Карелия 1984. Часть 3

И я сидела у костра, слушала его осипший голос, ожидая конца этому концерту.
Вот, наконец, кажется ставит гитару. Инструктор второй группы попросил
вытащить лодки на берег подальше. Мужчины пошли на берег, и я с ними.
Огромная круглоликая луна с бегущей от неё по озеру лунной дорожкой и
чернеющие на берегу очертания лодок. Вытащили лодки, проверили баньку.
Как хорошо, что её не разобрали. Пожелали друг другу спокойной ночи.

Наконец, мы остались вдвоём. Я предложила ему пойти прогуляться. Опять
вышли к лунной дорожке. Остановились. Я обняла его. Он не сопротивлялся,
даже поцеловал.
- Саш, у меня из головы не выходит та фраза, которую ты мне тогда сказал.
- Какая?
- Ну, баню помнишь?
- Да.
- Ты сказал, что ждал меня тогда. Зачем ты это сказал?
- Хотел, чтобы пришла...
- А сейчас хочешь?
- Да.

Как паук муху я затащила его в эту баньку. Сбегала за одеялом, нырнула в
палатку, а там никого. Я растерялась, вышла и увидела его. Он умывался у озера.
- Ой, я думала, ты ушёл.
- Ну, что ты.
Сколько времени длилась эта близость, украденная у Лены, я не могу определить.
Я его умоляла не торопиться и поласкать меня. Я гладила его сильное тело,
целовала лицо, и шептала какой-то вздор, вроде того, что все мужчины -
дистрофики, и вместо того, чтобы выходить замуж не по любви, можно
довольствоваться вот такими яркими эпизодами. Ну и что он мне очень нравится,
что я боготворю его, любуюсь его мужественной красотой, уверенностью, силой,
сдержанностью, ничего от него не требую, только одного этого мига, который
буду помнить всю жизнь, мига ощущения этого сильного тела... Ну и прочую
чушь.

"...Счастье дано пережить и беду ещё -
Есть только миг, за него и держись.
Есть только миг между прошлым и будущим,
Именно он называется "Жизнь".

Я спрашивала, где ему приятно, чтобы я его поласкала. "Мне приятно везде..."
Я даже предложила поцеловать его член. Он как-то робко согласился, видимо
не знал этой ласки.
- В тебя нельзя кончать? - спросил.
- Можно, можно, а ты не хочешь, не видишь ничего.
- Я всё вижу, Наташа...
Я опять почему-то не кончила, но мучить его не хотелось. Мы ещё полежали
немного. Я рассказала ему о первом своём шторме на Пертозере в Косалме.
- Я слышал эту историю.
А сейчас я совсем не боялась, я восхищалась этим морским волком.
- Затащила тебя, как паук муху.
- Надо же! Такого у меня ещё не было - в баньке!
- А где же ещё? Сейчас в палатку пойдёшь, Лену греть.
- Почему Лену греть?
- Потому что она посередине легла.
- Наташ, она отдыхает.

Она отдыхает. А я? У Саши - семья. Он вернётся, обнимет жену, детей. У Лены
тоже семья... Муж , сын, самой ей 24 года. Нельзя её травмировать, портить ей
настроение на отдыхе. А что ждёт меня дома? Воспоминания о днях ушедшей
молодости. Вся наша жизнь состоит из утраченных или украденных
возможностей. В первом походе была утраченная, вот сейчас — украденная
возможность. Последний поцелуй, как у путника в пустыне: вышел к воде,
жадно напился, а потом снова жажда.

"Наташ, пойдём, а то я упаду..." Усталого, измотанного штормом, я затащила
сегодня в это временное пристанище, как бабочка мотылька, на один миг.
Эпизод, конечно, яркий, но как он дорого стоил, сколько душевных сил я отдала
за этот эпизод на следующий день. Меня в последнюю ночь ждал такой сюрприз,
что я чуть не спрыгнула с ума.

