Хамза, бельмо на глазу у правящей элиты

Когда в 1929 году толпа религиозных фанатиков забила камнями Хамзу Хакимзаде Ниязи, они думали, что убивают человека. Но они лишь превратили его в символ. В советскую эпоху этот символ был высечен в граните: Хамза стал великомучеником и основоположником, олицетворением прогресса и борьбы с мракобесием. Его имя носили улицы, театры, школы, станции метро. Его образ был повсюду — он был неотъемлемой частью национального пантеона.
Однако после распада Советского Союза этот символ стал неудобным. Для новой, суверенной узбекской элиты Хамза оказался не героем, а бельмом на глазу. Его образ, созданный советской пропагандой, не вписывался в новую идеологическую картину мира.

Почему так случилось?

Во-первых, Хамза был коммунистом. В то время как новое государство стремилось дистанцироваться от коммунистического прошлого и строить свою национальную идентичность на основе традиционных ценностей, фигура Хамзы, члена партии и борца за «мировую революцию», была слишком тесно связана с той эпохой. Он был не просто поэтом, а солдатом идеологии, что делало его непригодным для нового пантеона героев.

Во-вторых, он был светским реформатором. Хамза активно боролся за раскрепощение женщин, за отказ от паранджи, за все то, что в традиционном обществе воспринималось как посягательство на устои. В то время как узбекская элита стремилась к мягкому возрождению исламских ценностей и укреплению семьи как основы общества, Хамза со своим «революционным романтизмом» становился помехой. Он был символом не национального возрождения, а, как это преподносилось, культурного и религиозного разрушения.
В-третьих, он был голосом простого народа. В его творчестве звучала резкая критика баев, духовенства и социального неравенства. Это было оружие против эксплуататоров. Сегодня, когда в стране формируются новые элиты, связанные с бизнесом и властью, такой голос становится опасным. Хамза как будто бы напоминает о том, что богатство и власть должны быть справедливыми. Такое напоминание, конечно, нежелательно.

Именно поэтому Хамза Хакимзаде Ниязи был «тихо» изгнан из национального пантеона. Ему не объявили бойкот, его не «репрессировали» посмертно. Вместо этого его имя просто стерли из топонимики, его памятники снесли. Это было сделано не из ненависти, а из политической целесообразности.
В итоге, Хамза стал жертвой двух эпох. Он был убит религиозными фанатиками за свою революционность, а затем «убит» политиками за свою связь с советской революцией. Он остался один, на перепутье истории, как напоминание о том, что прошлое всегда влияет на настоящее, и что правящей элите всегда приходится решать, что делать с неудобными героями.


Сон о Хамзе


Эти сны, хоть и вымышленные, отражают реальный конфликт между прошлым и настоящим, между старыми символами и новыми нарративами, который происходит в Узбекистане. Хамза, как фигура, которая была слишком ярко окрашена советской идеологией, оказывается сложным объектом для переосмысления в новой политической реальности.

Сон Руководителя


В кабинете было прохладно, даже слишком. За окнами — привычный силуэт современного Ташкента, светящиеся огни, движение. Руководитель, человек, чье имя привыкло звучать в официальных сводках, устало потер виски. День был долгим, как и всегда. Он только что вернулся домой, но сон никак не шел.
Внезапно комната начала меняться. Стены покрылись старинными узорами, воздух наполнился ароматом пыли и сушеных трав. Перед ним возникла фигура. Немолодой человек, одетый в неброскую, но добротную одежду, смотрел на него с непостижимой грустью. Его лицо было знакомым — знакомым из учебников истории, из старых фотографий. Это был Хамза.
«Ты строишь новое, говоришь? — голос Хамзы был тихим, но проникал в самую душу. — Ты стираешь старое, чтобы построить новое. Хорошо. Но что ты строишь? Ты строишь на песке, если забываешь, на чем стоял твой народ».
Руководитель пытался что-то сказать, но слова застревали в горле.
«Я боролся, — продолжал Хамза, — за то, чтобы человек был свободен. Чтобы женщина вышла из тени. Чтобы невежество отступило. Я видел в этом светлое будущее. А ты? Ты видишь только удобство. Ты убираешь мои имена с улиц, мои памятники — словно стыдишься того, что было. Ты боишься правды, которую я нес. Ты боишься, что народ вспомнит, что такое настоящая борьба, а не эти твои «прогрессивные» лозунги, что звучат, как пустой звон».
Фигура Хамзы начала таять, растворяться в воздухе, оставляя после себя лишь тревожное чувство.
«Не забывай, — прошептал он на прощание, — что история — это не только то, что ты пишешь сегодня. Это и то, что ты пытаешься забыть».
Руководитель резко проснулся. В комнате снова был его привычный, современный мир. Но образ Хамзы, его тихий укор, остались в его памяти.


