человек не слушает музыку, у него нет характера. Ты же собираешься в Москву! В Москве без характера не выжить. Ни дня, ни минуты.
– Я думал, ты скажешь «души».
– Нет. Душа у всех есть. Много-немного, а у всех. Да даже у москвичей, раз уж на то пошло. Но будь осторожен, они там все любят на душу посмотреть. Души там, можно сказать, душат. А вот характера…
– Характер – это что-то о справедливости, а она мне ни к чему. Только мешает работать.
Андрюша споткнулся о камень. Разозлился. Пнул его, куда подальше. Дэн его только похлопал по плечу. Он сказал:
– Я никогда ещё не слышал таких речей. Ты очень-очень-очень умный молодой человек.
– Это не речь, – оборвал Андрюша, которого всё вокруг только злило. – Или она. Только короткая.
– Я, признаться, восхищён, дорогой друг. Вот, мы практически дошли.
Улица, что до этого тянулась наверх, а теперь, потому что в другую сторону, углублялась в темноту города, оставалась такой же пустой. Такой же мёртвой.
– Как я говорил, мой отец тут жил. Теперь уже не живёт. Тут никто, если посмотреть, уже не живёт. А жаль. И знаешь, что произошло? Все уехали в Москву.
– И я уезжаю…
– Нет, только не подумай, что я отговариваю. Ни в коем случае! Я, наоборот, говорю, смотри – как это неизбежно. Дома для людей есть, а людей нет. А людей нет, потому что у них денег нет. Люди идут занимать, занимают, но так и не могут вернуть. И едут туда, где, как им кажется, они смогут заработать не только на долг, но и для себя. А впрочем, и правильно едут. Хотеть лучшего – не грех. Вообще, если разобраться, то пора бы уже разобраться, что считать грехом, а что нет.

Андрюша, решив, что его собеседник изрядно напился, что он несёт всю эту вот дурацкую политически-социальную чушь о судьбе человечества, как это делали разные персонажи в кино и сериалах, под которые Андрюша привык засыпать, только хехекнул. Смешок оказался дряблым, похожим на хрю, потому что уже похолодало. Лето закончилось, под ногами уже скопились листья. И вообще, жизнь тут тоже закончилась.
– Пустынны улицы города души моей…

Дэн остановился. Андрюша тоже остановился, но не сразу. Дэн огляделся. Андрюша, вспомнив последние слова о пустынных улицах, тоже огляделся. Улицы Пензы и правда были пустынны. Даже собак не было. Нигде. Ни в траве, ни на дорогах. Даже на крыше гостиного двора, что была так хороша видна, их не было, хотя это недавно стало настоящей достопримечательностью.
– Да, – подтвердил Дэн. – Пустынны. Но разве это не прекрасно?

Андрюша не видел ничего прекрасного в пустынных пензенских улицах. Поэтому он и решил переехать. В его голове не было так много точных слов, чтобы согласиться или не согласиться со своим новым знакомым, поэтому ему пришлось только вздохнуть.
– Вот! Чувствую же, что и в тебе скрывается тоска. Вот она. Она уже скребётся. Ещё не успел ты уехать, как она уже тянет тебя обратно. Ты, кстати, откуда? Западная Поляна? Или Арбеково?
– Арбеково…
– Понимаю. Вам там вообще, когда солнце садится, делать нечего.

Дэн набрал шаг. Андрюша даже растерялся, в связи с чем был подхвачен под руку.
– Идём. Покажу тебе состав. Уже прибыл.
Улица упиралась в деревья. За деревьями, как было известно, были остановки, остановки, остановки, затем большая парковка и вокзал. Гостиница, зал и пути, пути, пути.
– Сейчас там на пути состав, который отвезёт тебя в столицу. Ты уж мне, своему другу Дэну, пообещай, что покажешь им всем там. Покажешь, в чём сила Поволжья, да?
Андрюша промолчал. Он издал какой-то звук, скорее похожий на звук судороги в горле, звук, который Дэн воспринял как «угу», как «согласен, друг».
– А кем, скажи, ты собираешься стать в Москве?
– Да какая разница кем? Главное – заработать. Буду, наверное, искать что-то без выходных. Поселюсь для начала в хостеле. Буду жильё искать. Как отработаю месяца три, можно и пассию себе найти.
– Девушку? – продолжал Дэн вести Андрюшу под руку и не терять интереса к его планам.
– Да.
– Это дело хорошее. Ты только спи, ладно? Это мой тебе совет. Когда разрешат спать – спи. И когда будет больно, то думай – это просто боль. Всё проходит в нашей жизни, а деньги остаются. Хотя, нет, они заканчиваются самыми первыми.
– Тогда…
– Вот! – Дэн остановился у забора. В заборе была дыра, через которую пролез сначала Андрюша, потому что варианта отказываться и идти обратно, идти назад в тёмные деревья, а не на свет перрона, уже не было.
– Переезжать не страшно. Покидать родной дом не страшно. Где бы были люди, если бы никто из них не решился бы покорить новые края? Это заложено в нас. Покорение вершин!

