Рассказ о хорошем человеке

РАССКАЗ О ХОРОШЕМ ЧЕЛОВЕКЕ

                Ваше Благородие, госпожа Чужбина!
                Жарко обнимала ты, да только не любила...

     В глаза сразу бросалось его благородство. Седые волосы и борода придавали облику дополнительную импозантность. А ещё - очки! Они надёжно завершали впечатление об этом человеке, как о настоящем интеллигенте и истинном джентльмене.

     Игорь Александрович происходил из дворян. Его отец с юности делал карьеру в царской армии. Семья отца была не очень богатая, но всё же дом был достойным, имелась прислуга, для детей всегда создавались прекрасные условия. И дальше всё бы могло быть хорошо, кабы не грянувший октябрь.
      Теперь, по прошествии ста с лишним лет, мы смотрим на страшные события прошлого намного иначе. Я говорю ''страшные'', поскольку в этом рассказе речь пойдёт о судьбах тех людей, которые в вихре революции и гражданской войны не просто настрадались, а потеряли всё или даже совсем сгинули. В моём детстве российская история первой четверти двадцатого века преподносилась исключительно в героическом и позитивном аспекте, поскольку освещалась лишь одна сторона картины: освобождение неимущих и бесправных от ига буржуазии с неуклонным подъёмом и процветанием их в будущем. Не стану тут углубляться в истинность такой прямолинейной постановки вопроса, а лишь уточню, что в любом противостоянии всегда участвуют две стороны. И с обеих сторон находятся живые люди со своими идеями, чаяниями, убеждениями, обременённые своим долгом перед обществом и, разумеется, перед своими семьями.
     Та сторона, которая тогда защищала существующий строй и пыталась не допустить перелома, крушения и уничтожения своих идеалов, всегда оставалась за кулисами событий, отражаемых советскими историками и писателями. Имелось лишь несколько исключений, предлагающих читателю истории о судьбах классовых врагов. Но это было, скорее, упущением цензуры, что быстро исправлялось, тиражи изымались, а авторов ждало наказание с той или иной мерой суровости.
     Конечно же у советского человека сложилось стереотипное представление о том, что происходило с Белой армией и благородным сословием в момент революции и в первые годы советской власти.
     Мой пересказ услышанного от человека, лично пережившего все последствия изгнания его семьи, не поломает ваши представления на эту тему, как не поломал моих. И всё же, я решаюсь изложить здесь то, что рассказывал Игорь Александрович о себе, просто потому что за давностью лет услыхать из первых уст подобные свидетельства уже невозможно, а услышанное мною раньше наверняка может добавить несколько штрихов к исторической картине, которая пишется свидетелями прошлого.
     Фамилию моего героя я не стану называть по той простой причине, что память ее не сохранила. Но точно помню, что эта русская фамилия была вполне обыкновенная. Не суть. Даже если бы я помнил, то все равно бы изменил ее из соображений корректности. А раз не помню, так не стану придумывать. Имя и отчество же моего героя оставляю настоящими, не боясь повредить репутации хорошего человека.

     В эмиграцию родители Игоря попали совсем молодыми людьми, только что поженившись. Уже после переезда на чужбину в семье родились две дочери, а позже – долгожданный сын. И поэтому о жизни в России Игорь знал лишь по рассказам родителей и их соотечественников, разделивших похожую судьбу. Жить, расти и взрослеть ему было предписано в Болгарии, которая на тот момент была никакой не республикой, а царством.
     После некоторых мытарств родители обосновались в Софии, в окружении изрядного количества однополчан со своими семьями и других эмигрантов, бежавших от наступающей Красной Армии, не дожидаясь участи, постигшей тысячи таких же солдат и офицеров, защищавших честь Российской империи. В те годы из черноморских портов отчалил не один пароход, доставивший многочисленных подданных Его Величества к берегам Турции, Болгарии и не только. В вынужденной эмиграции люди держались друг друга, ещё не зная, как надолго они здесь задержатся и что их ждёт. Вот и в Болгарии образовались русские колонии, состоящие из деятелей искусства и науки, медицины и политики, духовенства и из военных всех возможных чинов.
     Для людей, привыкших к комфорту и безбедной жизни теперь всё обстояло абсолютно не так, как прежде. Условия проживания, уровень снабжения пищевыми и иными продуктами, отсутствие перспектив в карьере, даже внешнее окружение, начиная с вида из окна - всё ухудшилось в разы и не просто не радовало, а сильно удручало и раздражало.
     К переменам в жизни каждый приспосабливался в силу своего характера и по мере возможностей. Однако, в колонии крепко утвердились и годами сохранялись отношения и порядки, соответствующие прошлой жизни в покинутой России. Авторитет тех, кто имел его на родине, неукоснительно признавался. Мужчины, оставаясь верны долгу и присяге, со всей настойчивостью поддерживали свой внешний вид и манеры. Дамы, хотя были теперь вынуждены вести домашнее хозяйство и заниматься детьми в отсутствии прислуги, тоже изо всех сил заботились о том, чтобы оставаться на высоте и выглядеть соответственно. Со временем в сообществе образовались и укрепились институции, подобные прежним. В их число входили церковные приходы, клубы, ресторации, медицинские кабинеты, издательства и даже учебные заведения для детей.