На следующий день у нас была здесь днёвка. Поход на гору "Айна". После шторма
народ побаивался садиться в лодки. Юрист - консульт по сельскому хозяйству,
пышная, всем недовольная женщина, нажаловалась на Сашу спасателю Эдику.
Кроме того, Эдик застал нас, когда мы по 7 человек садились в лодки. Это не по
инструкции. Саша бросил ему вызов:
- На базе разберёмся. А сейчас не мешай мне работать.
- Больше на маршрут не выпущу. Давай свой маршрутный лист.
И долго что-то писал. Да ещё эта дамочка.
- На какую скалу мы полезем? У нас ведь кеды без шипов!
- Зато у вас языки у всех с шипами, ответил ей Саша.

P.S. По мере того, как я приближаюсь к 5-му действию своего романа, мне
кажется, я потихоньку начинаю освобождаться от оков, в которые я добровольно
себя заковала. Забыла описать один эпизод перед шатровой банькой. Группа
поставила палатки, моросил дождик, а мы всё ещё ждали Сашу, когда же он нам
подберёт место. И когда палатка была уже поставлена, он вдруг разрезвился,
начал бороться с нами прямо в палатке, и мы её, конечно, завалили. Выкатились
на землю, визжали, катались. Сашуля сильный до невозможности, обеих нас
поднимал и через себя переворачивал. Мы ему разорвали верёвку от свистка,
потеряли часы. Группа посматривала на нас издалека, не могли понять, что
выделывает инструктор со своими девами.

Сашка кидался в нас туалетной бумагой, ибо её здесь было в избытке. Ленка ему
хотела подарить какие-то шорты, а он говорил, что их нельзя после неё будет
одевать.
- Почему? - удивилась она.
- Они стоять будут, - ответил Саша.
Лена умирала со смеху, а я с грустью убеждалась, что она его здорово возбуждает.

Итак, гора Айна. Второй раз Саша рассказывает нам легенду о красивой девушке
Айне, которая не хотела идти замуж без любви, бросилась с этой скалы в озеро, и
превратилась в рыбку... Такова легенда. Со скалы открываются чудесные виды
на Ладогу. Спускались мы по другой стороне через малинник. Я почувствовала,
как из меня что-то полилось. Результат вчерашней борьбы, вытаскивания лодок
на берег, баня и т.д. Началась менструация одновременно с циститом. Мне уже
стало не до любви. Остаток дня я искала, куда бы прислонить свой зад, к какому
ни будь тёпленькому местечку. Вечером играли в волейбол, третий лишний.

Соседи пригласили нас на костёр. Получилось так, что я села возле Саши. Лена
подошла к нему сзади, упёрлась коленями в спину. Он стал двигаться в другую
сторону от меня, высвобождая ей место. "Садись, Лен." Она села между нами,
подвигала попой, чтобы уместиться, и передвинула меня на край бревна.
Я встала, постояла немного, и отошла к своему костру. Здесь народу было
меньше, мест много, тепло. Я развела лекарство от пузыря. В палатки никто не
торопился. Женщины попросили Сашу поделиться, как это мы в палатке не
мёрзнем. "Инструктор нам заменяет горячий камень", хотела я сказать.

В этот вечер Саша отдал народу два наших одеяла и палатку. Да и Лена особенно
для меня постаралась: отдала свой тёплый спальник, чтобы я в него как следует
завернулась, и не мешала ей с Сашей спать под одним одеялом. Да, тяжелее всего
нам бывает не от плохих, а от хороших поступков ближних.

Ну, ещё один денёчек пережить ещё раз, и можно закончить эту полосу душевных
испытаний. Мы должны были приплыть на стоянку "Ханкасала", где в прошлый
раз у нас была баня. По прибытии на стоянку дежурные начали готовить обед,
а нам надо было плыть за дровами и топить баню. Лена почему-то была против
бани, рьяно выступала, что группа не поедет. Сашка говорит, тогда мол, поедем
одни. Я хочу с вами просто  поговорить, посидеть, может Серёжа подъедет.
Я тоже была за баню, хотя я и была нынче "дама с камелиями".

