Симфония Небытия для хора развоплощённых душ

Корабль-собор «Несравненная Элегия» висел в зыбкой черноте пояса астероидов системы Люцифер-Прайм. Его корпус, больше похожий на готический шпиль, устремлённый в горло Богу, был покрыт резными барельефами, изображавшими историю человеческих страданий. Он не излучал света, а лишь поглощал его, как чёрная дыра поглощает надежду.

В центре собора, в Нервной Капсуле, парил Кир Илион. Его тело, пронизанное жилами мета-проводников, было больше не плотью, а инструментом. Он был Композитором. Его пальцы, изящные и длинные, водили по невидимой клавиатуре, извлекая из многомерного эфира аккорды незвучащей музыки. Его глаза, лишённые зрачков, видели не звёзды, а ленты струн пространства-времени, сплетающиеся в бесконечно сложный узор.

— Приближаются, — голос его Первого Скрипача, леди Эларии д’Зин, прозвучал прямо в его сознании, холодный и чёткий, как удар смычка по струне. — Три роя «Блестящих». Вход в реальность по вектору Тета-Семь.

Кир Илион не ответил. Он уже чувствовал их. Ауралийцы. Не корабли в привычном понимании, а сгустки чистой, геометрической ненависти. Они не летели — они *проявлялись*, искажая вокруг себя ткань мироздания, как раскалённый нож — пластик. Их присутствие отзывалось в его душе диссонансом, режущим, как стекло.

«Несравненная Элегия» пришла в движение. Не физическое — его обеспечивали тысячи рабов-сервов в инженерных палубах. Движение было иным. Корабль начал вибрировать, издавая тихий, пронзительный гул, который мог бы разорвать мозг любого, кто услышал бы его в трёхмерном пространстве. Это был камертон. Настройка.

— Контрапункт, — мысленно бросил Кир Илион.

Сто пятьдесят аристократов-музыкантов на своих постах, вплетённые в систему корабля, ответили ему немым согласием. Их сознания слились в единый Хор. Они не пели ртом — они пели душами, жгли свою жизненную силу, чтобы питать четырёхмерные резонаторы «Элегии».

Кир Илион начал.

Его пальцы взметнулись в сложнейшем пассаже. Это была не атака. Это было вступление. «Элегия» испустила первый Такт Симфонии Изгнания — многомерный импульс, невидимый и неслышимый, но способный переписать локальные законы физики.

Один из «Блестящих», существо, напоминающее летящий кристалл размером с луну, вдруг сник. Его совершенные грани помутнели, движение замедлилось, словно оно тащило за собой всю тяжесть несуществующих веков. Хор подхватил тему, углубляя и развивая её. Второй Такт.

Ауралийцы ответили. Их ответом стал беззвучный взрыв экзистенциального отрицания. Пространство вокруг «Элегии» затрещало, зацвело ядовитыми цветами неевклидовой геометрии. Серв на сорок седьмой палубе взвыл и испарился, его разум не выдержал наблюдения за этим кошмаром. Леди д’Зин безжалостно подавила панику на своих деках, её психика, закалённая годами тренировок, выстояла.

— Терцио! — мысленно скомандовал Кир Илион, и его голос прозвучал как удар гигантского колокола.

Третий Такт Симфонии обрушился на врага. Кристаллическое существо — «Блестящий» — начало расслаиваться. Его настоящее дробилось, расползаясь на бесчисленные версии возможного прошлого и будущего. Оно не умирало. Оно переставало быть уникальным, теряя связь с основной линией реальности. Это был самый ужасный вид уничтожения — стирание из истории.

Кир Илион чувствовал, как его собственная душа истончается. Каждая нота, извлечённая из ничто, стоила ему воспоминания. Образ матери растворился в вихре математических расчётов. Первая любовь испарилась, уступив место необходимости вычислить следующий аккорд. Он горел, чтобы его музыка могла убивать.