Дэн вытащил сумку из рук Андрюши и поставил её рядом. Он подтолкнул его к длинному, кажется, бесконечному, составу поезда, стоявшего по направлению в Москву. Андрюша замер. Вот и всё, подумал он. Ещё немного, и прощай, прощай пустынный город. Привет, сердце, что никто не остановится.

Дэн стоял позади. Он снова слился с темнотой, поглощающей всё вокруг. Только тёмные волосы с еле заметным отблеском седины и очки… Лицо в тени.
Андрюша оторвал свой подбородок от груди, чтобы осмотреть поезд как можно лучше. Вагоны напоминали ему автобусы, в которых он ездил на работу. А может, вагоны даже были больше. Намного больше. Может, вагон вмещал в себя две, а то и три квартиры Андрюши, и это с ванной и прихожей.
Справа что-то задвигалось. Заскрипел металл. Там, в одном из вагонов, открылась дверь. Послышалась музыка. И чьи-то волосы. Такие знакомые и… Андрюша, оживший, что даже щёки покраснели, пошёл посмотреть, что происходит. Дверь вагона открылась и оттуда выпрыгнула девушка. Знакомая девушка. Оля Виньева, да, корпоративный дантист. Блузка, что была на ней в этот вечер, ещё меньше часа назад, была порвана!
– Помогите! – закричала Оля, но тут же свалилась, зацепившись туфлей за порожек, из вагона прямо на асфальт.

Андрюша только услышал хруст, какой до этого никогда не слышал. Оля, её тело после этого хруста, расслабилось и осталось лежать в неестественной позе. Андрюша подбежал к Оле, упал на колени – так делали только в сериалах и кино, под которые он привык засыпать. Он услышал, как слева, из вагона, играла музыка. Кажется: «Так бы и шло, только не заплыл бы мозг жиром. Кому тяжело, держитесь, желаем мира…» и клавишный проигрыш, наивно-детский, как гамма, которую разучиваешь первый год, ходя в школу по фортепиано.

Дэн, или просто вся тьма, скопившаяся за спиной у Андрюши, проткнула шею, чёрт побери, иглой... Стекла слюна и закрылись глаза. И больше Андрюша не чувствовал тяжесть в плечах, или как защипали колени, поцарапанные об асфальт, когда припал минуту назад к Оле, которая скорее всего вот так просто умерла. Оля, Оля, корпоративный дантист, Оля Виньева, Оля…кто такая? Слюна, холодная и длинная, оказалась не слюной, а джемом, если присмотреться. Вспышка! «Новый вкус – дикие ягоды». Теперь у Андрюши новая задача – размазать новую каплю по тёплому хрустящему тосту. Вытереть, мм, такой вкусный и совсем не дорогой джем, оставшийся на губах.
Глаза Андрюши забегали. Туда-сюда-туда-сюда. Туда. И потом сюда. И снова туда… снова сюда… «Память вернулась, отхлынула кровь от лица..!» Его мозг, раз тело больше не двигалось, рисовал новые картинки.

