Наровчатские зори

                VI

     Брат Яков так и жил с Манькой у ее родителей. Тихий, молчаливо-покорный, во всем согласный со своей бойкой, разудалой женой, которой уж очень хотелось жить отдельно от родителей в собственном доме. Думала она, думала и придумала. Настроила Яшку против сестер и брата, позвала его:
     – Пошли к сиротам в гости. У них троих теперь просторно, и делай все так, как я тебя научила, иначе жить с тобой не стану.
     Зимой темнеет рано. Пришли. Митька и Соня запрыгали от радости, только Анка проворчала:
     – Што вы запоздали? Спать уже пора. Не могли пораньше к нам притопать?
     – А мы, можа, с ночевой к вам пришли, у наших теснота. Вы трое на теплой печке, а мы на ваших широких лавках прикорнем, – тараторила Маня, раздеваясь. – А ты, истукан, што столбом стоишь? – прикрикнула она на своего Яшку. – Сымай шубейку, иди ко мне на лавку.
     Яша стал снимать ветхий полушубок, как вдруг из него с грохотом упал на пол… топор.
     На печке вмиг прекратилась возня, Митька свесил голову:
     – Ты че испужал нас? Топор у тебя откудова? Может, стащил у каво?
     – На дороге нашли, – перебила его проворно Манька, а Яшке приказала:
     – Поставь топор в угол у двери!
     Русская печка располагалась обычно слева от двери, так что залезать на печку можно было сразу от порога, над которым сверху протянулись полати – настил из досок до противоположной от печки стены.
     С печки на полати озорной Митька любил гонять своих сестренок обычно перед сном. Спали все трое на печке, головами на край, чтоб душно не было, зато ногам тепло.
     Улеглись и на этот раз, как всегда. Но с Митькой быстро не заснешь, озорник любил шутить и допекать сестер: то щекотнет внезапно Анку, а она взвизгнет и обязательно его отшлепает, то еще какую-нибудь шуточку придумает. Возня и хихиканье на печке были обычными для детей. На печке обсуждались ежедневные деревенские новости.
     Яша с Маней тихо лежали на лавках. Вскоре она вышла из терпения:
     – Че вы нам спать не даете? Хватит дурить, черти полосатые! Спите!
     Но Митьку, как всегда, вечером не укладешь, а утром не добудишься. Наконец, затихли, засопели, захрапели.
     Маня стала тормошить Яшку:
     – Ты што, обормот, ляснулся на лавку? Не дрыхнуть сюды прикатил! Вставай, кому говорю, бери топор! – шепотом приказала она Яшке.
     Он тихо и жалобно захныкал:
     – Не надо, не надо! Прошу тебя, не надо!
     – Тада я ухожу, и ты мне больше не нужон. Оставайся с ними! – прошипела ему в ухо Манька.
     Яша с трудом поднялся, ноги что ватные, подошел к двери, взял топор, встал у печки. Вот они, три головы, похрапывают безмятежно на краю печки. Сейчас взмахнет Яша топором, и полетят они вниз, покатятся к порогу…
     Но произошло воистину чудо: звякнула в это время в сенцах щеколда, открылась дверь, и в избу вошла Марфа, их сестра, которую осенью выдали замуж в соседнюю деревню. С мужем или со свекровью не поладила и опять бежать к своим.
     – Есть тут кто живой! – громко спросила она.
     Ей навстречу с печки повскакали брат и сестры, повисли от радости у нее на шее.
     А Яшка с топором в руках стоит и говорит:
     – Хорошо, што ты пришла, Бог тебя послал, а то бы щас три головушки у порога валялись…

     В районном селе Наровчат был суд. Когда Соню попросили рассказать, она от слез не могла говорить, только прошептала:
     – Мне Яшу жалко… – и опять заплакала.

(продолжение следует)