Про жизнь в Каунасе

   
Второго сентября 1963 года,  с подушкой и байковым одеялом в ободранном чемодане довоенных времён, я прибыл в Каунас. Город  встретил меня хмурой погодой, мрачно-серыми домами на проспекте Ленина, который упирался в здание Железнодорожного вокзала,  и молчаливыми его обитателями. На  вопрос, как  проехать до нужного мне объекта, все молча пожимали плечами.  Пришлось искать ближайшее отделение милиции. Там, после проверки документов, объяснили, как добраться до отдела кадров п/я 304.
В отделе кадров сидели две симпатичные русские женщины, от которых я узнал, что обещанное мне общежитие ещё строится. Поэтому несколько ночей мне придётся провести в Доме колхозника на ближайшем рынке. Это была  однокомнатная ночлежка человек на пятнадцать, которые непрерывно обновлялись. Но пребывали в ней и постоянные жители: блохи, горящие укусы которых я испытал тогда в первый и последний раз в жизни. Попытка уничтожить блох перед сном закончилась неудачей из-за их  стремительных  полуметровых  прыжков.
Через несколько дней отдел кадров предложил мне койку в трёхкомнатной квартире, используемой под общежитие, но там условия были немногим лучше. Один из обитателей квартиры инженер 8 отдела Эдик Лузянин сказал мне, что снял комнату у старухи в частном доме, но в ней не живёт, и если я хочу, то могу туда переехать. Это  я и сделал.    
Дом находился на улице Вайдилос, первой улице от лесопарка в пригороде Панемуни (за Неманом от Каунаса). В одной половине жила литовская семья, хозяева. Другую занимала семья офицера Советской Армии, который служил в  Германии, оставив в доме свою тёщу. Место было красивое и уютное. Рядом расположился не только лесопарк, но и пляж на Немане, и конечная остановка автобуса, ходившего в центр города. Но угнетало недоброжелательное отношение соседей, пассажиров в автобусе и продавцов в магазине.  У меня сложилось впечатление, что я и моя хозяйка были единственными  русскими на улице Вайдилос и в её окрестностях.
Поэтому, когда весной освободилось подвальное помещение в здании бывшего 1го объекта НИИ на набережной реки Нярис, мы с Сергеем Поплавским поселились в нём. Оказалось, что за стенкой находилась в прежние времена столовая, поэтому у нас появились сожители, огромные тараканы, с которыми мы долго боролись.
Чтобы не топать пешком каждое утро в гору по улице Калпоко, мы купили велосипеды. После работы иногда вместе с продуктами покупали пузатую литровую бутылку сухого вина «Гамза». Выливали ее в чайник, кипятили на электроплитке, добавляли сахар и пили вместо чая.
Летом 1964 года Сергей, возвращаясь из отпуска, приволок полмешка сырых зерён кофе, которые он позаимствовал в родном одесском порту. Мы каждый день жарили их на сковородке, затем, из-за отсутствия мельницы, дробили молотком, заваривали  большой чайник крепкого кофе и садились на весь вечер за его хобби ; шахматы. Тогда на всю оставшуюся жизнь он отбил у меня охоту играть в шахматы.
В тот год на работу в наше НИИ приехала группа выпускников вузов из России и Украины. Все они поселились жить в том же здании.
1965 год был последним годом массового приглашения, как тогда говорили, русскоязычных специалистов не только в наш НИИ, но и во всей Литве. Мне тогда по секрету сказали, что ЦК компартии Литвы принял решение ограничить въезд специалистов из других республик СССР и готовить их у себя в Литве.
По вечерам я любил на велосипеде ездить купаться в устье  глубокой реки Нявежис справа от моста через неё, ведущим в пос. Раудондварис (Красный двор).   Однажды, оставив велосипед и одежду, я переплыл на противоположный берег, и оттуда наблюдал за компанией пьяных литовцев, расположившихся возле моего велосипеда. Один из них разделся и полез в воду, остальные зашли на мост и стали наблюдать за ним. Мужик отплыл от берега, затем, как подстреленная утка, опустил голову в воду, и вообще исчез с поверхности воды. Наблюдавшие за ним с моста никаких признаков беспокойства при этом не проявили. Прошло несколько минут, но он на поверхности воды не появился.
