Дар. День четвёртый

 
— Ну, пожалуйстапожалуйстапожалуйста!
 Слова льются скороговоркой, а Селена скачет вокруг новой колесницы Марка.
Два чёрных красавца-коня начинают нервно переступать копытами и фыркать, когда она в сотый раз вихрем проносится мимо них.
— Только один раз! Один разо-о-о-очек!
— Она не отстанет, — вполголоса говорю я.   
— Прошу, госпожа Селена, — шутовски произносит Марк низко кланяясь.
Селена фыркнув, заскакивает в колесницу и вскоре её смех и восторженные вопли разлетаются по округе.
Я, заслонившись рукой от солнца, смотрю вслед.
В воздухе висит запах жасмина сильный и яркий, как будто рядом кто-то разлил флакон с духами и я с удовольствием вдыхаю восхитительный аромат.
— Надеюсь, сейчас моя очередь? — смеюсь я, когда они возвращаются.

Марк помогает мне зайти.
— Тебе нравится управлять колесницей? — я встаю впереди и его руки вместо того, чтобы взять длинные кожаные ремни, оказываются на моей талии.
— Конечно, — его губы щекочут мою шею.
 — Потому, что люди разлетаются с дороги при твоём появлении, как стайка воробьев? И не нужны ни угрозы, ни приказы?
— Вот именно, — Марк берёт поводья и мы, наконец, выезжаем за ворота. — Я сделаю все, чтобы в будущем слава шла впереди меня. И ещё хочу, чтобы ты была со мной.
— А что думает твой отец?
Марк не отвечает, но я чувствую его вздох.
Колеса подпрыгивают на камнях и он придерживает меня, когда мы сворачиваем с шумной дороги на тихую улочку, круто поднимающуюся вверх.

Дом, около которого мы останавливаемся,  выглядит заброшенным. За низким забором —  буйная зелень разросшегося неухоженного сада.
— В атаку! — из переулка, размахивая деревянной палкой, как мечом, выскакивает неряшливо одетая маленькая фигурка и  увидев нас замирает.
— Иди-ка сюда, — Марк спрыгивает на землю и из-под его сандалий взвивается и тут же оседает облачко пыли. — Чей это дом?
Косясь на лошадей, мальчишка с опаской приближается.
— Это дом сумасшедшего авгура, господин, его все знают.
— Сумасшедшего? — переспрашиваю я.
Оборванец не удостаивает меня ответом, зачарованно рассматривая на поясе  Марка ножны с кинжалом.
— Отвечай! — торопит его Марк.
— За два дня перед идами, он гонит всех прочь и сидит в саду, рассказывая одно и то же — про гибель Девятнадцатого, —  потирая грязной рукой нос, поясняет мальчишка.
— Тебе?! — вырывается у меня.
— Нет, конечно, — снисходительно объясняет он и улыбается, демонстрируя дырки на месте выпавших зубов. — Зевсу,  тот иногда отвечает, а я завсегда подслушиваю. Я скоро запишусь в легион и стану волком Рима!
Он расправляет плечи, стараясь казаться выше ростом.
Усмехнувшись, Марк кидает ему бронзовую монетку.
— Я пригляжу за лошадьми, господин, — ловко ловит квадранс будущий легионер. — И никого не подпущу к ним.

Марк, рассеянно кивнув, быстро шагает по узкой тропинке сада, я стараясь не отставать, смотрю под ноги, чтобы не споткнуться о торчащие из земли корни.
Рассказывает Зевсу...
Может они все здесь сумасшедшие?
И не много ли жриц, провидиц и авгуров за столь короткое время?

У меня вырывается смешок, я поднимаю голову и осекаюсь — высокий, худой как палка старик, прищурившись, смотрит на меня.
Лицо украшают старые шрамы — грубые, кое-как зашитые, морщившие кожу.
Седые волосы по-военному коротко острижены.
На левой руке, от кисти до локтя, надето что-то вроде легионерской маники — широкого куска  кожи соединенного шнурком.

— Я слышал твои предсказания верны, — остановившись в паре шагов от него, Марк почтительно склоняет голову.
— Тебе может не понравится услышанное, — говорит авгур.
— Я готов к этому.
Старик направляет на меня указательный палец:
— Боги говорят с тобой во снах. Тебе разве нужно предсказание?
— Нет,— я чувствую, как от лица отливает кровь и подвигаюсь поближе к Марку под его защиту. Он ободряюще сжимает мою руку.
 У старика слегка дергаются уголки губ.
— Если... — начинает Марк.
Авгур останавливает его, подняв широкую ладонь и знаком показывает смотреть вверх.
Мы дружно задираем головы.

