4. Христофорыч

                4.  Христофорыч

Вторую неделю деревню «Кречеты» поливают дождем сизые тучи. Конец октября. Последние листья скользят под ногами на размокших дорогах. Да и кто теперь куда пойдет? Разве что высунет нос глянуть, не видать ли просвета в облаках, да и снова в тепло…

Дом Матвея Ивановича большой добротный, теплый. Строился на большую семью. Когда-то в нем звучали  детские голоса, да только теперь разлетелись голоса эти по всему свету, по праздникам открытки с поздравлениями шлют да проездом в отпуск на пару дней кто заглянет. Только фотографии в рамочках по стенам напоминают о былом.

В бытность, когда Матвей только начал работать в милиции участковым, отгородил часть одной комнаты под «служебный кабинет». Для солидности поставил большой письменный стол с ящиками для дел, стул да узкую кушетку, на которой он «думал о работе». На стене висит подробная карта деревни и прилегающих окрестностей и портреты Дзержинского и тогдашнего министра МВД Нургалиева, вырезанные из обложек «Огонька»

За тонкой перегородкой Пелагея Никифоровна жена Матвея смотрит очередную серию, как выражается Матвей, «вопли-сопли». Сам же он в своем «кабинете» сидит на кушетке и растирает больную ногу. В непогоду она побаливает сильнее. На пустом столе сидит и неотрывно наблюдает за действиями Матвея старый кот Тимоша. Кажется, он все понимает и читает мысли хозяина.

А мысли эти довольно грустные…
«Вот, проходит жизнь, поди самый краешек и остался… Тебе-то что Тимоша, дальше вот той карты ты и не бывал нигде, и верно и нет у тебя других желаний, как пожрать да поспать. А из  развлечений одни мыши да пташки. А мне бы еще хотелось  на мир посмотреть. За границей побывать… ну там, в Париже, аль в Испании… своими глазами увидеть, а не только по школьным учебникам да по «Клубу путешествий». В Америку не хочу, враги они наши… как-то так. А вот… погодь-ка, а енту самую Америку-то кто открыл? Еще что-то помню - Колумб… блин, Христофор!»

Матвей вдруг забыл о больной ноге, вскочил и завопил

-  Твою ди-ви-зи-ю!

Тимоша тоже вскочил, решая удирать сразу или можно погодить.

Мелькнувшая мысль обрела реальные очертания.

Пелагея, убавив звук телевизора, стукнула в стену

- Ты с кем там воюешь?

- Не твого ума, Палашка… - отозвался Матвей

- Ну-ну… умник… - проворчала Пелагея и прибавила звучание своих «воплей»

А  Матвей решительно «ликвидировал» кота со стола, залез в нижний ящик, достал поллитровку «Cтоличной», заныканую на крайняк, сунул ее в карман  и пошел в сарай.

В сарае любовно погладил свой электрический самокат, которым до сих пор попользовался на зависть односельчанам пару раз, потом открыл самодельный шкаф, в котором хранились, как он сам выразился «элементы боевой молодости». Быстренько надел милицейские брюки,  китель с погонами старшего лейтенанта, влез в резиновые сапоги и только полез за фуражкой, как на пороге появилась Пелагея, укрытая с головой плащом.

- И куда ты, старый, намылился?

Матвей вздрогнул от неожиданности.

- Куда-куда… по бабам. Тебе-то чаво? У тебя телек, вот и пялься в него…

- Ну-ну… обратно не пущу, так и знай… ходок.

- По делу я иду, по делу. Треба навестить ночующую… тьфу ты… вот ведь зараза
какая… спящую ячейку.

- А твоя «ячейка» знат, что у тебя внуки скоро школу будут заканчивать?

- Будет знать, если спросит…

- Ну, смотри, после «спокойной ночи, малыши» явишься, моей еще бабки  рубЕль тебя будет ждать.