     Подросший Игорь поступил в первый класс русской гимназии для мальчиков и начал учиться по программе, во многом соответствующей той, по которой прежде учились дети его круга в России. Учителя в гимназии были серьёзные, поскольку некоторые бывшие профессора и университетские преподаватели теперь были вынуждены довольствоваться должностью учителя младших и средних классов. Хотя, за полтора десятка лет с момента эмиграции многие и многие российские специалисты состоялись и заняли должности в университетах и больницах Болгарии и даже переехали в западную Европу.
     До своих семи лет Игорь, как и большинство его сверстников был в значительной мере ограждён от собственно болгарской повседневности. Дети вращались в довольно замкнутом пространстве колонии, хотя, конечно, порой выезжали с родителями за ее пределы, впрочем, почти не пересекаясь с внешней стороной жизни. Потому, до поступления на учёбу Игорь говорил только по-русски. Но, так получилось, что мальчик, с которым они подружились при первой встрече в классе, по-русски почти не говорил.
     Боря хорошо понимал всё, что происходило на уроках, но отвечал учителям и товарищам по-болгарски. Он тоже жил в Софии, но за пределами русской колонии, родившись в смешанной семье. Отцом Бориса был донской казак Семён Чернорубашкин, а мамой - болгарка Дора, для близких - Дорче. Русский язык был не чужд Борису, хотя вырос он в болгарской среде. В гимназию Борю привёл отец, желавший, чтобы сын учился и взрослел среди русской культуры и ментальности. И не зря, в будущем это определило судьбу и всю жизнь Бориса Рубашкина, ставшего всемирно прославленным исполнителем русских песен и оперным певцом.
     Дружба Игоря с Борей - лишь один малый штрих на полотне судеб российских патриотов своей родины, в бесконечной разлуке с которой они оставались ей преданы и воспитывали в уважении и любви к России своих детей. Они не питали иллюзий, прекрасно знали, что никогда не вернутся туда, откуда были изгнаны, да и сама их страна никогда не будет прежней. Но любовь к России оставалась в их сердцах неистребимой десятки лет до самой смерти.
     На примере Игоря Александровича и друзей его детства, о которых он рассказывал, я уверено могу судить, что отношение детей, родившихся в эмигрантских семьях, к России почти всегда формировалось тёплым, почтительным, зачастую даже подобострастным. Для подавляющего большинства из них прошлая жизнь предков, их достижения на родине были очень важны, значительны, почти легендарны. Да во многом оно так и было!
     В гимназии Игорь изучал стандартный набор предметов и, разумеется, закон божий, составляющий духовную основу российского православного общества. В Болгарии, стране в целом православной, это было вполне естественно по сравнению, например, с Турцией, или католической Европой. И всё же, для семьи Игоря, как и для многих других русских, это была жизнь на чужбине. Однако сам Игорь имел статус болгарина по рождению, для него в стране были открыты все возможности, чего, конечно же, понимали его родители. Они делали всё, чтобы мальчик получил хорошее образование и определился в будущей жизни. Пареньком Игорь рос статным, ладным, красивым, талантами обделён не был. Выбрал музыку, как и его дружок Боря, и в итоге стал пианистом.
     Детство и отрочество Игоря пришлись на период Второй Мировой. Разумеется, это было тяжёлое время для всех, но особенно - для подростка, так как менялись и даже ломались ещё неокрепшие его убеждения и не совсем чёткие стереотипы. С малых лет впитав в себя пиетет к России, сейчас он был вынужден переживать неприязнь и враждебность своей родины Болгарии к родине предков. Официальная Болгария была союзником нацистской Германии, и это должно было приниматься сознанием мальчика, как нечто правильное во время обучения в стенах болгарского училища, куда теперь ходил Игорь. Такие противоречия сильно омрачали настроение подростка в период взросления и вхождения в самостоятельную жизнь. А к окончанию войны семья осталась без отца и жизнь усложнилась значительно. Тринадцатилетний Игорь оказался единственным мужчиной в семье, что накладывало на него дополнительные непростые обязательства. Ему пришлось подрабатывать, помогая матери. К этому времени уже проявился и окреп его музыкальный талант. Игорь не упускал малейшего случая заработать, аккомпанируя и играя в оркестрах.
     Рассказ мой не может быть плавным и обстоятельным, поскольку наше общение с Игорем Александровичем было непостоянным и не очень продолжительным, а рассказы его о себе носили вполне случайный характер. Он с удовольствием вспоминал о некоторых приятных фактах своей биографии, но о тяготах и несчастьях, постигших его предков и его самого, говорил скупо. И хотя, я позволял себе кое-о-чём его расспрашивать, всё же подробной и непрерывной картины его жизни я создать не могу.