В ярко-голубом весеннем безоблачном небе появляется орёл.
Он парит над нами в вышине, распластав огромные крылья, а потом улетает в строну Тибра.
Авгур молчит и не двигается с места.
Мы с Марком переглядываемся, не смея заговорить и не понимая, чего ждать дальше.
Так проходит довольно много времени.
— Смотри, Таис! — вдруг взвизгивает детский голос неподалеку и я вздрагиваю от неожиданности. — Зевс опять что-то поймал!
Я поднимаю голову и у меня перехватывает дыхание, — орел стремительно приближается!

К нашим ногам шлепается тушка кролика, а птица садится на защищённую полоской кожи руку хозяина. На миг просветлев лицом, он по-мальчишески улыбается, что-то негромко приговаривая.
В ответ Зевс издаёт отрывистые, резкие звуки, и — слава богам! — улетает.
Я с облегчением выдыхаю.
Авгур подбирает кролика за уши, жестом приглашая нас следовать за собой.
— Не похож он на авгура, — бормочу я.
— Выправка и вид у него, как у бывалого воина, — тихо соглашается Марк, внимательно глядя старику вслед. — Но, Клаудия, он знает про твои сны.

Пожав плечами, я обвожу взглядом комнату.
У стены — лежанка с кучей тряпья. На стене, там, где дождь просачивался сквозь крышу, темнеют  пятна сырости.
На грубо сколоченной табуретке рядом — кусочки пергамента. Подойдя ближе, я понимаю, что тонкие листы не похожи ни на папирус, ни на пергамент.
Они густо усеяны  крошечными чёрными неизвестными мне знаками, словно на них сыпанули горсть муравьев.

Блестящим острым ножом авгур вспарывает живот кролика, вытаскивает внутренности и начинает их изучать. Кровь стекает тонкой струйкой на пол и собирается в тёмную лужицу.
Я завороженно смотрю то на на неё, то на руки старика, с худыми запястьями и тонкими пальцами и с трудом сдерживая волнение,  сжимаю в ладони край туники.


Авгур, наконец, поднимает голову.
—  Много раз ты будешь стоять на распутье... Я вижу смерть, богатство, предательство...
— Предательство, — эхом повторяет Марк, машинально коснувшись рукоятки кинжала.
— Ты взлетишь высоко, следуя за орлом Юпитера. Дважды будешь на берегах Стикса.

Я незаметно делаю пальцами знак рогов, отгоняющий злых духов.

 Старик внимательно смотрит на меня.
— Но та, на которой ты женишься, не позволит тебе уйти за реку.
Он замолкает.
Марк достаёт денарии и я радуюсь, что мы можем уйти.
От адской смеси благовоний и крови у меня начинает кружится голова.
— Ты не задал вопрос с которым пришёл, —  произносит авгур.
Лицо Марка заливает краска.
Огненный румянец опускается со щёк на шею. Я почти слышу, как бешено колотится его сердце.
— Что ты скажешь? — спрашивает он голосом, стихшим почти до шепота.
— Боги не дают ясного ответа, но я вижу точно — твое имя будет запомнено...


— Орёл — символ легионов, значит я поведу их и, возможно, завоюю новые земли? — задумчиво говорит Марк, медленно спускаясь по ступенькам. — Может даже те, что из греческих легенд, которые находятся на самом краю земли?
Вскинув подбородок, он останавливается, глядя вдаль сквозь листву и мне кажется, что он всматривается в своё невообразимо далёкое будущее.
 Губы у него вдруг растягиваются в улыбку.
— Они ведь даже не представляют о существовании Рима! 
Марк поворачивается ко мне, глаза блестят от возбуждения, он энергично взмахивает рукой.
— Я воздвигну храмы в честь Юпитера, римские дороги! Надо сегодня же принести благодарственную жертву Фортуне!
Я молчу.
Стоит ли отвечать?
Да и нужен ли мой ответ?
Я знаю одно: Марк будет дважды в шаге от смерти.

