Несъедобный

Розы? Гвоздики? Тюльпаны? Что же мне купить?

Выбирать цветы в подарок даже близкому человеку тяжело, а уж группе незнакомых девушек и того сложнее. Ещё и проносящиеся машины за спиной мешали раздумывать. Прохожие толкались, недобро смотря на меня из-за того, что я загородил часть тротуара, встав у навеса с цветами. Милая старушка вежливо улыбалась мне, показывая имплантированной стальной левой рукой весь ассортимент букетов её крошечной лавки.

А мне трудно было решиться.

Ночь — не то время суток, когда мне легко давались решения пусть и весьма простые на первый взгляд. Хотелось, очень хотелось, чтобы мой подарок понравился тем девушкам: всё же не так часто в наш мегаполис приезжают артисты из других городов, было бы хорошо, если у них останутся приятные впечатления о визите к нам.

Всегда буду рад их вновь увидеть.

Жаль, что на сайте их группы нет никакой личной информации об участницах. И интервью они не дают. Я совершенно не знаю, что они любят есть, пить, какие подарки им нравятся. Будут ли они, вообще, рады, если я подарю им цветы после концерта…

— Молодой человек, что ж вы такой нерешительный?! — Кажется, милой старушке надоело моё общество, хотя во взгляде у неё я видел озорной блеск. Быть может, она подумала, будто я иду на свидание, и вспомнила свои романтические встречи. И теперь торопит меня, чтобы я не опоздал. — Если вы не знаете, какие цветы нравятся девушке, тогда просто купите розы: они почти всем нравятся.

Я кивнул, боюсь с ней заговорить.

Старушка достала из ведра букет из пятнадцати роз.

Я сперва испугался таким большим тратам, но мысленно прикинув свой остаток финансов до следующей зарплаты, понял, что могу себе позволить некоторое пижонство.

Достав из правого кармана нерофон (обязательное для каждого жителя устройство, которое заменяет телефон, дебетовую и кредитную карты, ключи от квартиры и машины, а также удостоверение личности и весь прочий набор документов), я поднёс его к нерофону старушки и провёл пальцем по экрану. Деньги с моего счёта перешли на её, и я стал счастливым обладателем букета роз.

Барьер над городом зашумел. Я поднял взгляд, следя за волной зелёного света, прокатывающейся над пиками небоскрёбов. В детстве, бабушка рассказывала мне, что когда-то на земле были миллионы городов, и в них жили миллиарды людей. И все могли свободно путешествовать между ними. Я никогда в это не верил: если на земле было так много городов, то почему теперь их всего пятнадцать? Как можно было столь легко и быстро уничтожить такое количество строений и людей?

Уверен, это всё миф, как и динозавры. Думаю, что и до апокалипсиса люди жили в своих городах и никогда их не покидали, а про миллионные миллионы людей и городов лишь вымысел стариков, свихнувшихся при виде того, как человечество едва не уничтожила само себя.

Сложно пережить падение мира и остаться в здравом уме.

Барьер угомонился, и я пошёл в направлении театра, прикладываясь носом к букету. Он пах пластиком. Конечно, его побрызгали духами с запахом роз, но всё равно большей частью чувствовался пластик.

После конца света вредить растениям стало уголовно наказуемым преступлением, поэтому купить можно было только искусственные цветы. Однако мне всегда было интересно, как же они пахнут на самом деле. Во дворе моей многоэтажки росли цветы, но мне всегда было страшно подойти понюхать их: если примну там хотя бы травинку, то меня посадят на семь лет. Так что я всё время держался от них на расстоянии. Как знать, может однажды, я наберусь смелости, чтобы их понюхать.
Увлёкшись запахом ненастоящих роз, я прошёл мимо двери театра — лишь пёстрые афиши намекнули мне, что я добрался до нужного места. Пару раз шагнув назад, словно сдавал задом на машине, я встал напротив стеклянной двухстворчатой двери. Глядя на яркие лампы вывески с надписью “Одиссей” и переливающиеся стразы на буквах, я сжал букет покрепче, но не мог войти внутрь, будто какая-то сила внутри меня отговаривала сделать шаг за порог.

Подскочивший из-за угла страх парализовал меня, словно передо мной вместо светлого гламурного коридора возникла чёрная громадная пасть хищного зверя. Последний раз я не мог пошевелиться от страха в восьмилетнем возрасте, когда на парковке на меня выехала машина. Я тогда прекрасно понимал, что достаточно всего пару шагов сделать в сторону, и электромобиль проедет мимо, но ноги меня совершенно не слушались — я не в состоянии был пошевелить хотя бы пальцем. Только пока водитель не вышел и не начал на меня орать, я не смог сойти с места.
Неприятные воспоминания прогнали глупые ассоциации, и «пасть зверя» исчезла. Помотав головой, я выплеснул последние капли страха и вошёл в театр.