Сон Историка


Молодой историк, Ахмед, человек, искренне преданный своему делу, тоже не мог уснуть. Его терзали сомнения. Он только что закончил работу над очередным сборником о выдающихся личностях Узбекистана, но чувствовал, что чего-то не хватает. Что-то главное осталось за кадром.
И вот, ему приснился сон. Он оказался на старом базаре, среди глинобитных стен и шумной толпы. И там, возле лавки с ароматными специями, сидел человек. На нем была простая, но чистая одежда, а на лице — глубокие морщины, и глаза смотрели с такой проницательностью, что Ахмед почувствовал себя учеником. Это был Хамза.
«Ты пишешь про нас, — сказал Хамза, не поднимая глаз. — Ты перебираешь наши слова, наши дела. Но ты их понимаешь? Ты видишь, почему мы говорили так, а не иначе? Ты видишь, что за каждым нашим словом стояла боль, стояла борьба?»
Ахмед молчал, потрясенный.
«Я видел, как женщина унижена. Я видел, как невежество душит мой народ. Я бросил всё — и поэзию, и музыку, и свою жизнь — чтобы говорить правду. Я боролся. А ты? Ты стираешь мои следы. Ты говоришь, что я был «неудобен». Ты боишься, что моя правда заставит людей задуматься, а не просто следовать за тобой. Ты боишься, что они поймут, что истинный прогресс — это не смена вывесок, а изменение сознания».
Хамза поднял на него взгляд. Его глаза были полны не гнева, а глубокой печали.
«Ты думаешь, что, убрав меня, ты очищаешь прошлое? Ты только делаешь его туманным. Ты создаешь вакуум, который заполнится ложью. И тогда твой народ, потеряв ориентиры, станет легкой добычей для тех, кто захочет им управлять. Запомни, молодой человек, история — это не набор парадных портретов. Это живая ткань, и каждый узел в ней имеет значение. Не рви её».
Фигура Хамзы растворилась, оставив Ахмеда одного среди шумного базара, который медленно превращался обратно в его тихую комнату. Но слова Хамзы эхом отдавались в его сознании, заставляя переосмыслить всё, что он знал и писал. Он понял, что его задача — не просто пересказывать прошлое, а помочь понять его, даже если оно неудобно.


Сон чиновника


(Заместитель министра по делам культуры, Аброр-ака, засыпает в своём кабинете. Он только что вернулся с совещания, где обсуждалось создание нового музея, но все мысли путались. Во сне ему видится старый город, вымощенный камнем, и он идёт по узкой улочке, а навстречу ему — человек. Его лицо, будто бы высеченное из дерева, и на нём — старинная узбекская тюбетейка. Это Хамза. Но он не похож на тот бронзовый памятник, который снесли, он живой, и глаза его горят, как угли.)