И всё же мы поплыли топить баню. Взяли с собой одного из желающих — Колю.
Напилили дров, топить надо было долго. У меня от этих тяжестей разрывался
живот. Желающих набралось две лодки. Решили сначала помыть женщин под
моим руководством, а потом уже будут балдеть мужчины. Женщин было больше.
Они набились в эту маленькую баньку с большим желанием хоть согреться.
Я поддавала, бегала за водой для титана, отливала им горячей воды, но дрова
горели плохо, мы забили печку. Я одела купальник, сбегала за Сашей. Он пришёл,
начал нам растапливать печку.

Мужчины нас торопили. В общем, суматоха одна. Уже мужчины парились при
луне. Печка как раз разгорелась. Я услышала, раздеваясь в предбаннике, как Лена
сказала Саше: "Ты что, с ума сошёл, так и пойдёшь?" "Да ну вас, вы меня уже ко
всему приучили." Он, видно, снял плавки. Она же была в купальнике. Париться
она не любила, шла только за Сашей, как на смерть, всё пищала, что жарко,
хватит, мол, поддавать.

Печка только разгорелась. Пар стал чувствительнее. Остались самые стойкие -
мы с Сашей и Коля. Мы с Колей легли на лавку, Саша нас парил вениками.
Нечаянно прислонился левой ягодицей к печке, обжёг себе ягодицу - всё не
слава богу. Я его попарила, сделала ему массаж. Правда, во время массажа
его снова позвали, и он таким томным голосом крикнул: "Да подождите вы!..."
Ленка от этого вопля была вне себя от ревности, она не знала, что и думать.

Потом домылся Коля, и мы остались вдвоём. В озере мылись, я помыла ему
спину, голову, он мне спинку потёр. Лежали на полке, грелись. Он дотронулся
до трусиков: "Что ты не снимаешь? Нет же никого..." Я бы давно сняла, не будь
менструации. Лежать было так хорошо. О, если бы в рыбачьем доме никого не
было, и никто бы нас не ждал... Остаться бы здесь с ним вдвоём. Ах, и я ещё
мечтаю.

Нас снова позвали. В последний раз попарились, оделись, я поцеловала его,
чистенького, помытого, без Ленкиного табачного запаха. Она курила много, одну
за одной. И он тоже стал курить. Когда мы вышли, она сразу обрушилась на нас
словами: "Ну вы, парочка, долго вас ещё ждать? Такие стоны уже начали
раздаваться из парной."

Сели за стол в рыбацкой хижине. Разлили по стопарику. Пошла хорошо. Ещё
Петр Первый говорил: "После баньки продай портки, но остограмься."  Я так
упрашивала Сашу выпросить у завхоза бутылочку. В лагерь приплыли поздно.
Надо было ещё лезть по верёвке через скалу. Народ волновался, думал, что
случилось. Нас ждали, оставили нам вкуснющий торт.

Ленка в этот вечер упилась вусмерть. Она без конца пела, говорила, что Саша
не может выбрать, зашёл разговор про короткие члены и большие руки.
В общем-то все были хороши, но её такой я ещё не видела. Даже Саша сказал:
"Ты такая пьяная, мы тебя в палатку не пустим." Она много пела, женщины
охотно её поддерживали. Мне немного надоело слушать её пьяные оргии, и я
ушла в палатку. Было холодно.

Я уже засыпала, когда вползли они. Разделись, легли. Я привалилась к Саше, и
почувствовала, что весь он опутан Ленкиными руками, словно паутиной.
Она ласкала его так, что он растерянно произнёс: "Сейчас будем заниматься
групповым сексом." В этот момент она обхватила его и перевернула на себя,
страстно прошептав: "Иди ко мне!." Их губы слились в поцелуе, с трудом
оторвавшись от её губ, он сказал: "Ленка, ты очень хочешь?"

