Странник. Биография Николая Пржевальского

  Странник

  Поэтическая биография Николая Пржевальского

  Часть первая. Зов пустыни

  Глава 1. Первый взгляд на бесконечность

*Смоленская губерния, имение Отрадное, 1855 год*

Унылая пора! Очей очарованье!

О, нет, не злато осени манит —

Проснулось в юном сердце упованье

На зов пустынь, где солнце жжёт, горит

Над вечным, тихим морем из песка,

Где нет следов и отголосков горя.

И только ветер, вечный, как тоска,

Поёт о том, что есть иные дали,

Что нас не держит больше эта боль,

И нет цепей, что так нас истязали.

Шестнадцатилетний Николай Пржевальский стоял на краю оврага за отцовским имением и смотрел вдаль. Смоленские поля, покрытые первым снегом, казались ему тюрьмой. Где-то там, за горизонтом, лежали земли, о которых он читал в книгах Гумбольдта — пустыни Азии, непроходимые горы Тибета, таинственное озеро Лобнор.

— Коля! — окликнула его мать, Елена Алексеевна. — Иди в дом, простудишься!

Но он не слышал. В ушах его звучал не материнский голос, а вой пустынного ветра, о котором писали путешественники.

Мать подошла ближе, накинула на плечи сына шубу.

— Опять мечтаешь о своих путешествиях?

— Мама, почему мы здесь прозябаем? Почему не можем уехать туда, где настоящая жизнь?

— А что есть настоящая жизнь, сынок?

Николай обернулся. В его глазах горел тот огонь, который пугал и восхищал мать одновременно.

— Настоящая жизнь — это где каждый день борьба. Где природа не прощает слабости. Где человек один на один с вечностью.

Как тот мужик, что барщину несет,
Под солнцем злым, под тяжестью оков,
Так здесь, в именье, дух его гнетет
Тоска по воле, зов иных миров.

— Ты романтик, Коля. Жизнь прозаичнее твоих мечтаний.

— Нет, мама! Я прочитал записки Семенова о Тянь-Шане. Там горы касаются неба! Там орлы парят выше облаков! Там человек может стать больше самого себя!

Елена Алексеевна вздохнула. Она знала — сына не удержать. Кровь польских предков, искателей приключений, текла в его жилах слишком горячо.

  Глава 2. Училище и первая экспедиция

*Николаевская академия Генерального штаба, Петербург, 1863 год*

В столице туман и слякоть, грязь и вонь,
Чиновники спешат, как муравьи в мундирах.
А он сидит над картами — и вот огонь
В душе его пылает о земных просторах и эфирах.

Пржевальский заканчивал академию блестяще. Но не военная стратегия занимала его мысли, а география неизведанных земель. Профессора качали головами — талантливый офицер губит карьеру мечтами о путешествиях.

— Господин поручик, — обратился к нему начальник академии генерал Леер, — вы подаете большие надежды. Можете стать блестящим штабным офицером.

— Благодарю, ваше превосходительство. Но я хочу исследовать Центральную Азию.

— Зачем? Что там, кроме песка и дикарей?

— Там белые пятна на карте мира. Там земли, где не ступала нога европейца. Там ответы на вопросы о происхождении человечества.

Генерал усмехнулся.

— Вы читаете слишком много Гумбольдта. Реальность прозаичнее. Это тяжелые переходы, болезни, опасность смерти.

— Именно этого я и хочу, ваше превосходительство.

В мае 1867 года сбылась первая мечта — Пржевальского командировали в Уссурийский край для исследования местности. Это была еще не Центральная Азия, но уже Восток, уже неизведанное.

По Уссури-реке, где тигр крадется в чаще,
Где женьшень-корень прячется в тени,
Шел молодой натуралист, все чаще
Забывший, что в Европе есть они —
Салоны, балы, франты и кокетки,
Вся эта мишура пустых забав.
Здесь были только звери, птицы, ветки,
И он был счастлив, ружья не убрав.

Первая экспедиция длилась два года. Пржевальский собрал уникальную коллекцию — 310 чучел птиц, 42 экземпляра млекопитающих, сотни образцов растений. Но главное — он понял свое призвание. Не война, не служба, а исследование природы было его судьбой.

  Глава 3. Монголия. Первое прикосновение к пустыне

*Кяхта, граница с Монголией, ноябрь 1870 года*

Вот он стоит на грани двух миров —
Позади Русь с ее снегами, болью,
А впереди — простор без берегов,
Монголия с ее степною волей.

Как некогда крестьянин от сохи
Бежал в Сибирь от барского насилья,
Так он бежит от светской чепухи
В края, где только ветер да ковыли.

Первая экспедиция в Центральную Азию началась. С Пржевальским шли всего три человека — подпоручик Пыльцов и два казака. Минимум людей, максимум решимости.

Монгольская степь встретила их морозом и ветром. Минус тридцать, а палатки продуваются насквозь. Но Николай был счастлив как никогда.

