Пять букв по вертикали

                Пять букв по вертикали
                рассказ

Она долго стояла у дороги, спрятав морщинистые руки под темный передник, и смотрела на окна соседской избы. За её спиной по деревенскому большаку протарахтел синий рейсовый автобус. Потом, рыча, проплыл груженый "ЗИС". А она всё стояла и не решалась войти в избу.
В той избе было просторно и шумно. Приемник в углу громко выплескивал мелодию джаза и зеленым немигающим глазом смотрел на комнату с русской печью, на старую хозяйку, чистившую картошку, на двух светловолосых девчонок, коротко стриженных, расположившихся на широкой хозяйской кровати.
Обе они приехали сюда из города на практику. Одна, посветлей, лежала в брючках, закинув ногу на ногу и листала старый «Огонек». Другая, постарше, в пестром платье, сидела рядом и, свесив босые ноги, вязала свитер.
Клубок красной шерсти бился в чистом чугунке, поставленном на пол. Бился, стучал о стенки и все никак не мог выскочить.
Лежащая девчонка перевернула последнюю страницу журнала.
— Слушай, «Известный польский композитор», пять букв по вертикали? — Она подумала и обрадовалась:— Шо-пен. Ага. Дальше. «Река в Восточной Германии», пять букв, по горизонтали. Ты не знаешь?
— Три — изнанка, две — лицо,—зашептала подруга и мельком сказала:— Эльба, может?
— Нет. На «ш». Ше, ш-чп-ш,— зашипела беленькая. Потом махнула рукой:—Нет. Не знаю. Ладно, дальше. «Масличное растение», семь букв по вертикали.
Задумалась.
— Если масличное, так лён поди али конопля,— сказала хозяйка, бросая в ведро длинную спираль картофельной очистки.
— Ко-но-пля, точно. Вот здорово,— улыбнулась девушка. Сроду бы не догадалось.
...Она наконец решилась. Пересекла по тропинке соседский двор и стала подниматься на крыльцо.
— Верка идет,— увидев за стеклом пеструю косынку соседки, сказала хозяйка. И шепотом добавила:— Вы ее очень не слухайте. Хоть она и тихая, и работает, а только как мужика у ней в войну убило...
Дверь несмело скрипнула, и она вошла — маленькая, сухонькая, седая. Стоя у двери и все держа руки под фартуком, поклонилась девчонкам. Девчонки, не сводя с нее глаз, поздоровались.
— Гляжу, значит, учитесь?— тихо и серьезно спросила она.— А я мешаюсь тут?.. Тогда я позже приду. — Да что вы, нет,— улыбнулась девчонка с вязаньем. — Нисколько,— отложила журнал и беленькая,  приподнялась на локте.
— Садись, садись, Верка,—грубовато и дружелюбно сказала хозяйка.— Сейчас ужин будет. Вишь, девки мои отдыхают. В поле нынче намотались. Городские, с непривычки. Садись, садись.
Дробная музыка заливала избу, клубок красной шерсти опять запрыгал в чугунке.
Женщина села у стола, на край табуретки. Тёмными, запавшими глазами добро взглянула на девчонок.
— Дело у меня к вам,— опять тихо и серьезно сказала она и вынула руки из-под фартука. Письмо отписать надо. Я продиктую.
Рука её протянула новенький конверт с яркой картинкой.
— Да не тро-ожь ты их,—вдруг недовольно про¬тянула хозяйка, наливая в чугун воду. Ты ж недавно отослала.
Женщина обиделась. Поджала сухие губы:
— Еще надо. А тебе жалко, что ль?
— Да не жа-алко,— опять недовольно протянула хозяйка.— А устали девки. Чего им зря расписывать-то.
Женщина помедлила, точно прислушиваясь к модной мелодии, льющейся из приёмника, медленно поднялась.
Красный клубок в чугунке замер.
— Ну что вы?!—обе девчонки разом соскочили с кровати.— Конечно, напишем, и к хозяйке:—Ну, зачем вы так? Нам же нетрудно.
Хозяйка только рукой махнула и вышла в сенцы.
Они расположились на краю стола. А девчонка в пестром платье, выключив приемник, опять уселась за вязанье.
В комнате стало тихо-тихо. И тогда женщина, подперев щеку темной ладонью, стала диктовать:
— «Здравствуй, милый мой Вася. Пишет тебе жена твоя Вера».
Она, не мигая, смотрела на первые строчки, появившиеся на белом листе.
— «Ты небось думаешь, непорядки тут у нас? И беспокоишься. Так ты не думай. Дочка-то наша нынче бумагу на маляра получила. В район подалась...— постепенно глаза ее точно оттаивали, чуть-чуть улыбались:— Улетела голубка наша из дому. А красавица стала, а умница! Не узнать. Председатель жалел, что уехала...»
Девчонка писала с перерывами. Белые прядки упали на лоб. Строки ровными рядами ложились на бумагу.
— «А Шурка вчера письмо прислал из армии. Приветы всем шлет. Так ты об нем тоже не сомневайся. Отслужит — вернется. Помощником в доме будет. А костюм твой новый я на солнце вешала. Помнишь, он тебе в плечах узковат был...»
Женщина уже не смотрела на бумагу. Она смотрела куда-то за окно ясными, вдохновенными глазами и тихо говорила:
— «А сейчас одна я. Все жду да жду. Сарай бы починить надо. Вот Шурка вернётся- поможет. Да скоро и пенсию жду. Да еще в конторе дадут, за работу. Мы нынче настоговали много...»
На секунду она замолчала. Потом уже деловито взглянула на лист и закончила:
— «Привет тебе от кладовщика Федора. От соседей наших Левиных. А также шлет привет тебе Надька-буфетчица, у неё весной внук родился. На том кончаю. С приветом к тебе жена твоя Вера».
Она бережно вынула из кармана и положила перед девчонкой пожелтевший от времени замусоленный треугольник солдатского письма.
— Адресок тут его...Вижу я плохо.
На конверте девчонка прочла еле видные, стёртые временем строки обратного адреса: «Баутзен на Шпрее. Полевая почта... Два...Четыре...Горохову Василию".
— Точно, Василию. А Шпрея - это река такая, в Германии,- пояснила женщина.— Он мне писал.
Девчонка медленно подняла голову. Женщина взглянула ей в глаза:
— А ты не знаешь, далеко это?
И девчонка потупилась:
— Далеко... Очень...
В избе смеркалось. Гостья, тихая и довольная, спустилась с крыльца. Мелко зашагала через двор к калитке. Её руки под фартуком бережно держали заклеенное письмо с картинкой.
Девчонки молчали. Слышалось, как кипит в печи вода, гудит залетевший в комнату шмель.
— В сорок пятом погиб, а до сих пор пишет,— вздохнула хозяйка, ставя на стол дымящуюся картошку,—На почте уж цельный ящик ее писем... и добавила:— Мой-то раньше погиб.
Она зачем-то ушла в сенцы. И опять стало слышно, как тяжело бьётся о стекло шмель.
Девчонка склонилась над журналом и аккуратно вписала в квадратики кроссворда слово из пяти букв по вертикали «Шпрея». Потом, задумавшись, подошла к окну и распахнула низкие створки.
На улице было шумно и еще светло. На обочине, по свежей траве, мальчишки гоняли мяч. Где-то плакал ребенок. А далеко впереди уходила по белой дороге, к закатному солнцу, старая женщина.