Из последнего

Настроение

Как будто старые ВорЫ
Собрали в круг на чьей-то даче,
Стоят деревья и судачат,
Что снова в сон им до поры.

Уже сентябрь, тепла обрыв,
А вечер просто просит пледа,
И от забора до обеда
По телевидению хохлы.

Привет, прощай, грядёт зима,
Когда замерзнут мысли насмерть,
Хороший сериал «Ненастье»,
В «афганский» сон хочу туда!

Будь осторожен, не проси,
О чем попросишь, то и будет
Дано в наш век, до тла иудин
Хоть с NHK, хоть с BBC.

Ночная бабочка в стекло
На свет лампады ломко бьется,
На что-то снова я отвлёкся,
И мне опять не повезло.

Другу детства

Я не слушал тебя, старый кент,
Извини, размечтался устало,
«Память вновь, как струна зазвучала»,
Так сказал бы об этом Флобер.

Лепестки белых яблонь дрожат,
Бежин луг в копьевидном убранстве,
Как страна романтических странствий,
Дальний север тревожил наш взгляд.

Бог с ней, брат, с госпожой Бовари,
Жан Вальжан был подлец и придурок,
Помнишь, Пиня, у урок окурок
Ты смолил от зари до зари.

Мулла

Луна плывёт над соснами, и где-то
Волшебное журчание реки,
Я видел в Тель-Авиве минареты
А в них сидят блатные мужики.

Мулла в порыве пламенном неистов,
Их сурой из «Корана» одарил,
Аллах, храни больных авантюристов
Без мужества, без денег и без сил!

И вот, лишь тени подобрались кромкой,
Я в сумерках мозгами ослабел,
Читал свою священник книгу громко,
Он не читал, ее, друзья, он пел.

Возможно, это все воображенье,
Шайтан нас одурачил всех всех вокруг,
Но вот мулла продолжил своё пенье,
И все другие звуки смолкли вдруг.

Колыма

В суде скамейка, неба оттиск серый,
Пустой вагон как мрачный силуэт,
Двенадцать лет мне дали снежных прерий,
На Колыме двенадцать снежных лет.

Там юг и север, запад, всё уныло,
Меня «столыпин» мчал туда, гудя,
Где воровская «пика» жизнь пронзила,
Где даже нет нормального дождя.

Где правила никто не нарушает,
Где лес «понятий» строится вокруг,
Где время мыслей тяжких не рождает,
Где исчезают в полдень тени, друг.

Их нет! Идёт от станции бродяга,
На фоне неба дико измождён,
Добил свой срок босяк, борец, бедняга,
И поезд ждать пошёл на перегон.

Слова закончил, в мыслях потемнели
Размытые века, железный путь,
Поэт на зоне смотрит в параллели,
Где отбывает то, что не вернуть.

И стих идёт, мой друг, конечно, нервный,
То вспомнится Сильвестр, то Курбаши…
Где в Казахстане говорят im Werden,
В узбекских лагерях бакшиш, бакшиш.

Грехи

Да я бы сам их утопил,
Да только вот они не тонут,
Я помню, как кричал мне Толик,
Что я армяшка и дебил.

За каждый сказанный мне слог,
За каждую не в муху букву
Я их в гранитный фрак обую,
Обую, дайте только срок!

— ;;;; ;;! ;; ;;;;, — возьми
Меня сейчас, тебя хочу я,
Шептала мне гречанка всуе,
Я ей совсем не подходил.

Что наша жизнь вообще? Бульон
И не всегда святой и вкусный,
В картеле босс под  mucho gusto
Загнал в патронник свой патрон.

Читая В. С. Высоцкого

Один из лидеров Движения,
Он точно помнил каждый стих,
Он вызывал в нем уважение,
Как и у каждого из них.

И путь невероятно чёткий
Перед лицом его предстал,
Он положил в багажник водку,
Четыре ящика «Chrystal».

Погиб поэт, невольник чести,
В кровь зарисованный фантом,
Тогда плывем, пока мы вместе,
Что будет дальше, а, потом.

Электричество

Электричество под кожей
Ходит вечными кругами,
Я, давно ни с кем не схожий,
Стал с друзьями, как с врагами!

Дальше буду я — с врачами,
Хворей лист не изменился,
Сверху гражданин начальник,
Снизу подпись, я стремился.

Якоря на дно прилягут,
Капитан воскликнет «ахтунг»,
Вон огни на мысе Страха
На своей бессонной вахте.

Стекло

Давно уже стоит стекло
меж мной и, скажем, внешним миром!
Давно проиграны кумиры
(вот это да, совсем давно).
Лежит великая печать,
что не вникает, скажем, в суть и
напрасно говорить не будет,
сам, мол, за это отвечай.
Как солнце спряталось в кувшин,
который, скажем, вечно юный,
разбить его не самый умный
не сможет, сколько ни пляши.
Стекло разбить, увы, нельзя,
его расплавить, скажем, можно,
увидев, а потом тревожно
извергнуть пламя из души.

Лето 2025