Внезапно один из оставшихся «Блестящих» совершил нечто немыслимое. Вместо того чтобы атаковать, он *подстроился*. Его собственная, чужеродная и ужасающая, «мелодия» вплелась в Симфонию Изгнания. Он не сопротивлялся, он… импровизировал.

Это был дьявольский джаз небытия.

Симфония Кира Илиона пошла вразнос. Аккорды, предназначенные для изгнания, начали работать против самого корабля. Резонаторы вышли из-под контроля. На пятой палубе трое музыкантов старых кровей взорвались кровавым туманом, не выдержав обратной связи.

— Держать строй! — мысленно закричала леди д’Зин, но в её мысленном голосе звучала паника. — Композитор! Он меняет тональность бытия!

Кир Илион видел это. Ленты пространства-времени, бывшие такими послушными, теперь рвались и путались, затягиваясь в узлы вокруг «Элегии». Корабль начинал терять связь с реальностью. Скоро они не смогут вернуться. Они навсегда останутся в этом межмировом лимбе, заживо разобранные на атомы безумия.

Цена была неприемлема. Цена — его последнее, самое сокровенное воспоминание. То, что делало его человеком, а не просто машиной для убийства. Воспоминание о тихом вечере в родовом поместье на Терра-Нова, о звуке настоящего дождя по настоящему стеклу, о чувстве покоя, которое он поклялся защищать.

Выбора не было.

Кир Илион погрузился в самое себя, в ту последнюю, тёплую, хрупкую точку, что осталась от его человечности. Он нашёл её. И бросил в топку своего дара.

Он сочинил последний, совершенный Аккорд Полного Забвения.

Это не была музыка. Это была тишина. Тишина такой всепоглощающей и окончательной силы, что перед ней меркло само понятие звука. «Несравненная Элегия» издала последний, прощальный всплеск энергии, который погасил все звёзды в радиусе светового года.

«Блестящий», импровизирующий ксенос, и сам Кир Илион поняли это одновременно. Это был шедевр.

Аккорд прозвучал.

На долю мгновения во тьме возникла идеальная, невозможная геометрическая фигура — символ то ли вопроса, то ли уважения со стороны существа, для которого война была искусством. А затем оно и его два сородича перестали существовать. Их стёрли ластиком из многомерного полотна реальности. Не осталось ничего. Ни взрыва, ни обломков. Только чистое, нетронутое пространство.

Тишина.

«Несравненная Элегия» повисла в пустоте. Системы корабля постепенно приходили в норму. Угроза миновала.

Леди Элария д’Зин сделала глубокий вдох, отключившись от контура. Она была жива. Корабль цел. Победа за Империей.

— Композитор? — обратилась она к Киру Илиону. — Докладываем о победе. Ждём указаний о курсе.

Ответа не было.

Она подошла к Нервной Капсуле. Кир Илион парил в ней, как и прежде. Его тело было невредимо. Его глаза были открыты. Но в них не было ничего. Ни воспоминаний, ни боли, ни триумфа, ни усталости. Ничего. Он смотрел в пустоту пустыми глазами.

Он исполнил свой шедевр. Целую Симфонию, кульминацией которой стала та самая последняя нота. Он стёр врага. И чтобы стереть его полностью, ему пришлось стереть и ту самую реальность, из которой он черпал вдохновение. Себя.

Он был жив. Он дышал. Его сердце билось. Он мог и дальше сочинять музыку смерти. Но это уже был бы не Кир Илион. Это была пустая оболочка, идеальный инструмент. Вечный, бессмертный маэстро небытия, оплативший свой величайший хит собственной душой.

Леди д’Зин медленно опустилась на колени перед Капсулой, в немом ужасе осознавая масштаб их пирровой победы. Где-то в глубине корабля-собора завыли сирены, призывая к новой боевой готовности.

Где-то на краю системы ещё один «Блестящий» проявлялся в реальность.

А новый Композитор был уже готов к следующему шедевру.