     Из его воспоминаний становилось понятно, что музыка всё больше места занимала в его жизни. Он серьёзно учился и вскоре стал профессиональным пианистом. Совсем ещё молодым человеком Игоря приняли в состав Софийского симфонического оркестра, где он прослужил несколько лет. За эти годы он не раз побывал на гастролях, в основном в социалистических странах, но и в Австрии и Западной Германии ему тоже довелось выступать. Только в Советском Союзе он не был ещё ни разу, а именно в Россию его тянуло особенно. Прекрасно владея русским языком, он мог бы многое узнать и пообщаться с людьми, увидать и прочувствовать всё то, что было заложено в него с детства родителями и преподавателями русской гимназии в Софии.
     Так уж получилась, что, работая музыкантом, Игорь Александрович начал сотрудничать с театром, а позже с национальным радио. Там не могли не заметить всех достоинств молодого человека и предложили ему стать диктором. А со временем он профессионально занялся и звукорежиссурой.
     Однажды, рассказывая об этом, Игорь Александрович упомянул, что многие годы он зачитывал в новостях сводку об уровне реки Дунай для поддержания судоходства. Эта сводка передавалась на трёх языках ежедневно. И тогда я вдруг понял, что слышал его голос по радио сотни раз, даже не подозревая, что однажды нам предстоит встретиться.
     Когда мы познакомились и начали общаться, он жил с очень приятной, милой тактичной женщиной. Мне помнится, что её звали Стефкой. Я даже не знаю, были ли они женаты, или просто сожительствовали в гражданском браке, но отношения Игоря со Стефкой были очень трогательными. Она, будучи софиянкой из интеллигентной семьи, очень ценила и уважала Игоря Александровича.
     А между тем в прошлом у Игоря Александровича была другая семья, но об этом он вспоминал неохотно. Лишь было понятно, что первая жена его умерла, а с сыном он почему-то совсем не общался, хотя тосковал о нём и особенно о внуке. Стефка же окружала мужа теплотой и заботой. В это время они были уже пожилыми людьми, хотя она была явно младше него лет на десять.
     Из-за дороговизны жизни в столице (пенсия у него была скромная, а накоплений особых не имелось), Игорь оставил квартиру семье сына, а сам купил очень старый, но крепкий дом в деревне в самом сердце балканских гор, в окрестностях Габрово. Его верная спутница переехала с ним в эту абсолютную глушь. В Софии у неё тоже оставалась взрослая дочь, поэтому Стефка частенько на выходные уезжала повидаться с ней и внучками, которых очень любила. А поскольку мы приезжали в деревню, в дом, который снимали по соседству, как раз в конце недели, Стефче, как ласково обращался к ней супруг, была очень довольна, что у Игоря имеется компания на время, в которое она будет отсутствовать. Я помню, что ей нравилось, когда, встречаясь в гостях, мы с Игорем разговаривали по-русски. Сама она, разумеется, понимала русский язык, но разговаривать немного стеснялась, чувствуя, что владеет им недостаточно хорошо. Но зная, какое удовольствие доставляет Игорю общаться на родном языке, чего он был давно лишён, очень радовалась за него.
     А Игорь Александрович ещё и подрабатывал ночным сторожем в заброшенном пансионате, который находился при въезде в деревню, в паре километрах от его дома. Бывшая база отдыха какого-то из габровских предприятия была давно продана одному из местных бизнесменов и пустовала. Ночью ее надо было охранять от непрошенных гостей, на что и подвизался наш знакомый, так как это для него не составляло особого труда.
     Благодаря этой его должности мы, собственно, и познакомились. Как-то мой папа, которого мы поселили на лето с внучкой и двумя собаками в снятом нами доме, прогуливался, обозревая окрестности и из любопытства зашёл за ворота этой базы. Тут его и окликнул сторож, задержавшийся утром после ночного дежурства. Разумеется, папа ответил по-русски в своём стиле, мотая головой и сильно жестикулируя, дабы наверняка довести до собеседника свою неболгарскую речь, чем привёл сторожа в искренний восторг! Встретить здесь русскоязычного человека весьма приличного вида, да ещё и соответствующего по возрасту Игорь Александрович не смел и надеяться. После завязавшегося диалога мужчины быстро нашли много общего, и теперь коротать в дежурке ночи в одиночестве Игорю больше не приходилось: за шахматами, поклонниками которых оказались оба мужчины, время пролетало незаметно, а уж за задушевными беседами - тем более.
     Игорь воспрял духом и даже заметно помолодел за первые несколько недель нашего с ним знакомства. Ох, как не хватало ему такого простого, но столь необходимого общения в последние годы! У него появился стимул просыпаться и проводить дни с интересом, с весельем и толком.