Всё это действо происходило не в соседней палатке, не во сне, и не в моём
воображении, а перед моими широко раскрытыми глазами. "Ребята, я вас сейчас
выгоню из палатки", - проговорила я. Но что изменишь этими трезвыми речами,
когда бушует дикая животная страсть, а возможно и месть.

Она широко раскинула ноги, согнув их в коленях, одно колено даже положила
на меня для удобства-такой тюфячок под боком. И они преподали мне открытый
урок настоящего секса. Не спасала даже темнота и одеяло, которое она набросила
на него сверху. Я чувствовала каждое движение, сопровождающееся
прерывистым дыханием обоих, и каждое движение этих, сплетённых в
любовном объятии тел отдавалось во мне острой мучительной болью, словно
вонзили в грудь кинжал и медленно его поворачивают.

Во мне просыпалось тоже нечто похожее, я дико захотела мужика, но тем
больнее и мучительнее было ощущение, что это не просто мужчина и женщина,
которых увидела Анжелика в спальне алькова, а это был мой идеал, тот, кого
я боготворила, к которому я испытывала дикое влечение, и сейчас я должна
была представить себя на её месте. Голова у меня закружилась, тело всё ослабло,
всё помутилось, я была какая-то безвольная и беззащитная,  ну, тот тюфяк,
который поддерживает Ленино колено - будто за ноги держу, как евнух.

Эти поцелуи, прерывистое дыхание, кажется, они кончили, или кто-то из них
кончил. Снова началось, но уже хлюпанье, во влагалище накопилась влага.
Саша, стараясь говорить спокойно, произнёс: "Лен, ты не устала?" "Я не устаю
никогда", - вызывающе победным голосом выкрикнула она. Я уже была
уничтожена, раздавлена, смята. У меня не было сил выползти из палатки.

А что ещё я могла сделать. Даже самые правильные наши решения ничего
изменить не могут. Тут, видимо, произошла борьба между нами. Победителя
не судят, а побеждённого не жалеют. Остановившимся взглядом я продолжала
смотреть на них. "Ладно, хватит", - сказал Саша, и туалетной бумагой начал
вытирать свой рабочий орган. Я чувствовала, что медленно куда то
проваливаюсь. Потом меня вдруг начал бить озноб. Я села, натянула на себя
все свои шмотки. Почему-то вспомнились слова, обращённые к Лене: "Разденься.
С тобой приятней будет спать." Ну что - бежать - топиться, или спать ложиться?
Неужели все проходят через это? Так больно ещё не было. И лекарства нет.

В палатку медленно вполз рассвет. Я даже глаза закрыла,  пытаясь уснуть, потом
открыла снова, и увидела прямо перед собой его лицо. Глаза будто скульптурно
вычерчены, хочется провести пальцем по изгибу век. И пьяная Лена тоже хороша
в своем бля*ском порыве. Они как Ромео с Джульеттой в первую брачную ночь.
Красива и молода удовлетворенная плоть, - смотри и завидуй. Впервые не
хочется к нему прижаться. Я уже отодвинулась к самой стенке палатки. Он был
такой свежий и чистый после бурной ночи, а я его вчера подготовила, разве что
маслами не смазала ароматическими. И у неё волосы пышные, раскиданы по
подушке, - блондинки - они все на "Б". Рот чувственный, только что оторвался
от этих губ...