И вот Андрюша уже заходит в бар «За тобой», щеки становятся мягче, черная дорожная сумка занимает место, и Виктор возвращается, и на его голове место волос заняла борода, а плешивый затылок стал гладко выбритым подбородком, и Мария щелкает фисташки, а Павел крутится на голове, потому что это здорово. А вот и Оля Виньева, приехала на велосипеде, принесла сэндвичи в плетёной корзинке. Она подходит и говорит: «Ни-го-ни-го-ни-го-ни-го-ни-го-не-горюй». Так и на сцене поют, поют, поют. Все вокруг поют: «Ла-ла-ла-ла-лай…»

Дэн осмотрел Андрюшу, всё ли с ним хорошо. Хорошо, хорошо, хорошо. Он уложил его тело рядом с Олей. Он вздохнул.
– Скажи мне, дорогой друг…
Из вагона поезда, где играла музыка, высунулся молодой парень с короткой стрижкой, как у всех.
– Прости, Дэн. Ночные смены – не моё.
– Откуда здесь эта девчонка?
– Да так. Встретились…
– Вот так случайно встретились? Не обманывай меня, дружище…
– Ладно. Ладно! Понятно? Я её хотел взять как бонус, окей? Думал, меня заметят. Понимаешь, я занимаюсь этим, а никто даже имени моего не знает. Я хотел стать как ты.
– А теперь девочка мертва! – прикрикнул Дэн. – Какого черта?
– Мы можем с ней что-нибудь сделать?
– Мы? Нет, ты мне тут не помощник… Давай сюда полиэтилен.
Парень вытянулся, как по приказу, и побежал вглубь вагона.
– И выключи свою фигню! Когда научишься слушать хорошую музыку?
– Обижаешь! – сказал парень, когда снова появился, уже с полиэтиленом, когда музыка уже выключилась. – Это же поэзия.
– Да, но какая-то она печальная. Наша работа, если ты не заметил, тоже печальная.
– Зато прибыльная!
– Зато, зато… Я не могу творить это…
Дэн не знал, как называть свою работу. Он старался говорить просто «работа».
– Зло!
Дэн посмотрел на своего коллегу. Да, они творили зло, но Дэн не хотел, чтобы это так называлось. Он, когда смотрелся в зеркало или отражения, видел совсем другого человека.

– Не зло. Мы санитары. Вот этот парень ничего не хотел от жизни и ничего не мог ей дать! Если ему было плевать на себя, то пусть хотя бы другим поможет. Тем, кому это действительно нужно.

Открыв рот, подельник заворожённо смотрел на Дэна.
Они вместе переложили тело на полиэтилен; о комфорте под такой дозой транквилизатора можно не переживать – всё удобно, даже под сиденьем плацкарта. Скотч скрепил одежду и полиэтилен, а нога за пару толчков завернула тело, как и всех остальных.

На соседнем пути появился ещё один состав, такой же, как этот, что поедет в Москву. Дэн помог затащить тело, спрятанное в полиэтилен, в вагон. Оля, её тело, так и лежало на перроне, как будто про неё забыли.
Из темноты появилась фигура. Она, такая же тёмная, остановилась возле трупа Оли Виньевой и никуда не уходила, пока Дэн не вернулся.
– А, да…
– Бракованное.
– Да. Ничего. Я разберусь.
– Там это, возврат приехал.

Дэн и второй силуэт открыли другую дверь вагона, выходящую к соседнему составу. Поезд заскрипел, заскулил так сильно, что, кажется, было слышно на весь город. Но тут уже никто не жил, а если и жил, то спал, а если не спал, то стоял и дышал в вагоне, ожидая тело из полиэтилена.

Дэн вытащил новое тело на перрон и аккуратно, с помощью канцелярского ножа, распаковал.
– Не помню, – сказал он. – Это был я или не я?
– Не вы, – сказал силуэт. – Вы тогда были в Питере.
– Ладно.
– Разберись тут, ладно? И про девчонку не забудь. А может, забудь… Разницы больше нет.

Дэн покрутил голову спящего тела. Глаза, как он привык видеть, были открыты. Дэн знал, что срок годности тела в Москве недолгий. Около пяти-семи лет. Потом, когда человек устаёт настолько, что у него нет сил на сон, он впадает в кому с открытыми глазами. После этого тело считается непригодным. Теперь от него можно избавляться. Такое тело, как придумал Дэн, лучше всего возвращать туда, откуда оно было до этого похищено. Ответов на вопросы никто не получит, а дело о пропаже тела будет закрыто.

– Добро пожаловать домой, дорогой друг!