— Ваше благородие, — сказал казак Чебаев, — может, вернемся? Замерзнем ведь!

— Чебаев, ты видишь эту степь? Она бесконечна! Здесь можно идти месяцами и не встретить человека! Разве это не прекрасно?

— Прекрасно-то прекрасно, да только помереть можно.

— Лучше умереть в пути к великой цели, чем сгнить в гарнизоне от скуки.

Они шли через Монголию к озеру Далай-нор, потом к хребту Инь-шань. Каждый день — новые открытия. Антилопы, которых никто из европейцев не видел. Растения, не описанные в ботанических атласах. Горы, не нанесенные на карты.

В степи монгольской, где кочевник-бедный
Пасет отары тощих, злых овец,
Где нет воды и хлеб — продукт заветный,
Там русский странник, словно сам творец,
Творит из хаоса порядок знанья,
Дает названья рекам и горам,
И превращает дикие блужданья
В науки строгий, величавый храм.

  Глава 4. Открытие озера Лобнор

*Пустыня Такла-Макан, март 1877 года*

Вторая экспедиция в Центральную Азию стала триумфом. Пржевальский шел туда, куда не решался идти никто — в самое сердце пустыни Такла-Макан, к мифическому озеру Лобнор.

Местные жители говорили — озеро блуждает. Китайские карты помещали его в одном месте, древние хроники — в другом. Многие вообще считали его легендой.

Песок и зной, миражи и мученья,
Верблюды падают, вода на вес золота.
Но он идет — упрямец, без сомненья,
Что где-то там вода блестит, как молот.

И вот свершилось! Средь барханов желтых
Блеснула гладь — не мираж, а явь!
Лобнор нашелся, в камышах протертых,
С фламинго стаей, розовой как кровь.

— Господа! — воскликнул Пржевальский. — Мы нашли его! Озеро, которое искали столетиями!

Но открытие породило новую загадку. Озеро находилось не там, где указывали китайские карты. Почему? Пржевальский выдвинул гипотезу — озеро действительно блуждает, меняя свое ложе раз в тысячу лет из-за наносов реки Тарим.

Это открытие прославило его на весь мир. Географические общества Европы присуждали ему медали. Но для него важнее было другое — он прикоснулся к тайне природы, разгадал одну из ее загадок.

  Глава 5. Встреча с дикой лошадью

*Джунгария, осень 1879 года*

Третья экспедиция подарила открытие, увековечившее имя Пржевальского — дикую лошадь, последнюю настоящую дикую лошадь на Земле.

Киргизы-проводники говорили о ней шепотом — кертаг, дикий конь, которого невозможно поймать. Быстрее ветра, осторожнее лисы, вольнее орла.

И вот в бинокль на гребне дальнем
Он видит их — табун гнедых коней,
Не тех, что человек смирил печально,
А вольных, диких, без узды и дней
Неволи, без седла и стремени.
Они паслись, как в дни творенья мира,
Когда еще не знали племени
Людей, их плети и кумира.

Пржевальский затаил дыхание. Перед ним было живое ископаемое — лошадь, какой она была до приручения. Короткая стоячая грива, темная полоса вдоль спины, крепкие ноги, приспособленные к бегу по каменистой пустыне.

— Стрелять? — шепнул казак.

— Обязательно. Без образца нам не поверят.

Выстрел. Одна лошадь упала, остальные умчались, подняв облако пыли.

Позже, исследовав череп и шкуру, ученые подтвердят — это новый вид, неизвестный науке. Его назовут Equus przewalskii — лошадь Пржевальского.

Но сам Николай, глядя на мертвое животное, испытывал странную грусть. Он убил свободу, чтобы дать ей имя.

Так человек, познанья ради,
Стреляет в то, что любит он.
И чучела в музейной клади —
Свободы погребальный звон.

  Глава 6. Тибет — недостижимая мечта

*Северный Тибет, февраль 1880 года*

Четвертая экспедиция. Главная цель — Лхаса, священный город Тибета, куда не пускали европейцев. Пржевальский шел туда, понимая — это может стоить жизни.

Горы вставали стеной. Четыре, пять тысяч метров над уровнем моря. Воздух разрежен, каждый шаг — мучение. Вьючные животные падали один за другим.

Как тот бурлак, что тянет баржу против теченья,
Что падает и встает, но тянет вновь,
Так он тащил свой караван, без снисхожденья
К себе, сквозь холод, высоту и кровь,
Что шла из носа от нехватки воздуха,
Сквозь снежные заносы и мороз.
И только цель — увидеть город-призрак —
Держала дух его, как якорь в шторм матроса.

Но Тибет оставался неприступным. На подходах к Лхасе путь преградили тибетские чиновники.

— Далай-лама не велел пускать чужеземцев.

— Мы пришли с миром, для науки.

— Наука ваша не нужна в священной земле. Уходите, или будет война.