С ума я что ли схожу... Чего я тут разлеглась? Может меня уже не существует?
Что-то во мне здорово сломилось в эту ночь, душевный надлом, что-то мне уже
не хочется ничего. Совсем ничего. Я боролась, боролась с собой, и кажется
победила в себе желание, ненависть к сопернице. Что у меня в душе?  Пустота...
Все душевные силы отданы. Пустота... Я спокойно разговариваю с ними,
складываю вещи, спокойно наблюдаю, как старательно Саша прячет в листву
клочок туалетной бумаги, следы греха своего. А это могло произойти и со мной.
Я бы тоже так торжествовала победу? Что это? Жестокость? Скрытая форма
жестокости. Есть же проницательные люди, которые могут всё это предвидеть.

Лена была прекрасна в ореоле победы. Весела, жизнедеятельна, энергична.
Моя задача была: в этой ситуации выжить. Когда грузились в лодки, приехал
Серёжа. Лена с визгами радости бросилась к нему, села в лодку, и они поплыли
за бутылкой.

В лодке мы остались вдвоём. "Наташ, ты прости меня за вчерашнюю ночь."
За первую ночь просила прощения Лена, за последнюю — Саша.
"Я постараюсь..." Неужели он понял, как мне она далась, эта ночь? Как это
вообще можно, вынуть из человека душу, и попросить прощения. Убить во мне
женщину - и извиниться. Мне это, наверное, не понять - ведь я без души, без
чувств, без любви.

Сейчас, когда я уже пытаюсь описать эти страдания, когда ко мне вернулось
самообладание, я спрашиваю себя: как я это вынесла? Как? Плыву с ним вдвоём
в лодке, смотрю на его спину, а перед глазами стоит вчерашнее видение.

Котлы мы мыли на том же острове, где и баню. Я была ответственной за
помывку бани.  Саша сказал только руководить. Взяла в помощники себе Люду.
Приплыли Серёжа с Леной. Серёжа призывно кивнул в сторону рыбачьего
домика. Я помахала рукой, что не пойду. Подошёл Саша: "Пошли, Наташ.
Пообщаемся." "Нет, я вчера с вами наобщалась, мне достаточно. Лучше
пообщаюсь с группой."

Пока они там пили, женщины пожаловались мне на своего Костю: ни рулить,
ни грести не может, и они очень устают. Попросили меня пересесть к ним в
лодку. "Ну, я скажу Саше..." Я ему передала их просьбу. Он усмехнулся: "Ты и
грести со мной уже не хочешь?"  И... пересел в лодку к женщинам, а к нам
посадили Костю, да моя любовь, Лена которая опять повеселела и распевала
как ни в чём не бывало. Правду говорят, что: "стыд не дым, глаза не выест."

На базе нас уже не ждали, мы опоздали. Мне не верилось, что всё, наконец,
закончилось. В тот же вечер я хотела уехать, но не успела сдать инвентарь,
постель. Поселили нас вместе с Леной. Слава богу, что в комнате жила
ещё одна девица - Соня ( её группа пришла на день раньше). У меня была мысль
сразу же уехать. Ждать мне уже более нечего. Таких танцев, что были у нас после
первого похода, уже не будет... Да и Сашуле не придётся разрываться, проведёт
последний вечер с Леной.

Я упаковала вещи, но не могла сдать инвентарь и постельное бельё. Тут как раз
в комнату заглянул Саша. Узнав, что хочу уехать, не посоветовал ехать на ночь.
- Завтра с утра спокойно уедем все. Ты не ходила в баню?
- Нет
- И правильно. Я хотел сказать тебе, чтобы не ходила. Пар плохой
- Да мы недавно мылись.
- Пошли. Я за тобой пришёл. Мы там собрались, у Юры.
- Нет, Саша, я не пойду.
- Да ну, ты что, пойдём, посидим.

Он сидел передо мной, в своих белых брюках, такой ослепительно красивый,
что у меня опять закружилась голова. Видеть его в объятиях Лены я больше не
смогу. Я вдела нитку в иголку и начала ушивать свои белые брюки. Он бросил
взгляд на брюки.
- Ты что, похудела что ли?
- А почему я должна поправиться? - одними губами спросила я.
Он ещё спрашивает. Не он ли причина моих сердечных перипетий, душевной
борьбы, трагедии вечной разлуки.