     Когда мы впервые пришли к нему домой, он с порога предупредил нас, что во дворе есть две собаки, с которыми стоит бы осторожными. А узнав, как зовут псов, я сразу понял, насколько же ему приятно и важно было познакомиться с нашей семьёй. Собак звали Шарик и Бобик! Да, именно так! Именно русские клички давал Игорь Александрович своим питомцам, настолько в нём была сильна врождённая ментальность. В русской колонии, где он вырос ведь тоже были собаки и кошки, коровы и лошади, и звали их всех, разумеется, Бурёнками, Мурками и Шариками...
     А ведь мы иногда просто не замечаем, что такие мелочи, полюбившиеся человеку с детства, остаются с ним навсегда, а к старости особенно греют сентиментальную душу.
     Во время работы на Болгарском Национальном Радио Игорю Александровичу встречалось не мало разных интересных личностей. Он познакомился со многими видными деятелями культуры, причём не только болгарскими, но и зарубежными. Особый интерес у него вызывали гости из Советского Союза, которых было, конечно же, большинство в те известные времена. Кроме официальных рабочих контактов в качестве переводчика и корреспондента, Игорь успевал пообщаться с некоторыми неформально и даже завязать приятельство.
     И вот однажды сбылась его мечта, он отправился в командировку в Россию. Произошло это уже после распада СССР, в самом начале 90-х. Впечатлений от этой поездки у Игоря Александровича осталось очень много! По его словам, сбылось всё, на что он надеялся и рассчитывал. Он побывал в самых для него важных и интересных местах Москвы и Петербурга, вдыхал воздух сызмальства известных улиц и площадей. В свободное время не вылезал из музеев, театров и концертных залов. Вернулся домой он абсолютно счастливый и воодушевлённый.
     С тех пор прошло больше 10 лет, но все эти годы он жил мечтой побывать там снова. И отчасти поэтому выпавшее общение с нами, коренными москвичами стало для него отдушиной и поддерживало надежду на новое путешествие.
     Чтобы подчеркнуть душевную чуткость и тонкость Игоря я хотел бы рассказать ещё пару эпизодов.
     Приведу вроде бы совсем непримечательный случай, связанный с собаками. Его Шарик был добродушным и бестолковым пёсиком никому не известной помеси вполне всем известных пород. Он слонялся по двору и по всей округе в свободном режиме. А вот Бобик (тоже абсолютно ''дворянского'' по Окуджаве происхождения) был псом весьма злобным, массивным, напоминающим своими формами бульдога - настоящим сторожем дома. Из-за своего характера он сидел на цепи и жил в отдельной будке. Но с хозяином он был кроток и даже нежен. И именно его Игорь любил особенно. Он рассказывал о псе всевозможные забавные подробности, которые скучились с ним за его долгую жизнь, ведь Бобику было уже почти десять лет! Однажды Игорь сказал нам, что на днях дал Бобику косточку, довольно крупную и будет наблюдать, как пёс её грызёт. Я, конечно, быстро забыл об этом, но через неделю Игорь пришёл возбуждённый и совершенно счастливый. Оказалось, что Бобик сгрыз косточку до основания, вот какой он молодец! Такое умиленное отношение к живому и неживому проявлялось у Игоря постоянно.
     А второй случай совсем о другом. Чтобы повидаться и пообщаться с Игорем и Стефкой нам не требовалось никакого особенного повода. Но однажды мы пригласили их к ужину на День рождения нашей Али. Они пришли очень нарядные, что для нашей деревни смотрелось бы смешно, но не в этом случае. Стефче надела очень красивое вечернее платье, которое в местных реалиях ей явно никогда не приходилось надевать. Игорь был неотразим в хорошем костюме, с аккуратной бородкой, в своих красивых очках в тонкой золочённой оправе. Чета преподнесла Але в подарок новенький фотоаппарат. Но подчеркнуть я хочу другое.
     Аля в те дни училась в музыкальной школе и занималась дома на электрооргане Ямаха, за неимением у нас настоящего пианино. Игорь неспеша приблизился к инструменту и очень деликатно произнёс: ''Деточка, вот тут ты неправильно играешь. Посмотри, как надо...''. Он пробежался пальцами одной руки по нескольким клавишам и сразу стал виден его талант. Несмотря на возраст и на то, что он много лет не подходил к инструменту, его игра была столь легка и невесома, что все мы застыли в изумлении. А Аля, которая в наших взрослых разговорах не участвовала и не знала о его истинной профессии, в изумлении сказала: ''Ого! А откуда Вы так умеете?''
     Ещё бы, для нее он был деревенским дедушкой, пусть приятным и обходительным, но дедушкой, живущим в доме без удобств, колющим дрова, держащим дворовых собак и сторожившим по ночам на раскладушке какой-то там объект за ржавым забором. Игорь очень скромно улыбнулся в усы и тихонько ответил: ''Я тоже когда-то учился играть на фортепьяно''. Разумеется, о своём высшем музыкальном образовании, огромном опыте пианиста и преподавателя он распространяться не стал.

