День, когда каждый стал богатым. Глава 4

                -- МОТИВАЦИЯ В ГЕОМЕТРИЧЕСКОЙ ПРОГРЕССИИ --

       Пазл сложился. Появилось понимание того, что происходит, возможность оценить информацию, а может — и найти слабое место системы. Наконец-то слова Хорна начали обретать смысл, и его стремление «изменить мир» перестало казаться бессильным.

       Броха впервые не чувствовал себя потерянным. Он сильно жалел, что в прошлую субботу назвал дневник какой-то «писаниной», ведь хирурга неспроста воодушевила эта тонкая потёртая тетрадь.

       В мире, где история воспринимается как наивность и несовершенство, прочесть нечто подобное — словно снять розовые очки. Сейчас люди принимают за прогресс то, что стало следствием вынужденной уступки. То, что обрело силу благодаря страху и безысходности, так внезапно парализовавших человечество, обездвиживших его, лишивших контроля… И строки в дневнике мистера «Э» являлись тому доказательством! Они звучали вовсе не глупо, а… по-человечески.

       В каждом слове чувствовалась любовь к знакомым местам, гордость за профессию, радость от бесцельных посиделок на балконе и душевность разговоров без надзора. Возможность быть неэффективным не каралась голодом, а трудовые ошибки — не считались преступлением. Ту жизнь, которая царила на земле до всеобщего богатства, нельзя было назвать несовершенной: она целиком принадлежала людям!

       И чем больше Броха читал, тем яснее видел: его предки были не такими уж и наивными. Они всегда руководствовались моральными принципами и во многом полагались на себя: быстро принимали решения, исправляли ошибки, несли ответственность за собственные поступки. Эти люди, которые жили без тотального наблюдения и цифровых приговоров, стали последними, кто был по-настоящему свободен.

       Но не знать опыта своих предков — неправильно. Не должно быть тех, кто стал последним! Хорном движет вполне оправданное желание вернуть мир к прежним установкам — и теперь Броха готов ему помочь.

       Однако потребовалось время, чтобы от страха оказаться в неволе прийти к желанию изменить систему. Хорошо, что на трансформацию чувств ушли не годы, а всего три дня. Но именно эти три дня стали для Брохи моментом прозрения, побудившим его к борьбе. Впервые, готовясь к завтрашнему дню, парень не боялся новых назначений и незнакомых ему мест. Броха умиротворённо лежал в своей постели и прокручивал в голове события прошлой субботы, которые теперь укрепляли его мотивацию и веру в лучшее:

       «Пациент — белый мужчина, лет двадцати-двадцати пяти, среднего телосложения. Девять минут назад был найден без сознания и доставлен на обследование. Внешне без видимых травм. Тип дыхания — грудобрюшной, частота — восемнадцать дыхательных движений в минуту. Сатурация в пределах нормы. Предположительно — гипоксия, вызванная сочетанием физических нагрузок и недостаточной вентиляцией воздуха в производственных помещениях. Возможно, имеется индивидуальная непереносимость респираторного протокола», — монотонно вещал Хорн, прислонив к своим губам небольшой серый диктофон. — «Показаний к госпитализации на данный момент не вижу. Предварительный диагноз: острая транзиторная гипоксия, ортостатическая реакция. Рекомендовано: контроль общего состояния и покой».

       Броха до сих пор помнил те слова Хорна. Даже не верилось, что тогда он лежал на кушетке во временном кабинете нового друга и боялся открыть глаза. Сперва Хорн показался ему странным чудаком с не менее странными мотивами. Броха отчётливо слышал каждое слово, движение и даже вздох своего доктора.

       Слова с его уст срывались автоматом, словно хирург боялся упустить момент контроля и ждал новой катастрофы. Они оба понимали: долгое притворство не решит проблему, а только вызовет лишнее внимание со стороны. Поэтому как бы сильно не хотелось избежать приключений, в тот момент Брохе всё же пришлось вернуться во враждебную реальность.

       «Пациент открыл глаза. Сознание ясное, ориентация в пространстве сохранена, реакции адекватны», — тут же защебетал Хорн, увидев плавное движение на кушетке. — «Речи пока нет, но зрачки реагируют симметрично…»

       Он продолжал говорить со своим диктофоном, параллельно выискивая что-то в верхнем ящике письменного стола. Через пару секунд в ладони хирурга появились два чёрных силиконовых браслета. Хорн подошёл ближе и жестом указал своему единственному пациенту протянуть руку вперёд.