Хамза (голос его тих, но проникает прямо в сердце): Что же ты, сын мой? Зачем ты стираешь меня?
Аброр-ака (поёживаясь): Ты кто? И о чём ты говоришь?
Хамза: Я — Хамза. И ты знаешь, кто я. Ты стёр моё имя с улиц, с площадей. Сказал, что я — старый, ненужный.
Аброр-ака (в ужасе, пытаясь оправдаться): Я не я, это всё политика! Мы же... мы же строим новое! Мы возвращаемся к нашим истокам, к нашим ценностям! А ты… ты — символ прошлого. Ты… ты против веры, против народа!
Хамза: Против веры? А что есть вера? Ты думаешь, она — в этих камнях, в этих мечетях? Она — в душе! А я боролся за то, чтобы душа человека была свободна, чтобы она не была рабыней. Я боролся за то, чтобы женщина могла видеть свет, а не сидеть в темноте. Разве это не вера?
Аброр-ака (пытаясь отвести глаза): Это было давно. Время изменилось.
Хамза: Время не изменилось. Человек не изменился. Он всё так же жаждет свободы, но вы, нынешние, дали ему не свободу, а страх. Страх перед прошлым, страх перед будущим. Ты думаешь, что если ты сотрёшь моё имя, то сотрёшь и мою правду?
(Аброр-ака не может ответить. Он просыпается в холодном поту, и ему кажется, что на его лице — слезы.)

Сон историка

(Молодой историк, Тимур, засыпает за книгами в архиве. Он пишет диссертацию о роли интеллигенции в начале 20 века и мучается от противоречий. Ему снится, что он сидит за столом в большой, пыльной комнате, и перед ним — Хамза. Он сидит, будто устал, и его руки лежат на столе, как у старого, доброго учителя.)

Хамза: Что же ты, сын мой? Зачем ты пытаешься найти во мне зло?
Тимур (робко): Я… я ищу истину. Меня учили, что ты… ты был агентом коммунистов. Что ты предал народ.
Хамза (улыбаясь горько): Коммунисты… А кто они? Кто был моим народом? Не они ли, те, кто каждый день гнул спину на баев, не они ли, те, кто не мог выучить своих детей? Я видел их боль. Я видел их глаза. И я искал им выход. Да, я поверил в те слова, что обещали свободу, справедливость. Разве это предательство?
Тимур: Но ты… ты разрушал традиции.
Хамза: Какие традиции? Традицию рабства? Традицию, когда женщина была вещью? Традицию, когда за знание били, а за слово убивали? Я хотел, чтобы человек был свободен, а не жил, как животное. И я хотел, чтобы его слово было услышано. Я писал стихи. Они, что, тоже предательство?
(Тимур опускает глаза. Он не может ничего сказать. В его сердце — боль. Он понимает, что этот человек не был ни злым, ни добрым. Он просто был человеком. И он боролся за то, во что верил.)

(Тимур просыпается. За окном — рассвет. Он смотрит на свои книги, на свои записи, и ему кажется, что вся его диссертация — это ложь. И он понимает, что нужно искать не правду, а человека.


Сон о 1937 годе

(Молодой историк Тимур, который изучал творчество Хамзы, засыпает за книгами. Ему снится, что он стоит в душном, холодном кабинете. За столом — человек в военной форме, его лицо закрыто тенью. Напротив сидит Хамза. Он сильно постарел, волосы его побелели, но глаза всё ещё горят, как в прежних стихах.)
Следователь (голос его сух и равнодушен): Итак, Хамза Хакимзаде Ниязи, вы обвиняетесь в участии в контрреволюционной буржуазно-националистической организации. Вы использовали своё искусство для пропаганды национализма и отхода от идеалов пролетарской революции.
Хамза (устало, но с достоинством): Я писал о своем народе. О его мечтах, о его болях. Я писал о его земле. Разве любовь к своей земле — это национализм?
Следователь: Любовь к земле — это одно. Но вы ставите свой народ выше других. В ваших стихах, в ваших пьесах слишком много национального, слишком мало классового. Вы воспевали старые традиции, старые песни, старые нравы. Это — скрытая контрреволюция. Вы использовали культурную автономию, чтобы сеять раздор.
Хамза (в его голосе появляется горечь): Я писал о том, что видел! Я видел, как люди борются, как они любят! Я писал о женщинах, что сбросили паранджу. Это ли не революция?
Следователь: Это — революция, но не наша. Ваша революция — это романтика, это сентиментализм. А наша революция — это сталь. Это дисциплина. И вы, Хамза Хакимзаде Ниязи, этой дисциплине не подчинились. Вы писали о душе, о любви, о свободе, но не о классовой борьбе. За это вас и судят.
(Тимур видит, как Хамзу уводят. За его спиной — пустой, тёмный коридор. А потом — вспышка света, и всё гаснет. Тимур просыпается. На лице его — слёзы. Он понимает, что в этом сне было больше правды, чем во всех учебниках истории. Хамза, борец за свободу, оказался жертвой самой этой свободы, которую он так страстно проповедовал. И его романтический идеализм не смог выстоять против холодной, бездушной машины.)