Почуяв неладное, я поплыл к месту его исчезновения. Пытался у наблюдавших за ним спросить, куда мужик делся, но они только отмахнулись от меня.  Тогда решил нырять и искать его на дне. Нявежис ; река глубокая, и вода в ней тёмная. После нескольких попыток я наткнулся на тело утопшего, но мне не хватило духа уцепиться за него. Выскочив на поверхность, набрал в лёгкие воздух, а в сердце ; мужества, снова нырнул, одной рукой зацепил мужика и поволок его к берегу. 
Никаких признаков жизни он не подавал. Я приподнял его за ноги и начал трясти  вниз головой, чтобы вылить воду, которой он наглотался.
Придя в себя, он первым делом бросился искать свой чемоданчик. Чемоданчик оказался полон денег. После чего мужчина окончательно пришёл в себя и сказал: «Раньше я говорил русским, идите на х… Ты меня спас, поэтому пойдём, выпьем». Я стал его уговаривать ехать домой. Наконец, с моста спустились его компаньоны и тоже стали уговаривать его: пойдем, Ионас, выпьем. И они отправились  в пивную  Раудондвариса.
Осенью мы с Сергеем получили в профкоме путёвки на две или три смены подряд в профилакторий Каунасского радиозавода, который находился за Панемунским лесопарком. Однажды одесский пижон Серёга, возвращаясь поздно вечером в профилакторий из города, заблудился в лесопарке с литовской девушкой-крестьянкой, работавшей в нашем НИИ и тоже жившей в тот момент в профилактории. Звали её Алдона Заводскайте. Я шутя звал ее Алдона Заласкайте.
В поисках дороги Сергею пришлось залезть на высокую ель и кричать: «Ау, ау». Через месяц они поженились. Но счастье их длилось недолго. Через два или три года он умер от закупорки артерии оторвавшимся тромбом при падении  с мотоцикла.
За ночь до его смерти я зашёл к нему. Он лежал в постели. На столе перед ним лежали какие-то лекарства, которые он сам себе назначил. Уходя, я позубоскалил: «Если умрёшь, свою «Яву» (мотоцикл) завещай мне». Утром его не стало.
Из-за не очень внимательного отношения к нам, русскоязычным, местных медиков, к врачам мы почти не обращались. Один раз у меня случился острый приступ застуженной во время занятий лыжами почки. Я, что называется, от боли лез на стену, ребята вызвали врача. Врач пришёл, сунул мне градусник, посмотрел, что за температура набежала, буркнул «работать надо» и удалился.
У меня был спортивный велосипед, на котором за два года я исколесил все окрестности Каунаса от Вилькии и Ионава на севере, до Бирштонаса и Казла Руды на юге. Потом я купил в кредит мотоцикл «Ковровец», и на нём уже изучил всю территорию Литвы. Наверно, никто в институте не знал её лучше меня.
Объехав всю Литву, я влюбился в её чудесные богатые рыбой речки и озёра, сосновые боры, убранные лесниками, как городские парки, хорошие дороги, обилие диких животных, ягод и грибов в лесу. Меня поражали  архитектура, чистота и порядок не только городов, но  деревень и хуторов Литвы.  Бережная память о погибших.  В лесу  много раз  натыкался на одинокие могилки расстрелянных в сороковые годы, за которыми постоянно кто-то присматривал.
Мне нравилась полная самостоятельности работа.
Все это перевесило не очень дружелюбное отношение литовцев к русским, и я перестал думать о возвращении в Россию. Тем более, что  всех нас переселили в новое здание общежития.
Я оказался в одной комнате с Марком Старосельским. Помимо работы и учёбы в заочной аспирантуре, он занимался не типичным для еврея видом спорта: был штангистом в полутяжёлой весовой категории. Каждый день он до часа ночи занимался наукой, затем ложился на спину и начинал сотрясать всю комнату богатырским храпом. Пришлось снова, как на первом курсе университета, бороться с нарушителем сна с помощью его же  гантели ; стучать ею по спинке металлической кровати.
Видно,  не только дурные, но и хорошие примеры заразительны, и я последовал  примеру Марка: поступил в заочную аспирантуру. К тому же некоторым из нас уже пришли повестки из военкомата: из-за нехватки специалистов в войсках их призывали на службу в армию. Аспирантов в армию не брали.
В 1968 году я женился на моей однокласснице Нине Митиной, и нам дали в общежитии комнату. До этого Нина преподавала химию и географию в лесозаводской школе Нарьян-Мара. В Каунасе возникла проблема с её трудоустройством. В двух русских школах Каунаса места не нашлось, а во всех других местах требовалось знание литовского языка. Помог нам главный инженер, устроив её техником в конструкторский отдел в сектор Ю. Садаускаса.