Эта страсть опустошила, испепелила меня. Я отдала ей все душевные силы.
Далее выносить унизительную для меня роль я не в состоянии. Надо наступить
себе на горло, перешагнуть через предел, надеть маску радости.
- Я уже расслабилась, Саша.
- Ну и хорошо. Сейчас выпьем и ...
- Нет, ты не хочешь понять. Я боролась с собой весь поход, сдерживалась, а
сейчас расслабилась. У меня такое же состояние, как тогда, в палатке. Он
смотрел на меня и безмолствовал. "Ты не думай. Я очень благодарна тебе за
поход, всё было очень здорово. Ну, случилось со мной, это пройдет. Надо,
наверное, всё испытать, эту душевную боль тоже... Эта сцена... У меня всё
стоит перед глазами. Человек ведь чем-то отличается от животного, правда?"
- Не всегда.
- Что бы ты делал на моём месте?
- Ну, наверное то же, что и ты. Я бы, может быть, ушёл из палатки. Я был в
подобной ситуации. Наташ, я совсем не хотел заниматься этим при тебе. Но
это зависело не от меня одного. Вот такой я бабник! -  откровенно добавил он.

Кого-то судить, конечно, трудно. Могла бы я сопротивляться тому же Захарову,
например, если бы в палатке лежал Юра хотя бы. Нет, при Юрке я не стала бы...
"Стыд не дым, глаза не выест." Ленке-то было до фени. Кто я ей? А со мной он
всё-таки спал. Ну что теперь исправишь ? "Саш, я тебя об одном прошу: не
приходите сюда ночевать ради всего святого. Здесь всё-таки посторонний
человек из другой группы..."

Он поднялся. Я сознавала, что в последний раз вижу это божественное лицо.
Я сидела на кровати, не в силах пошевелиться. Уже у двери он обернулся и
тихо сказал: "Я благодарен тебе. Я испытал то, чего не испытывал." С этими
словами он вышел, а я ничком упала на кровать,  свернулась беспомощным
жалким калачиком, и тихо завыла. Я уже не верила, что эта боль может когда
нибудь пройти. И хотя эту ночь они были не в моей комнате, и её колено
в меня не упиралось, моё воображение продолжало усиленно рисовать мне
отчётливую картину предыдущей ночи.

Немного отвлекла меня от этих гнусных мыслей Соня. Обаятельная женщина
моих лет легла спать рано. К тому же в нашей келье, оказывается, отсутствовало
электричество, и было жутко холодно. И мы, лёжа в темноте в постелях вдруг
неожиданно разговорились о превратностях жизни, о неожиданных её
поворотах, конечно о мужиках. Она рассказала мне о своём муже, с которым
развелась. Поделились впечатлением о походе. Я поведала ей свою историю,
просто, как есть, всё рассказала. По поводу спальника  она заметила, что
женщины бывают ужасно жестокими по отношению друг к другу в такие
моменты.

Мне даже удалось задремать,  но среди ночи я вдруг почувствовала, будто меня
кто-то душит. На меня, оказывается, набрасывала второе одеяло - своё — Лена.
В ужасе я попыталась его сбросить, но оно снова на меня ложилось. Им что, есть
там, чем укрыться, одеяло не нужно?  Я резко поднялась, сбрасывая одеяло, но
она уже вышла. Снова заныло сердце, думала, что опять пролежу с открытыми
глазами, как прошлую ночь, - раньше я удивлялась, как это люди страдают
бессонницей - а утром Лена меня спросила, в котором часу я заснула. Хотя бы
посочувствовала моим страданиям. Но она жестоко и хладнокровно
расправлялась со мной, как с соперницей.