     В конце этого рассказа мне хочется сделать очень необычный вывод, к которому я пришёл в результате нашего знакомства. Я напрямую никогда не спрашивал об этом у Игоря Александровича, но в последствии говорил на эту тему с папой, и тот поддержал меня во мнении, что хотя Игорь родился, вырос и всю жизнь прожил в Болгарии, в душе он оставался глубоко русским человеком, чувствую себя всю жизнь в большей мере чужестранцем на своей настоящей родине. Это очень смелые слова, но такое абсолютно однозначное впечатление осталось и у меня, и у папы, который намного больше времени провёл с Игорем, намного лучше его узнал и понимал, конечно, намного глубже.

     С Игорем Александровичем и его супругой мы общались всего одно лето. Если постараться, можно примерно посчитать, сколько часов мы провели вместе, и получится совсем не такая уж внушительная цифра. Но это знакомство оказалось для меня одним из самых запоминающихся и важных в жизни. Тогда я до конца не отдавал себе отчёт о том, чего чувствую и что приобретаю от этого общения. Но думаю, что в глубине сознания понимал, что происходит нечто важное, то, чего обязательно повлияет на меня и даже в чём-то изменит моё мировоззрение. Так оно и произошло. У Игоря я безусловно научился, тактичности, доброте, философскому взгляду на самые обыденные вещи и явления, которые до этого вообще не замечал и не ценил.
     И наверное, не случайно наступил момент, в который мне потребовалось вспомнить и рассказать об этом чудесном человеке.

                20-23.08.2025. Хайфа.