- Как получится. Да на дело я иду, на дело, ясно? И при исполнении…

- Твои исполнения закончилась аж пятнадцать лет назад

- Менты бывшими не бывают.

- Ишь, вырядился. Ты тода еще и ружо прихвати.

- Патронов нема

- А твоя «ячейка» это знат?

- Обойдусь без кровопролития.

- Вот куда ты в дождь?  Простынешь, лечить не буду.

На это Матвей показал ей горлышко бутылки и, накинув на себя плащ-палатку,  легонько подвинув жену плечом от порога, вышел под дождь. В след услышал не мысленное для женского пола ругательство с вывертом.

Но у него уже запела душа  - «Наша служба и опасна и трудна»… Одним словом, Матвея Ивановича «понесло» навстречу подвигу.


Дмитрий Христофорыч Долгов в деревне «Кречеты» появился лет эдак двенадцать назад. Назвался художником. Примечателен был не только своим ростом, но и поразительным сходством с Всесоюзным Старостой Михаилом Ивановичем Калининым, чей портрет старички, коим за восемьдесят помнили еще по школьным учебникам. Пустила его на постой еще не старая вдовушка Наталья Лукьянишна. За спиной селяне посмеивались и пророчили ей сожительство и даже скорую свадьбу с этой «колокольней» потому Дмитрий Христофорыч был под метр девяносто, а Наталья же была ему чуть выше пояса. Ее в деревне недолюбливали – по пустякам постоянно ссорилась с соседями и вообще вела довольно скрытный образ жизни. Да и хата ее, которая ей досталась после смерти мужа лет уж двадцать назад,  была по меркам деревни очень большой, в два этажа. Стояла она на въезде в деревню, но не как у всех, в одну линейку, а была отделена от улицы приличным садом и глухим забором, и  чтобы заглянуть за него, нужно было вставать на цыпочки.

Дмитрий Христофорыч занимал у нее большую комнату, на втором этаже с большим окном и с выходом на крохотный балкон. Именно этот вариант и понравился постояльцу – свет для художника очень много значит. Скоро из постояльца он превратился в постоянного жильца.
 
По началу, он еще пару лет ходил с мольбертом на этюды, благо живописных мест в деревне и окрест довольно много, и даже писал большую живописную картину с речкой «Талька», с лугом за ней и опушкой дубового леса. Куда потом эта картина делась, никто не знает.

Через пару лет с мольбертом его уже не встречали. Выходил он только до сельмага и сельсовета, она же почта. Со всеми здоровался, но как-то… сухо что ли, в разговоры не вступал, если и отвечал то «да» и «нет». Ну, к нему и не приставали – не хочет человек обчаться, ну, и Бог с ним.
Но после случая с порушенным памятником Ленину у сельсовета, он неожиданно принял активное участие в восстановлении справедливости, и почти за свой счет соорудил новый памятник, но уже товарищу Сталину И.В., и все поменялось. После этого  сельчане его  шибко зауважали.


В деревне калитки никто не запирал. А тут…  Матвей торкнулся было в металлическую дверь в заборе – закрыто. Подумал про себя «Окопался, вражина… все равно достану». Но не лезть же через забор, высоковато. Стукнул пару раз по железу и тут увидел кнопку звонка. Надавил и держал, пока не услышал шлепающие по лужам шаги

- Кого нечистая на ночь глядя несет?

- Наталья, отворяй,  полиция.

- Ты штоль, Матвей Иванович? – открыла дверь Лукьянишна,  зябко кутаясь в кофту, под зонтом и в резиновых ботах, - заходь быстрее, не лето…

- А ты штоль наряд полиции с автоматами ждала? Постоялец твой дома?

- Так не вызывали мы никого. А Дмитрий Христофорыч, где ж ему быть… вона на мансандре свет жжет. Проходь в дом скорей, да свою одежку на веранде повесь, пусть стечет. А чой-то ты при параде, Иваныч?

- Так надо.