Золотые лучи потолочных светильников, падающие на белые увешанные картинами стены коридора, создавали ощущение, и даже аромат роскоши. Я чувствовал себя миллионером, расхаживающим по особняку. Пока на моём пути не встали матовые красные двери, оббитые позолоченным металлом.

Вернувшись в реальность и вспомнив, что до статуса миллионера мне не хватает в общем счёте одного миллиона, я подошёл к электронному терминалу. Белая пластиковая коробка, габаритами чуть больше мусорного контейнера в парке, потребовала, чтобы я доказал, что я не робот.

Мне не составило труда выбрать все картинки с велосипедами на сенсорном экране терминала, после чего он попросил меня предъявить билет. Достав нерофон и выбрав в онлайн приложении театра электронный билет, я показал его в камеру надоедливому устройству. Его корпус заморгал зелёным, и двери распахнулись.

Диссонируя с миром за дверьми, зрительный зал оставался в полумраке: свет тут как будто пожирали неведомые насекомые, засевшие на стенах и потолке. Девятый ряд, пятое место — посчитать несложно. Даже в полной темноте с таким любой бы справился.

Заняв своё место, я начал ждать, а зал начал заполняться… И когда до начала оперы оставалось всего пять минут в зал вошла ОНА — девушка стройнее лучика солнца и красивее звёздного неба; изящная, как хрустальный бокал. Юбка её светло-красного шёлкового платья уходила в пол, полностью скрывая ноги: лишь узкий разрез с самого низа и до талии порой давал какой-то обзор на скрываемую красоту. А сверху… верхнюю часть наряда вообще нельзя было назвать одеждой: от пояса и до шеи просто шли две алые полоски с два пальца шириной, едва прикрывающие самые пикантные места. Её образ был совершенно неуместен здесь (если вообще есть места, где подобный вид уместен), но Господи, как же хотелось на неё смотреть!

Я моментально забыл, зачем пришёл сюда. Она села в середину четвёртого ряда, и я, как заворожённый, смотрел на неё, жалея, что порой мне приходится моргать. Мимо меня пронеслось начало шоу; не слыша девушек на сцене, я всё глядел на очаровательную зрительницу, словно в зале больше никого не было.

Громкость пения артисток нарастала, их голоса всё сильнее заполняли зал, но знаете… если вы в состоянии разобрать все слова, пропетые в опере, то для меня вы сверхчеловек. Я люблю оперу, но зачастую сижу после неё с буклетом, читая, что же мне пели все эти три часа.

Я пришёл на шоу, чтоб посмотреть его, а не послушать, однако внезапно для себя нашёл более интересное зрелище. Та девушка так и сидела, закинув ногу на ногу, с ехидной улыбкой на лице.

Даже любопытно, по поводу чего у неё такое злорадство. Возможно, она заметила мой взгляд?!

Вряд ли…

Вряд ли ей есть до меня дело; она не обратит на меня внимания, даже если я свалюсь рядом с ней, а уж мой взгляд она точно не заметит. Зато я заметил взгляд.
Нет, не её — взгляд сидящего радом мужчины.

Его глаза, будто утопали в дыму: не было видно ни зрачков, ни радужки — один сплошной туман. Мутные белёсые застывшие.

Я посмотрел на другого соседа по креслу; там всё то же самое.

Все в зале смотрели на сцену — недвижно, подобно куклам. В сознании оставались только я и та девушка в вульгарном платье.

Я взглянул на сцену. Там не происходило ничего необычного: девушки исполняли оперу, демонстрируя всю мощь и мелодичность своих голосов, но почему-то странно поглядывали на меня.

Я почувствовал себя одиноким: в зале полно людей, но певицы на сцене смотрели лишь на меня и делали такие движения, словно хотели меня соблазнить. Мой взор недолго оставался в их плену, ему опять захотелось посмотреть на ту девушку в зрительном зале — мешать никто не стал.

Уставившись на неё, я продолжал игнорировать всё происходящее на сцене, пока из зрителей не пошли красные линии, текущие по воздуху к певицам. Я осмотрел зал: из всех, из всех тянулись эти ленты. Подобно воде в невесомости, капельки крови просачивались сквозь кожу и одежду одурманенных зрителей и ручейками понимались вверх, а дальше стремились к поющим прекрасным девушкам на сцене.

Мне сложно было поверить, что это шоу. В конце концов, для кого это представление? Для меня одного?! Не слишком ли жирно-то?!! Я понимал, что попал в ужасную заварушку, но бежать у меня смелости не было. Страх приковал меня к стулу. Ладони стали липкими, по спине потёк холодный пот, сердце забарабанило, словно старый мотор. Взгляд помутнел, теряя чёткость окружения. Ноги, будто окунули в лёд. Встань я и побеги, то меня тут же схватили бы, а драться с вампирами для меня бесполезно: со мной в офисе работают пару вампиров — я видел, на что они способны. Мне никогда не достичь такой скорости и реакции.