      В 1970 году у нас родилась дочка Иринка. Из-за не очень комфортной обстановки в общежитии и неумения общаться на литовском в больнице, Нина уехала рожать в Нарьян-Мар к родителям.
Кататься втроём на купленном в кредит «Ковровце» стало невозможно, а мотоциклы с коляской в то время в Литве были страшным дефицитом. Поэтому в Нарьян-Маре я приобрёл подержанный «Урал» и отправил его контейнером в Каунас. В Каунасе коляску переделал с помощью брезента в кибитку, тем самым решив проблему семейного транспорта.  Теперь мы втроём стали ездить купаться на берег Каунасского водохранилища, в лес по грибы и ягоды, даже на Балтийское море в Швянтойи.
Когда подошло время отдавать Иринку в ясли  и детсад, появился повод для переживаний потому, что русских групп в детских учреждениях не было. В нашем общежитии было больше двадцати детей дошкольного возраста и все, за исключением нашей Ирины, были литовцы, не знающие русского языка. Но эти тревоги оказались напрасными. Дочка раньше нас овладела литовским, и была в нашей семье за переводчика. Ведь  дети очень быстро овладевают любым языком.


В четыре года у Ирины появилась хроническая ангина, и мы решили на зиму отправить её в Нарьян-Мар к бабушкам.  После  возвращения весной в Каунас, она вышла  поиграть с детьми, по которым сильно соскучилась. И тут обнаружилось, что  за зиму литовский язык совсем забылся.  Однако, через две-три недели она уже снова свободно болтала на литовском.
 В более сложном положении оказалась Нина. Работа не по профилю, не по специальности, плюс незнание литовского языка очень осложняли её положение в институте, так как постоянно приходилось общаться и с разработчиками, и с рабочими в макетных мастерских, многие из которых не совсем понимали русский.
Не добавляло хорошего настроения и отсутствие перспективы получить квартиру в ближайшие годы. Поэтому, когда после успешной демонстрации ленинградскому Заказчику макета измерителя параметров антенн, мне предложили должность начальника радиоизмерительной лаборатории и квартиру в сосновом бору на берегу Финского залива в пос. Лебяжье, я, не раздумывая, согласился. Приехал в Каунас, порадовал Нину и стал дожидаться условленного звонка из Ленинграда. Наконец, мне позвонили, что квартира в новом доме выделена, и я могу увольняться. Я уточнил: «А ордер на квартиру уже выписан»? Мне ответили, что выпишут завтра. Тогда  сказал, что заявление об увольнении напишу, когда выпишут ордер. Мне ответили, что позвонят завтра. Но ни завтра, ни послезавтра звонка не последовало. Оказалось, что в тот день на предприятии из-за нарушений требований техники безопасности произошёл взрыв с человеческими жертвами и начальники, с которыми я разговаривал, оказались на скамье подсудимых.
В 1974 году наш  НИИ сдал в эксплуатацию жилой дом, построенный на средства из Москвы, но моей семье, хотя я был уже кандидатом наук и начальником сектора, места в нём не нашлось.
Почувствовав не очень доброжелательное отношение руководства НИИ при распределении квартир к семьям молодых специалистов из России (не получил квартиру в этом доме ни один  специалист 20 отделения, приехавший из  России: Лоле, Голубев, Чупров, Забелина и т.д.), я решил последовать примеру Толи Найденова: переехать в почти русский город Даугавпилс (бывший российский г. Двинск) в Латвии. Там открывали высшее военное училище, в которое приглашали кандидатов наук на должности  доцента и заведующего кафедрой физики с предоставлением жилплощади в новом доме. У нас была уже машина, на которой мы всей семьей съездили, посмотрели Даугавпилс. Город нам понравился. Мы выбрали себе трёхкомнатную квартиру, и  я оформил пропуск для прохода на территорию училища.
Возвратившись в Каунас,  подал заявление об увольнении. Отдел кадров подготовил мне прощальную грамоту за долголетний плодотворный труд и приказ об увольнении. В последний момент об этом узнал главный инженер Л.П. Колесников и поднял небольшую бузу: почему директор отпускает такого специалиста.
По собственному опыту он знал, что  инициаторами таких переездов обычно являются жены.  Поэтому в первую очередь стал уговаривать Нину отказаться от этой затеи, вырвав из директора К.И. Рекявичуса твёрдое обещание, что мы получим квартиру в следующем доме. А пока, чтобы я мог спокойно заниматься наукой дома после работы, нам дадут вторую комнату в общежитии, а ещё меня тут же включили в члены  гаражного кооператива.   
Чтобы не стать объектом зависти и ругани соседей по общежитию, второй комнаты мы не взяли.  Трёхкомнатную квартиру получили уже после рождения второй дочки Оли в 1977 году.
Нина к тому времени освоила профессию конструктора радиоизмерительных приборов, её перевели на должность инженера и, что самое главное, она адаптировалась в литовском коллективе, в котором работала. Коллектив был дружный, они по несколько раз на год выезжали в лес по грибы, на шашлыки, в театры Вильнюса и проводили другие мероприятия.
    У нас появились друзья и подруги, в том числе и среди литовцев. Ирина в детсаде освоила литовский язык, и у неё не было проблем в общении с детьми во дворе дома.
Поэтому вопрос о переезде куда-нибудь из Каунаса больше не возникал.  Каждое лето на машине мы совершали поездки на берег Балтики и в лагерь отдыха НИИ на берегу озера в сосновом лесу, в десяти километрах от курортного городка Друскининкай.
Регулярно всем семейством летали в Нарьян-Мар, плавали по Печоре до Усть- Цильмы, чтобы дети повидали своих бабушек, дедушку, имели понятие о родине своих предков.
В 1980 году нам выделили участок в шесть соток в коллективном саду - так в Литве  называли дачные участки. Тут я получил от литовцев наглядный урок немецкого порядка и увидел, чего может достичь человек, если он работает на себя, а не на абстрактное государство и чужого дядю. Прежде, чем участки распределить между членами коллектива, они общими усилиями огородили территорию будущего сада стальной сеткой «Рабица», подвешенной на бетонные столбы, провели мелиорацию. К каждому участку подвели электричество и насыпали гравийные подъезды, выкопали пруд для купания, построили баскетбольную площадку и теннисный корт. Правда, в теннис на нём так никто впоследствии и не играл. И только после этого по жребию распределили участки.