Матвей только зашел в дом, как со второго этажа раздался голос Христофорыча

- Это кто же звонок чуть не оборвал? Кто у нас, Наташа?

- Это Матвей Иванович, участковый.

- Ну, так чай накрывай гостю, я через пару минут спущусь…

 «Не иначе улики прячет… но и мы не лыком шиты» - подумал Матвей – мы издалека начнем, а уж потом «расколем»».

Наталья Лукьянишна накрыла чай и ушла к себе, а со второго этажа спустился в длинном темном махровом халате Христофорыч. Без очков, он уже был меньше похож на Калинина. Христофорыч заметив «наряд» Матвея, ухмыльнулся про себя

- Нуте-с, давайте пить чай. Чего стоим, присаживайтесь к столу. «В ногах правды нет» и как добавил один поэт «но правды нет и выше». Матвей Иванович, я вижу, что вы не просто так на огонек заглянули, а дело какое есть. Ну, о деле, если таковое имеется, мы уж после чая поговорим.

«Усыпляет бдительность… известный прием» - подумал Матвей, вслух же сказал

- Да, дело-то пустяшное, можно и позже… даже и  не сегодня. А так… хотелось с вами поближе познакомиться. Раньше все было не с руки, как-то не получалось.

- Ну, вот и славно. Вы варенья побольше кладите, да на крендельки налегайте, у Наташи они особенные…

- Благодарствую. Вы, Дмитрий Христофорыч…

- А давайте мы с вами на «ты» перейдем. Мы вроде бы одного возраста, можем и просто по имени.

«Так, воспользуемся другим приемом» - подумал Матвей, достал и поставил на стол бутылку «Столичной»

- Ну, Дмитрий, для этого нужно ну, и…  закрепить нашу встречу. Благо, погода шепчет.

Христофорыч  улыбнулся, погладил свои усы и, оглянувшись на дверь, тихо сказал

- Для такого дела нам, пожалуй, лучше подняться ко мне наверх. Похоже мы надолго. Не будем мешать отдыхать Наташе. Сейчас пошарю в холодильнике, что у нас есть к такому «чаю».

Поднялись на мансарду. Матвей ожидал увидеть много картин на стенах или какой-нибудь компромат на жильца, но ничего такого не нашел. Правда, в углу стояло несколько повернутых к стене рамок с картинами. На столе куча бумаг, отметил - не документы, пара стульев и кровать.

- Вот такое мое прибежище – сказал Христофорыч, сдвинул бумаги на край стола и сервировал нехитрый «банкет».

- Вот ты, Дмитрий…

- Можно короче – Димыч.

- Не солидно как-то, вроде бы не пацаны. Ну да ладно. Вот ты художник. В Испании небось бывал.

- Проще сказать, где я только не бывал. Почти всю Европу исколесил. Все же я действительный член-корреспондент Академии художеств. Мог себе позволить. Да и когда только обучался еще, тоже приходилось.

- А это как член-корреспондент? Это вроде к прессе…

- Попроще говоря – академик. Давайте сначала поднимем хм… «бокалы» за более близкое знакомство.

- Это с нашим… надо же, с академиками, понимаешь, не приходилось…

Выпили, захрустели малосольными огурчиками. Матвей решил, что пора…

- А вот скажи, Дима, что за отчество у тебя такое - Христофорыч? У тебя что, корни испанские?

- Матвей, ты чего? Христофор это греческое имя. Означает «Несущий Христа». В России давно используются. Христя, Христоня, Христоша и даже Тоня. Мой отец, Долгов Христофор Петрович, был в свое время известным зодчим, церкви, соборы строил.

«Это надо же, как я пролетел - подумал Матвей - или все же, это только маскировка? Еще проверим…». В слух же сказал

- Значит, говоришь, церква возводил, православный значит был. А сам ты как? Ну, к церкви? Или по второй сначала, за родителей наших. Мой-то вот крестьянствовал.

- Да и мой дед тоже из крестьян. Выпьем за помин наших предков.