       «Объективно: кожные покровы ещё слегка бледные, пульс учащён до девяноста шести ударов в минуту. Измеряю давление…», — Хорн ненадолго замолчал и надел парню один из чёрных браслетов. — «Давление сто на шестьдесят. Провожу насыщение кислородом. Время процедуры: десять минут. Важно: пациент должен находиться в состоянии покоя! Для протокола: приступаю к отчётности. Время на заполнение истории болезни — десять минут».

       После этих слов Хорн подошёл к рабочему компьютеру и вставил небольшой флеш-накопитель в системный блок. Клавиши тут же начали стучать, самостоятельно набирая какой-то текст. Хирург слегка улыбнулся и прислонил указательный палец к своим губам, подавая условный сигнал соблюдать тишину. Затем он ловко надел второй браслет на своё запястье и сказал:

- Вот теперь можем поговорить! Эти штуки не дают ДжиАйЧи восемьдесят три пятнадцать нас услышать.

- А смартчасы?

- Поверь, на левой руке браслеты оказались не по счастливой случайности! Для наших ИИ-надзирателей сейчас тоже запущен режим тишины. Официально всё выглядит так: я ввожу данные пациента в систему, создавая файл от своего имени, а пострадавший лежит с кислородной маской и получает необходимую помощь. Проверенный трюк! — Хорн впервые широко улыбнулся, обнажая свои ровные белые зубы. — Но в нашем распоряжении всего девять минут. Так что слушай внимательно…

       Тогда казалось, что все девять минут Хорн говорил о несовместимых вещах. Он упомянул домашнюю терапию, двухдневное освобождение от работы, возвращение на производство дрожжевого теста «Кусочек» и чей-то старый дневник, написанный от руки.

       Последнее Броха никак не мог себе представить. То есть «от руки»? Обычным тонером, но без принтера? Парень тогда ещё подумал, что хирург просто лишился рассудка и потихоньку начинает бредить.

       Ночной эпизод с окном тоже не добавил ясности. Было жутко обнаружить какую-то облезлую тетрадь у себя на карнизе. После этого Брохе совсем не спалось.

       До утра он вспоминал годы напряжённой учёбы в школе. Все те запреты, о которых узнал за партой; все наказания, которые увидел в школьных стенах. К слову, запрет на чтение печатных изданий был одним из строжайших.

       Бумажные книги и тетради, которые нынешним старшеклассникам показывают лишь в качестве исторических находок, ещё с конца прошлого столетия подлежат уничтожению. Их «якобы» сжигают для экономии места, отдавая предпочтение электронным форматам на цифровых носителях. Такую меру давно принято считать оправданной, поэтому люди без задней мысли приносят «мёртвые книги» в пункты приёма. Сперва Искусственный интеллект сканирует страницы печатного издания, чтобы внести их в свою базу, а после — оценивает содержание, структуру и смысловую нагрузку. Если найденный текст не встречался ранее — ИИ создаст цифровой экземпляр этой книги и поставит на свою «виртуальную полку». Далее предмет старины отправится в отдел криминалистики, где пройдёт проверку на наличие контакта с человеческим ДНК (или — на его отсутствие).

       Роботов интересуют отпечатки пальцев, частицы кожи, следы пота и жира… особенно на внутренних страницах книги. Если принесшего злополучную находку уличат в её изучении — он точно не отделается штрафом. То же касается и тех, кто брал книгу в руки, но не удосужился принести на переработку: за преднамеренный вред окружающей среде виновным грозит лишение свободы. Так что даже равнодушие к рукописным трудам в две тысячи сто шестьдесят шестом дорогого стоит!

       Зная всё это, Броха не ждал внутри себя особых перемен. Он не мог предположить, что спустя три дня искренне порадуется запретной находке и перестанет жить в страхе. Конечно, полностью страх никуда не ушёл: он всё ещё дышал в затылок по утрам, сжимал горло в лифте, шелестел за спиной в коридорах.

       Но Броха стал смотреть на него иначе. Не как на приговор, а как на сигнал. Мир не стал безопаснее, но страх перестал быть поводом для бездействия. Теперь у него была причина; был голос, звучащий между строк в старом дневнике… и этот голос продолжает говорить его устами.