Взрыв смеха отвлекает меня от размышлений.
Около колесницы над чем-то весело хохочут две девчонки чуть младше Селены.
— Тихо! — завидев нас, командует мальчишка.
 Кудрявые большеглазые близняшки — его уменьшенные копии, — замолкают.
— Я не разрешал им подходить, — хитро щурит глаза мальчишка.
И мне почему-то  кажется, что он и позвал девчонок.
Внезапно расщедрившись, Марк протягивает ему серебряный денарий.
На физиономии сорванца попеременно отражаются то страх, то радость. Он недоверчиво берёт монету и торопливо прячет  в тунику, для надёжности прижав ладонью.
— Прим, покажи! — тут же теребит брата за руку одна из сестёр.
— Отстань, Луцилла! — отмахивается Прим.
— И мне тоже! — пищит вторая.
Мы уезжаем и обернувшись, я вижу, как  близняшки стукаются  лбами разом наклонившись над ладонью брата.
 

Обратный путь мы проделывает в молчании.
Знакомые белые стены дома виднеются из-за густой кроны деревьев, кони идут шагом.
— Сегодня отец будет на форуме.  Ты знаешь, ему нездоровилось утром, — Марк грустно усмехается. — Он был бы в бешенстве, услышав меня.
— У него часто приступы? Как на дне рождения Юстины?
— Слава богам, нет! — Марк резко встряхивает головой, словно стараясь прогнать страшную мысль. — Если это случится при солдатах, то навсегда опозорит его, а если при самом Тиберии, отец  лишится должности и это... Это убьет его ...
—  Почему? Это недуг. Что в нём позорного?
— Тебе не понять, —   в голосе Марка появляются ненавистные мне интонации превосходства и мне хочется дать ему хороший подзатыльник. — Хорошо, что он не слышит тебя. Жалость унизительна, особенно если исходит от женщины.
Я вспыхиваю.
— Он знает, что такое жалость?  Все в Риме говорят о его жестокости во время допросов и казней.
Марк морщится, словно ему в рот попало что-то горькое.
— Добрых допросов и милых казней не существует, Клаудия.
— Его боятся и он наслаждается этим.
Серые глаза Марка темнеют.
— Это ты так думаешь.
— Это не ответ!
— Это не заслуживает ответа!

Из ворот выходит отец и мы замолкаем.
— Марк, я рад видеть тебя! —   восклицает он, подходя ближе. — Ты останешься на обед?
— Спасибо, — на лице Марка появляется вежливая, немного натянутая улыбка.  —  В другой раз обязательно.
Колесница грохочет по камням, а я, прислонившись спиной к воротам, пытаюсь разобраться в своих чувствах.
— Ты спорила с ним?
Я пожимаю плечами.
— Да.
— Когда выйдешь замуж, твой муж не одобрит споров.
— Мне не позволено будет иметь своё мнение?
— Позволено, но в меру.

Я слышала много-много раз про то, как мне надлежит себя вести в замужестве и потихоньку от отца сжимаю руку за спиной в кулак и просовываю  большой палец между средним и указательным.

— Вы говорили о Люции? — отец подносит ладонь к лицу, трет бровь и задумчиво опускает руку. — Я знаю, что ты думаешь о нём. Всё не так просто. Поверь, порой проявить жёсткость — единственно правильный выход.
 Он  усмехается.
— Жизнь вообще не проста и не похожа на прогулку на колеснице, дорогая. Хотя, некоторое сходство есть: ты чувствуешь малейшее натяжение поводьев, думаешь, что всё контролируешь, но, что-то встает на пути и вот ты —  во власти богов.
— Или можешь позволить, чтобы тебе помогли  управлять колесницей и разделить трудности дороги на двоих, — говорю я и поднимаю глаза на отца. — И, может быть, поспорить с богами.
— Ох, Клаудия ... — он шумно выдыхает и приобняв меня за плечи, легонько целует в висок.

Из дома выбегает Селена и вприпрыжку бежит к нам, раскинув руки. Отец со смехом подхватывает её и садит к себе на плечи. Взвизгнув от восторга, сестра взлетает вверх.

Я чувствую лёгкий укол зависти и тут же ощущаю во рту вкус крови.
Машинально проводя языком по губам и деснам, понимаю — это предвестник видения.
Фигуры отца и Селены расплываются, мир  лишается красок, становится серым.
Голоса звучат приглушенно, словно голову закутали в толстое полотно.
Руки начинают отчаянно трястись.

Я вижу отца в незнакомой маленькой комнатке без окон.
— Спасибо, префект, — негромко произносит он, снимает браслет с запястья делает  неуловимое  движение пальцеми и из металла выскакивает острое, как бритва лезвие.