Молча выпили. Задумались, каждый о своем.

Матвей подумал, но уже не так уверенно "шифруется неплохо". А Христофорыч вдруг улыбнулся

- Вот ведь какой интересный разговор у нас намечается. У Федора Михайловича Достоевского есть, за точность цитаты не уверен – «Как сойдутся русские мальчики, немного выпьют и тут же первым вопросом у них «Како веруеши, али вовсе не веруеши».

- Не читал… как-то не до этого было.

- Ну, еще есть время почитать. Очень полезное, надо сказать, занятие. А про веру я так скажу. Бог есть и это не требует доказательств. В этом даже атеисты, про себя, разумеется, не сомневаются… как жизнь прижмет, креститься начинают…  Что до меня, то я верую в Единого Создателя и в Сына его воскресшего Христа. Вот только в церкви сам был, может полсотни лет назад еще с отцом. Да, для моей веры и не нужны посредники, кои в церкви служат, потому твердо знаю, что Бог во всем, и во мне в том числе. Приступая к новой картине и даже к этюду, всегда про себя прошу у Создателя благословения. Про тебя я не спрашиваю, если захочешь, сам скажешь, а нет, твоя воля.

- Дима, отчего ж, я вроде бы атеистом воспитан, а как увижу красивый закат или еще что красивое, невольно подумаю, «Господи, хорошо-то как». Одного не понимаю, как можно тот же красивый закат на фотографию или картину перенесть? В них эта самая «Господи» пропадает.

- Тонко подмечено. Вот за это мы по третьей и выпьем. За красоту мира, что нас окружает.

- Возражений нет.

После третьей Матвею неудержимо захотелось закурить и это незамеченным не осталось.

- Матвей, я уже пятнадцать лет не курю, но тебя понимаю. Ты можешь дверку на балкон открыть и подымить.
 
Матвей достал свою «Приму», открыл дверь на балкон и жадно затянулся сигаретой. Дождь, кажется, стал стихать и стал виден берег речки и горизонт с вечерним закатом, лучами последними подсвечивающими тучи. И эта картина  его почему-то сильно взволновала. А еще он подумал – «Ну не может быть, чтобы такой человек, с такими мыслями, которые и его самого, правда не так складно, но посещают, шпионом быть, не сходится все». И вдруг его словно током шибанула неожиданная мысль. Он скомкал окурок в кулаке и, не зная, куда его деть, сунул в карман. Повернулся и взволнованно изрек

- Дима,Я тут на закат посмотрел да на нашу речку со второго этажа и вдруг захотелось мне часовенку поставить вон там, на взгорке, на берегу речки нашей. Бабки-то наши в церковь по праздникам в Будановку шесть верст топают, а тут им рядом…

- Матвей, замри… чуток постой так.

Христофорыч уже сидит за столом с доской на коленях. На доске закреплен лист бумаги и Христофорыч быстро углем делает набросок. Это «чуток» растянулось минут на пять, во время которых у Матвея его восторг немного угас. Наконец, Христофорыч бросил уголь, отложил доску с наброском и удовлетворенно откинулся на стуле

- Пока хватит, Матвей. Садись  наливай себе, а я больше не буду.

- Пить одному не сподручно как-то. Дима, я тут что хотел сказать…

- Я все слышал. И очень рад, что тебя посетила такая мысль. Ладно, так тому и быть тридцать грамм… не больше. За будущую церковь.

- Я говорил о часовенке.

- И за нее тоже. Не знаю, разрешат ли только церковь здесь поставить, жителей для прихода в деревне маловато. Но есть одна идея как из города привлечь людей на ПМЖ. Домов заброшенных много, участки большие, поди по полгектара каждый. Поделить и разрешить дачное строительство с правом прописки. Как-то так. Можно тогда и с газом подумать.

- Ух, ты! Мы бы сами до этого не додумались. Надо собирать сход.