      Начинать  работы на своём участке каждый из нас мог только после согласования плана участка с районным архитектором. На плане следовало указать места посадки всех деревьев, место постройки дома и обязательной для всех зоны отдыха (газона). До начала строительства с тем же архитектором согласовывался проект дома. Чтобы тень от дома не заслоняла участок соседа, высота его должна была составлять не более шести метров, и располагаться он должен был не ближе пяти метров от границы с соседями.
Строили литовцы всё на века, очень тщательно и капитально. Я не один раз проклинал день и час, когда ввязался в это дело. Наш участок оказался на  виду у всех, умение работать также аккуратно и капитально в моих  русских генах, видимо, не было заложено. Строительство заборов между участками запрещалось. Разрешалась только зеленая изгородь со стороны дороги, которую её хозяин должен был подстригать до высоты 1.2 м не реже чем раз в две недели.
При сдаче построенных домов пришлось поволноваться. Если какой-нибудь размер дома отклонялся в большую сторону на двадцать сантиметров, то дом не принимали. При сдаче объекта  необходимо было представить документы на все строительные материалы, подтверждающие законность их приобретения. По расчётам архитектора, у меня не хватало документов на двести килограммов арматуры, заложенной в перекрытие подвала. После двух моих бессонных ночей, он же подсказал мне, что мой приятель А. Зубка заложил в свой подвал арматуры на полтонны меньше, чем купил. И посоветовал мне договориться с ним на оформление бумаги о продаже мне 200 кг. арматуры. Что мы и сделали.
   Каждое более или менее крупное предприятие Литвы имело в своем штате должность спортметодиста, в обязанности которого входило проведение соревнований внутри предприятия по различным видам спорта и формирование команд предприятия для участия в городских и республиканских соревнованиях.
  Я уже в первый год работы в НИИ попал в поле зрения нашего методиста и первые 10-15 лет работы в НИИ он на все 100% использовал приобретенные мной в школе и университете спортивные навыки. Зимы в Литве короткие и  лыжный спорт  не очень популярен. Поэтому  не менее десятка лет я был бессменным чемпионом КНИИРИТ по лыжным гонкам и несколько раз попадал в призеры на городских и республиканских  соревнованиях  среди предприятий ( Спартакиадах профсоюзов). Пару раз побывала на пьедестале победителей и Нина Чупрова (моя жена).
  Был капитаном команды 20 го отделения КНИИРИТ по волейболу, членом сборной НИИ по легкой атлетике( бег на 1500 метров и кросс по пересеченной местности –см. фото), а также по велосипедным гонкам. И даже попадал в число призеров на первенстве Каунаса в гонках на 50 км с раздельным стартом в классе дорожных (а не гоночных) велосипедов.
   Однажды методист уговорил меня выступить за команду института в совершенно не профильной для меня дисциплине – плавании брассом на 100 метров.  Я и тут сумел отличиться, установив антирекорд бассейна Каунасского института физкультуры, в котором проходили соревнования, проплыв дистанцию за время около 3 минут. Как сказали организаторы соревнований, медленнее меня в официальных соревнованиях в этом бассейне еще никто не плавал.
  Численность сотрудников нашего  НИИ составляла более тысячи человек, поэтому по числу участников соревнования на первенство НИИ не уступали городским соревнованиям в родном мне Нарьян–Маре. Особенно массовыми были спортивные праздники под названием «Снайге» (Снежинка), на которые работников с семьями  бесплатно вывозили на базу отдыха НИИ в 50 км от Каунаса. База была расположена на берегу живописного озера Кальве, состояла из нескольких финских домиков, в которых можно было переодеться, погреться у камина, перекусить в большом зале, оформленном под деревенскую корчму, попариться в сауне и даже окунуться в бассейн с ледяной водой или в прорубь на пруду. Для детей и взрослых организовывали катания на санях с горок, перетягивание каната и другие развлечения. Одновременно проводились лыжные соревнования  и награждались их победители.