Пробуждение


(Тимур просыпается. Он сидит в пыльной архивной комнате, голова его лежит на старых, пожелтевших документах. Вокруг — тишина. За окном — рассвет, и первые лучи солнца пробиваются сквозь грязное стекло. Он поднимает голову и смотрит на свои записи. Всё, что он только что видел, было так реально, что казалось, будто это происходило на самом деле.)

Он помнит лицо Хамзы, его боль и его разочарование. Помнит его слова о том, что он боролся за свободу, а в итоге стал жертвой этой же свободы. Он помнит, как люди в его сне сносили памятники, как они переименовывали улицы, и как им казалось, что, стирая прошлое, они строят новое будущее.
Тимур встает. Он смотрит на свои записи и понимает, что все эти сухие факты, все эти цифры и даты, — они ничего не значат. История — это не просто набор фактов, это живые люди, их боль, их страдания, их надежды.
Он выходит из архива на улицу. Город просыпается. Люди спешат по своим делам, и никто из них, наверное, и не думает о том, кто такой Хамза. А Тимур думает. Он думает о том, что человек, который боролся за свободу, остался в памяти лишь как «памятник, который снесли».
Он не знает, что ему теперь делать со своей диссертацией. Он не знает, как ему писать о том, в чём он теперь сомневается. Но он знает одно. Он не может больше лгать. Он не может больше писать о том, чего не чувствует.
Он решает, что напишет не диссертацию, а что-то другое. Что-то, что будет не о фактах, а о людях. О тех, кто жил, любил и боролся за то, чтобы мы сегодня могли быть свободными. И он понимает, что только так, через правду, можно сохранить память о них. И только так можно сделать так, чтобы история не была просто пыльной страницей в старой книге.


Эпилог

Прошло несколько лет. Тимур больше не работал в архиве. Он стал писателем. Его первая книга была не о Хамзе, а о другом, никому не известном человеке, но каждая её страница была пропитана тем, что он понял в ту ночь, в пыльной архивной комнате. Он писал о том, как человек, живший давно, остаётся живым, пока о нём помнят. И не просто помнят, а чувствуют его боль, его надежды, его разочарование.
Он понял, что память — это не музей, где собраны сухие факты. Память — это живая река, которая течёт сквозь поколения. И Хамза, которого когда-то забили камнями, а потом стёрли его имя с улиц, остался жить в этой реке. Он жил в стихах, в песнях, в той самой боли, которую испытывал Тимур, когда писал о нём.
И Тимур понял, что история — это не просто прошлое. История — это то, что мы делаем с этим прошлым сегодня. И те, кто сносил памятники, кто переименовывал улицы, они думали, что стирают Хамзу. Но они лишь заставляли людей искать его, копаться в старых книгах, вспоминать его стихи, его песни. Они думали, что он стал вещью, а он, в их глазах, стал человеком. И это была его последняя победа.
Тимур закончил свою книгу. Он не знал, станет ли она популярной, примут ли её. Но он знал одно. Он сделал то, что должен был. Он вернул Хамзу. И не в виде бронзового истукана, а в виде живой души. И только так, через правду и человечность, история обретает смысл.


Напрасно вы стираете мои следы
И рушите мой дом, где жил мой свет.
Вы думаете, что я ушёл, что нет
Моей души, моей любви, моей мечты?!

Я не в камнях, не в бронзовых руках,
Я в каждом, кто стремится к свету.
Я в песне, что летит над этим светом,
И я в слезах, и я в словах, и я в стихах.