- Ты погоди с собранием. Для начала стариков, да мужиков-«заробитчан», что на терминале пасутся, надо подбить на часовенку. Вот на тебя, как на представителя власти, пусть и бывшего представителя, это дело и возлагается. Еще один вопрос, что у тебя с ногой? Только не говори, что «бандитская пуля» как один мент в каком-то дурацком сериале не уставал повторять.

- Да нет, лет пятнадцать назад пошел в лес, который как свои пять, замечтался, да в овраг и загремел. Ногу сломал, часа три выбирался… плохо видать кость срослась. А я в свою очередь тоже спрошу. Как академик из Москвы к нам попал?

Христофорыч немного подумал, потом положил локоть на стол, в ладонь пристроил бородку

- Наверно устал. Устал кому-то, да и себе самому что-то доказывать. В Академии люди разные хорошие и не очень, каждый со своими мнениями, часто противоположными. Одним словом суета сует. Так я взял и всю свою недвижимость детям и внукам оставил, а сам решил пешком по России, с котомкой за плечами.

- В народ, стал быть, как Лев Толстой?

- Похоже. Только деревня мне эта чем-то приглянулась, сам не пойму чем. Думал немного поживу и дальше, а оно вон как вышло – больше десяти лет живу… - и без паузы вдруг спросил - А теперь Матвей и ты мне ответь, по какому делу меня посетил товарищ старший лейтенант полиции?

- Я хотел…

- Матвей, ты погоди отвечать. Я попробую угадать. По тому, как ты вошел в дом, да и еще по некоторым признакам, да полунамекам почувствовал я, что ты меня в чем-то подозреваешь. Это правильно – бдительность и в мирное время важна, тем более, когда идет СВО. Но я сильно надеюсь, что я сумел рассеять все твои подозрения. Угадал?

И тут Матвей сам «раскололся». Хотя не до конца.

- Дима, я зашел узнать, ты на временный учет вставал?
- А надо?

- А как же? Если что с тобой, не дай Бог, случись, а в деревне не знают, кто ты и откуда… ну, и прочие сведения. Кто будет отвечать? Скажут, не досмотрели.

- Логично. Только я наверно здесь на ПМЖ останусь. А насчет прописки, если таковая нужна, ты у Председателя Правления…

- У Раисы Максимовны

- Узнай у Раисы Максимовны. Заодно от своего имени провентилируй вопрос по поводу  образования из деревни СНТ.

- Это?

- Теперь деревня под властью района, а Садовое Некоммерческое Товарищество, обладает своей властью распоряжения землей и строениями. Приток жителей требуется.

- Готов послужить родной деревне. А бревна для часовни мы уже теперь начнем готовить.

- Стоп. Давай договоримся. Часовня будет кирпичной, из облицовочного кирпича темно-красного. На железобетонном фундаменте. Все материалы я беру на себя, средств у меня хватит. Проект тоже мой. За вами бетонные и кладочные работы…

- Даже, если старики не смогут, то я сам… один…

- Нет, Матвей, здесь обязательно должен быть коллективный труд, чтобы потом каждый мог сказать, это моя часовня, я ее строил.

Матвей плеснул остатки водки, выпил и изрек
 
- Нет, хороший ты мужик, Дмитрий Хрестофорыч… хоть и академик.


Домой Матвей возвращался уже поздно. Полнеба уже очистилось. Замигали умытые дождем звездочки. На душе было как-то трепетно и тепло, толи от выпитой водки, ну чего там, двести пятьдесят грамм всего – дробина, толи еще отчего, непременно радостного и невыразимого словами.  Почему-то припомнились русские мальчики с их «како веруеши…». Надо бы у Любовь Михайловны попросить книгу писателя Достоевского. У нее наверняка есть, все ж как-никак  сельская интеллигенция…
 
Шел, предвкушая, что вот, по весне, начнется общественная работа, по которой соскучились руки. А еще бережно нес свернутый в трубку свой портрет, написанный самим академиком живописи, ставшего  теперь его другом.