     Руководство нашего НИИ гордилось своими базами отдыха  и во время посещения НИИ работниками Союзного министерства из Москвы, приглашала их посетить наши базы. Во время  приезда в Каунас очередного высокого гостя из Москвы, его пригласили после работы  в компании директора, главного инженера и руководителей научных подразделений НИИ съездить попариться в сауне на нашей базе. Тем более, что такие поездки 2-3 раза в год у нас были традицией. В отсутствии гостей из Москвы мы обходились ящиком пива и большой кастрюлей  горячих чебуреков  или жареных цыплят. По случаю  высокого гостя прихватили не только пива, но и, как было принято на Руси,  водочки.
  Немного перекусив, пошли в сауну, где много опытный гость указал нашему главному инженеру Ю.Г. Астафьеву на серьезное  нарушение техники безопасности: дверь сауны открывалась внутрь парилки, а не наружу, как это требуется по технике безопасности.
   Из сауны пошли окунуться в прорубь на пруду. Я как заядлый любитель водных процедур вылез из проруби, когда все уже ушли в дом. Подбежав к входной двери, обнаружил, что она заперта. Решил, что кто-то решил надо мной подшутить. Но, в одних плавках на морозе долго не попрыгаешь, поэтому начал стучать в дверь. На мой стук никто не отреагировал, тогда  стал не только стучать, но и громко просить открыть дверь. На просьбы отреагировали наш гость и директор НИИ, которые на мое счастье еще не успели уйти в сауну. Казис Ионович (наш директор) сказал, что сейчас скажет дежурному, чтобы он нашел ключ и открыл дверь. Когда дверь, наконец, открыли, я рванул к столу, опрокинул в себя пару рюмок водки и затем в баню.
В бане меня спросили, зачем мне потребовалось заходить через дверь, которую с лета не открывали. Тогда я спросил, если ее с лета не открывали, то, как же они вышли и вошли обратно в дом? Оказалось, что  была еще одна дверь, расположенная в пяти метрах, от той, через которую я решил войти.
Тогда наш гость рассмеялся и сказал, вот Вам и еще одно нарушение техники безопасности, в результате которого один не смог найти нужную дверь, а другие не сообразили подсказать, как ее найти. И только дежурный по базе оказался на высоте: сумел за пару минут найти ключ, которым полгода не пользовались.
   В 1980 г. на территории  НИИ был построен спортивно-оздоровительный комплекс, в котором были плавательный бассейн, спортзал для игры в волейбол и баскетбол, сауна, медкабинет и комната отдыха с огромным  самоваром. Был график посещения комплекса сотрудниками всех подразделений НИИ по 2 часа в неделю. В пятницу после работы на волейбольную площадку выходила команда главного инженера против команды директора НИИ. В команду главного инженера входили начальники научных подразделений, а в команду директора - администрация и руководители технических служб НИИ. После волейбола все отправлялись в баню и бассейн. Спортивно-оздоровительное мероприятие завершало традиционное чаепитие. Спиртное было категорически запрещено. 
  С наступлением лета забывались все спортивные увлечения за исключением купания в Балтийском море, а с приближением осени – сбора грибов и ягод. Для организованного отдыха во время отпусков на берегу Балтики  у нашего НИИ было несколько домов в курортном городке Паланге и лагерь отдыха в рыбацком поселке Швянтойи. Помимо этого многие на своих машинах в пятницу после работы мчались с семьями в сторону Паланги ( расстояние около 250 км), чтобы накупавшись в море, в воскресение вечером вернуться в Каунас на работу. Для размещения автотуристов в районе Паланги и Швянтойи  была оборудована сеть стоянок, где можно было поставить машину и установить палатку для ночлега.
   Стоянки для машин были оборудованы также для грибников в сосновых борах в юго-западной части Литвы, где было обилие не только грибов, но и по выходным дням  - машин грибников из Вильнюса и Каунаса.
 Помимо этих стоянок  у каждого грибника и ягодника со стажем были свои уединенные места. Одно из таких мест у нашей семьи находилось в наполненном солнечным светом сосновом бору в районе железнодорожной станции Вевис в 60 км от Каунаса. В нем росло много грибов, земляники и черники. При этом не было ни комаров, ни слепней. Поэтому своих детей можно было смело отпускать собирать землянику в майках и трусах и не опасаться, что они заблудятся, т.к. лес там из-за постоянных санитарных рубок был редким и хорошо просматриваемым. Дети от машины далеко не отходили, поэтому машину оставляли открытой. Однажды, закончив сбор ягод и грибов, мы сели в машину, чтобы поехать домой. И тут я обнаружил, что потерял ключи от машины. Искать потерянные в лесу ключи дело безнадежное, поэтому, проклиная вся и все, я решил разобрать замок зажигания машины, чтобы завести ее прямым соединением проводов системы зажигания и пуска стартера. После долгой возни мне это удалось, все уселись в машину, я на радостях газанул с места и чуть не врезался в сосну, т.к. совершенно забыл, что ключ зажигания не только включает и выключает зажигание, но еще включает и выключает механический стопор рулевого управления.
   Ничего не оставалось, как оставить Нину с детьми в лесу у машины, а самому пробежать 10 км до Вевиса, затем  на попутных машинах попытаться добраться до Каунаса, найти дома второй комплект ключей от машины и вернуться назад. Я вышел из машины, в сердцах захлопнул  её дверь.   И тут….. услышал бряканье ключей, один из которых был вставлен в замочную скважину двери водителя, а другой на мое счастье забрякал на колечке об дверь машины.   
  С того дня я, как только выхожу в лесу из машины, ключи от нее вешаю на шнурке на грудь под рубашку, как нательный крест.