Благодатный сон всё же посетил меня в эту ночь. А наутро мы с Соней быстро
сдали постели, собрали сумки и подались на автобус.  Я испытывала облегчение
от того, что не вижу этой пары. Может, проспят и мне удастся уехать не
попрощавшись. Но ведь эта кикимора тоже уезжает. Вот смеху будет, если
поедем в одном купе...

На остановке я встретила ленинградцев. Они обиделись, что я не пришла на
вечер. "Извините, так получилось", - оправдывалась я. И тут я увидела его. Он
шёл ко мне, шёл один, без Лены. Это было уже облегчением. У меня забилось
сердце.
- А я тебя там ищу.
- Ты не едешь?
- Нет. Я поеду вечером. Надо получить деньги. Сейчас получу, и приеду на
вокзал, провожу вас.

Вид у него был виноватый какой-то. Хоть он мне сочувствовал. Или он просто
надел свою обычную прощальную маску. Вроде расстаётся с сожалением, а на
самом деле рад этому. Мне даже грустно было на него смотреть. " На лыжах,
наверное, уже не пойдёшь?", - тихо спросил он. Добровольно принимать такие
муки, две недели в страданиях... Но мне не хотелось так категорично в минуту
расставания говорить "Прощай", и что то в этом роде высказывать. Да ещё это
его лицо - грустное, ставшее любимым, лицо... Не могла я ему ничего сказать.
"Поеду, почему же нет. Мы и с Любой из Киева договорились. Ты нам напишешь,
и мы поедем, попробуем попутешествовать зимой."

Подошёл инструктор Коля.
- Никак не проводим, - речь шла о Лене.
- Да ну что ты, в поезд погрузим, да и всё, - засмеялся Саша.
Коля закурил.
- Видишь, сказал Саше, - и курить научили.
- Они и не тому научат!,- заметил Саша. Он ведь тоже стал курить - всё же
целовался с курящей женщиной.

Подошёл автобус. Я села. На вокзале долго стояла за билетами. Осталась одна
плацкарта в 6 вагон, которая мне и досталась. В одном вагоне с Сониной
группой. До отхода поезда оставалось 2 минуты.  Саши не было, что-то значит
не получилось. Уже садясь в поезд, я увидела со стороны хвоста быстро
приближающуюся толпу. Впереди, весь в белом, с огромным Ленкиным
рюкзаком за спиной бежал инструктор.

Они остановились у 5-го вагона, а он поспешил к кассе, беспокойно ища глазами,
видимо меня. Я ринулась ему навстречу
- Ты взяла билет?
- Да.
- Надо Лену посадить, - сказал он, и побежал в кассу. Поезд должен  вот-вот
отправиться, и я поднялась на лесенку, поглядывая на дверь. В последний
момент дверь открылась, появился он. Я выбежала из поезда и бросилась к нему
на шею, прямо как в кино. Он не сопротивлялся моим поцелуям. Я шепнула:
"Приезжай ко мне в Москву. Адрес у тебя есть?
- Да, вы же мне писали...
- Ну хорошо... Желаю тебе ярких эпизодов в жизни...
- Не очень ярких, - улыбнулся он.

С трудом я оторвалась от него, - ему ведь надо было  ещё "сажать" Лену. Он
успел передать ей билет, попрощаться с ней и с группой, вернуться к моему
вагону. Лестницу уже убрали, я стояла в проёме, жадно смотрела на него, и с
трудом улыбалась группе.

Поезд тронулся. Последнее, что он мне крикнул - это, что Лена в следующем
вагоне. К Лене я уже испытывала такую дикую ненависть, что это сообщение
меня несказанно обрадовало — хорошо, не в моём она вагоне...

Итак, красавец инструктор остался в прошлом. Бог знает, встретимся ли мы ещё
раз. Но я на это не надеюсь, и к этому не стремлюсь. Две недели я ходила, как
стукнутая пыльным мешком, совсем забыла, как без него жила, перезабыла на
работе, как кого зовут. В общем, ужас.