Пржевальский мог прорваться силой — у него было оружие, опытные казаки. Но это означало бы кровопролитие, а он был исследователь, не завоеватель.

Пришлось повернуть назад. До Лхасы оставалось всего 250 верст. Так близко и так недостижимо.

В дневнике он написал: "Тибет остается моей мечтой. Я вернусь. Обязательно вернусь."

  Глава 7. Одиночество среди людей

*Петербург, 1881 год*

После экспедиций Петербург казался душным склепом. Генерал-майор Пржевальский, кавалер всех возможных орденов, член всех географических обществ мира, был глубоко одинок.

В салонах светские львицы
Кружились в вальсе, как в бреду,
А он смотрел на эти лица
И видел только пустоту.

О чем с ними говорить? О пустыне, где вода дороже золота? О горах, где орлы гнездятся выше облаков? О свободе, которую знают только дикие звери?

— Николай Михайлович, — обратилась к нему на приеме графиня Толстая, — расскажите что-нибудь романтическое о ваших путешествиях!

— Романтическое? — он усмехнулся. — Хорошо. Однажды мы три дня пили мочу верблюдов, потому что кончилась вода. Достаточно романтично?

Графиня побледнела и отошла.

Он не умел и не хотел приспосабливаться к светской жизни. Его душа осталась в пустыне, в горах, в бесконечных просторах Азии.

Единственным близким человеком был молодой офицер Петр Козлов, который мечтал о путешествиях. В нем Пржевальский видел себя молодого.

— Петр, — говорил он, — цивилизация — это клетка. Мы приручили себя, как приручили лошадей. Но где-то внутри живет дикий зверь, который рвется на волю.

— Возьмите меня в следующую экспедицию, Николай Михайлович!

— Возьму. Но знай — это не приключение. Это способ существования. Раз попробовав этой свободы, ты уже не сможешь жить иначе.

  Глава 8. Последняя экспедиция

*Каракол, октябрь 1888 года*

Пятая экспедиция в Центральную Азию. Пржевальскому 49 лет — возраст, когда другие думают о покое. Но он снова собирался в Тибет, к своей недостижимой Лхасе.

В Караколе, на берегу Иссык-Куля, экспедиция остановилась для последних приготовлений. Места знакомые — он бывал здесь раньше. Но что-то изменилось. Не в природе — в нем самом.

Вода Иссык-Куля синяя, как небо,
Но он глядит в нее, как в бездну лет.
И видит — молодым он больше не был,
И понимает — возврата нет.

Как тот крестьянин, что всю жизнь пахал,
И вдруг упал на борозде последней,
Так он почувствовал — устал,
Смертельно, окончательно, бесследно.

Однажды утром, выпив воды из реки, он почувствовал острую боль в животе. Брюшной тиф — диагноз военного врача.

— Ничего страшного, — говорил Пржевальский. — Переболею и пойдем дальше.

Но болезнь прогрессировала стремительно. Жар, бред, в котором он видел Тибет, Лхасу, золотые крыши монастырей.

— Петр, — позвал он Козлова, — обещай мне...

— Что, Николай Михайлович?

— Продолжишь... Дойдешь до Лхасы... Обещай...

— Обещаю.

20 октября 1888 года Николай Михайлович Пржевальский умер. Не дойдя до своей мечты. Но открыв миру целый континент неизвестного.

  Эпилог. Бессмертие

*Берег Иссык-Куля, наши дни*

На берегу озера стоит памятник — орел, расправивший крылья над картой Центральной Азии. Здесь похоронен человек, который был свободнее орла.

Туристы фотографируются, гиды рассказывают биографию. Но мало кто понимает суть этого человека.

Он не был завоевателем — не основал империй.
Не был ученым в строгом смысле — больше путешественник, чем исследователь.
Не был писателем — его книги суховаты, полны цифр и фактов.

Кем же он был?

Как волга катит воды к морю,
Неудержимо, день и ночь,
Так он катил свою историю
К мечте, что унеслась бы прочь
От всех, кто слабже волей.
Он был апостолом пространства,
Пророком дикой воли,
Поэтом Божьего убранства.

Лошадь Пржевальского до сих пор бегает по степям Монголии — последняя дикая лошадь планеты.
Озеро Лобнор исчезло, как он и предсказывал, но появится снова через века.
Тибет открылся миру, но остался загадкой.

А сам Пржевальский? Он растворился в пространстве, которое исследовал. Стал частью ветра в пустыне Гоби, снега на перевалах Тибета, воды в озерах Центральной Азии.

Не всем дано так умереть — в пути,
Не всем дано так жить — в движенье вечном.
Но тот, кто смог себя найти
В пространстве диком, бесконечном,
Тот обретает право на бессмертье.
Не в бронзе статуй и не в книгах пыльных,
А в том, что где-то на рассвете
Встает за горизонтом призрак сильный,
И манит вдаль, где нет дорог,
Где только ветер, солнце, Бог.
  Конец