  Подошёл 1991 год
И окончилась наша спокойная комфортная жизнь в Каунасе.  Наш институт, еще год назад соблюдавший строгий пропускной режим, стал превращаться в проходной двор для иностранцев всех мастей. Два моих подчиненных стали активными членами движения «Саюдис», не скрывая целей создания его ; выхода Литвы из состава СССР. Тем не менее, Москва продолжала уже из пустой союзной казны выделять нашему институту миллионы инвалютных рублей на приобретение западных ЭВМ и технологического оборудования.
Думая сегодня о Литве, я вспоминаю то, что больше всего удивляло тогда. И было это поразительное сочетание массового неприятия советского строя с пунктуальным исполнением законов этого строя. Сами литовцы такое сочетание отразили в ехидной поговорке: «Мы красные снаружи, но белые внутри».  Борьбу за независимость в 1991 гг., они вели как раз в рамках действующей на тот момент Конституции СССР, в соответствии со статьёй о добровольном самоопределении советских республик. Я не сразу понял, что у литовцев, в отличие от нас, россиян, в генах ещё сохранилось преобладание законопослушания над эмоциями. Не хочу утверждать, что у них отсутствовало воровство, коррупция и другие «родимые пятна» советской действительности. Было всё. Тем не менее, для руководства Литвы на первом месте стояло благополучие населения республики, для достижения которого они умело использовали не только преимущества, но и недостатки Советской системы.  В результате грамотной и дальновидной политики республиканского ЦК КПСС, в восьмидесятые годы Литва добилась самых высоких достижений в СССР едва ли не по всем технико-экономическим показателям. Именно поэтому в 1991 г. подавляющее большинство населения Литвы поддержало первого секретаря ЦК А. Бразаускаса, когда он возглавил движение за выход Литвы из СССР. Власти же независимой Литвы могли позволить себе роскошь уговаривать русскоязычных, имеющих постоянную прописку в Литве, принять Литовское гражданство и остаться. В отличие от соседних Латвии и Эстонии, где численность русских составляла около половины из-за массового привлечения во времена СССР специалистов других республик.
На примере своей республики, ЦК компартии Литвы показал, что при умном руководстве и законопослушном населении в рамках СССР можно было бы построить  социализм.  Иначе проходила в Литве и приватизация. Раньше, чем в России, руководство независимой Литвы ввело ваучеры и приватизацию жилья. Причём ваучеры сделали именными, а не обезличенными, как в России. Один раз в квартал проводилась их индексация. Это исключило массовые махинации в области обретения собственности, когда в лихие девяностые в России на этом «делали» миллиарды. В Литве на ваучеры можно было приобрести пакет акций предприятий, или оплатить ими до половины стоимости приватизируемых квартир ; приватизация квартир была платной. За приватизацию трёхкомнатной квартиры в 1991 году надо было заплатить до 30 тысяч советских рублей.
За место в общежитии платить не требовалось.
Периодически посещая Литву, я мог убедиться, что до 2000-2005 годов мои бывшие коллеги в материальном отношении жили, по крайней мере, не хуже чем я в России. Но, самое главное, никто из них не проклинал ни свою жизнь, ни руководство своей страны. В отличие от нас.
Позвольте мою летопись завершить ностальгическим стихом моей жены Нины:
ШВЯНТОЙИ