Оставалось лишь сидеть, вжавшись в кресло, и надеется, что меня не заметят, или что придёт кто-нибудь на помощь. А лучше молиться, чтобы моя смерть была быстрой и безболезненной. Всё-таки остальные люди в зале лишаются жизненных сил без криков боли и приступов агонии. Может и надо мной эти «певицы» сжалятся и не будут мучить.

Я в последний раз решил посмотреть на ту красавицу, что так заворожила меня одним своим появлением. В конце концов, хотелось бы перед смертью взглянуть на что-то приятное.

Та девушка тоже не была охвачена колдовством, и страха в её взгляде не было. Наоборот, она встала, расправила плечи, развела в стороны руки и запела.
Я перестал слышать девушек на сцене, а слышал только её. Мир в одночасье не изменился, но на душе стало легко, а сердце забилось спокойней. Взгляду вернули ясность, а тело прекратило дрожать.

Голос загадочной девушки манил меня, притягивал, завлекал. Хотелось упасть перед ней на колени, протянуть к ней руки и кричать, что она богиня. Я был готов ползать у её ног. А вот у певиц на сцене возникла совершенно противоположная реакция на вокал их зрительницы: поначалу они пытались перепеть её, но потом стали просто визжать. Визжать от боли.

Закрыв ладонями уши, они повалились — кто грохнулся на колени, кто вовсе лёг на сцену, — и кричали, не в состоянии терпеть эту боль. Казалось, будто их глушили ультразвуком.

Красные линии (они же ручейки крови) прервались. Они не потекли вспять, не обрушились на пол — они просто растворились, подобно миражу. Взгляд зрителей перестал быть туманным; в их глазах вновь появились зрачки, радужки и склеры. Однако в сознание они ещё не пришли — им не дано было увидеть, как какая-то незнакомка борется за их жизни.

Несколько мгновений спустя девушки на сцене перестали кричать и зажимать уши — они лишились сознания, и теперь лежали неподвижно подобно трупам. (Хотя… если они вампиры, то они и есть трупы, наверное…)

Таинственная зрительница прекратила петь и повернулась к входной двери, которая открылась с таким грохотом, что все посетители пришли в себя.

Резко загорелся свет, и в зал вошёл низкий тощий мужчина в коричневом пальто. За ним следовала дюжина человек в полицейской форме.

— Всем сохранять спокойствие! Ситуация под контролем полиции! — Мужчина в пальто даже не смотрел по сторонам, уверенной дерзкой походкой он шёл к спасшей всех в зале девушке.

— Капитан Легрон, разрешите доложить, что поставленная вами задача выполнена: вампиры, похищающие кровь под видом выступления, пойманы и нейтрализованы. — Очаровательная спасительница по-солдатски выпрямилась, прикладывая вытянутую, как линейка, ладонь к виску.

Остальные полицейские расходились по рядам, проверяя, все ли зрители выжили.

— Отличная работа, лейтенант Итара. — Он слабо кивнул, показывая подчинённой, что та может расслабиться. — Интересная у вас вампиров магия.

— И довольно сложная. — Девушка помахала ладонью вверх-вниз возле шеи, демонстрируя, как сильно она устала и вспотела.

— Вы можете идти. — Капитан повернулся к девушке спиной и осмотрел зрительный зал. — Это всех зрителей касается. Если вы чувствуете себя нормально, то можете идти. С вами потом свяжутся для дачи показаний. Если чувствуете себя плохо, тогда оставайтесь на местах. Сейчас дам команду, чтобы патрульные у входа пропустили сюда врачей.

Спасшая всех нас девушка обошла своего начальника и направилась к выходу, элегантно поправляя платье.

Я помчался следом.

— Подождите! Прошу, стойте! — Я пару раз споткнулся о ступеньки, но не упал. Окружающие посмотрели на меня, как на идиота, но останавливать меня никто не стал.

Очаровательная спасительница тоже посмотрела на меня, остановившись и развернувшись у самых дверей.

— Вот, это вам. — Всё ещё оставаясь согнутым после очередного спотыкания, я протянул девушке букет.

— Ой, как мило. — Девушка засияла улыбкой и придала голосу мягкий кокетливый тон, однако мне всё равно показалось, что она сделала это только из вежливости, а мой подарок ей совершенно не понравился. Она взяла букет и посмотрела на него, ярко сверкая голубыми глазками.

— Спасибо, что спасли меня! — Я зачем-то поклонился (может, и правильно делают окружающие, что принимают меня за идиота). — Пойдёмте вместе в кафе или ресторан: я угощу вас в благодарность за спасение.

Девушка смерила меня взглядом. Именно так, она не просто посмотрела на меня — она выискивала что-то во мне, будто приценивалась. (Уж не знаю, что она там пыталась во мне оценить). Потом облизнула губы и протянула мне тонкую нежную руку.

— Почему бы и нет. Я как раз голодна.

Взяв её за гладкую изящную ладонь, я повёл свою спасительницу в ближайший ресторан, надеясь, что для нас это станет чем-то большим, чем просто ужином.