Швянтойи, маленький поселок,
На карте западной Литвы,
Туда, в приморский уголок,
Из Ковно путь был недалек.

Под соснами, в сыпучих дюнах,
Наш приютился городок,
Десятка два простых строений
Нас привечали каждый год.

Там воздух весь напоен морем,
Качимом, запахом сосны,
Счастливые под мирным небом
Так сладко засыпали мы.

К нам по ночам, как в детстве милом,
Слетались сказочные сны.
Их духи моря навевали
Под шепот сосен и волны.

Проснувшись, Солнце золотило
Красавиц Балтии стволы,
Янтарной струйкой вниз бежали,
Сверкая капельки смолы.

И мы спешили вместе с Солнцем
Навстречу утренней воде,
Воздав хвалу Богам всем сердцем,
Дивясь могучей красоте!

Судьба все круто изменила,
Далече Балтии края,
А нам все снятся; дюны, море
И в даль ушедшие друзья!

  И памятным адресом с напутствием и автографами: «Тебе, не начальнику, а Товарищу и Другу, с которым долгие годы сквозь общежития, гаражи и науку мы были вместе, посвящаем этот адрес на добрую память и дальнейшую дружбу. Сотрудники 20 отделения с наилучшими пожеланиями счастья и неиссякаемой энергии. 1992.01.10».
 Этот адрес вручили мне сотрудники 20-го отделения Каунасского НИИ радиоизмерительной техники, когда я решил  покинуть Каунас в связи с выходом Литвы из состава СССР, в которой  в творческом общении с работниками НИИ прошли лучшие 30 лет моей жизни.
Ценный  подарок - картину известного  художника - пейзажиста   коллеги подарили  мне  в день моего 50-летия (16 августа 1990 года), когда многие из них уже осознали, что рано или поздно Литва выйдет из состава СССР. На картине одно из самых красивых мест Литвы – излучина реки Неман, на высоком берегу реки курортный городок Бирштонас, расположенный в 30 км от Каунаса,  и возвышающийся  над городком шпиль костела.   Такой  подарок литовские коллеги вручили мне с дальним прицелом. Они попросили, если я покину Литву, то  на новом месте жительства повесить картину так, чтобы, открыв утром глаза, увидеть  костел,  вспомнить Каунас и  друзей, там оставшихся.  И я выполнил их просьбу.