Иван Иваныча хоронили

Иван Иваныча хоронили прямо за домом на пустующем соседском участке. Он лежал на снятой с петель двери в своём праздничном, «на выход», сером костюме и белый платок прикрывал навеки ослепшие глаза. Дело шло к вечеру и солнце уже почти скрылось за лесополосой. Могильщики слишком долго собирались с духом: чаёвничали, отдыхали у телевизора. Наконец, вышли. Анджей никак не мог найти лопату, перебрал весь инструмент в сарае и страшно ругался на беспорядок. Его младший брат, Войцех, равнодушно курил поодаль, улыбаясь в пустоту одними кончиками рта.
Холодило, несмотря на весну, и тянуло сыростью. Работа не пошла. Лопата была старой, тупой. Земля – тяжёлой, глинистой. Лезвие входило неглубоко, едва ли на полштыка, вязло.
–  Твоя очередь, – сдался Анджей и передал лопату.
 Войцех продержался ещё меньше.
– Нет, – сказал. – Так дело не пойдёт. Мы и до полуночи не управимся. Так кинем.
Анджей почесал затылок. Не по-христиански, конечно. Некрасиво. Но с другой стороны, разницы уже никакой. Иван Иваныч, их несчастный сосед и товарищ, всё равно мёртв.
– Кинем.
Братья стащили Иван Иваныча с двери, забросали землёй. Прикопали неглубоко, любая собака разроет.
– Ничего, – успокоил себя Анджей. – Сверху кирпичами придавим.
Он пошёл к груде строительного мусора. Этого добра в посёлке хватало, как и полузатопленных котлованов, частоколов ржавеющей арматуры и земляных валов. Стройки бодро начинались, разрастались и в самом расцвете вдруг переходили в хроническую финальную стадию. Теперь почти все брошены. Череда кризисов прижала цивилизацию к городам.
Едва Анджей нашарил более-менее целый кирпич, как за спиной раздался дикий крик, и следом понеслась ругань. Он оглянулся: Войцех, согнувшись, растирал лодыжку.
– Укусил, падла! Он меня укусил!
Иван Иваныч поднимался из могилы. Земля облепила покойника с головы до ног. Грязь была повсюду: во рту, на глазах, ушах. Некогда серый пиджак потемнел от влаги.
– Ногу  надо отрезать, – пробормотал Анджей. Это было первое, что пришло ему в голову.
Войцех почему-то не согласился, матернулся.
– Через штаны прокусил, падла!
Младший задрал штанину, показывая полукруг человеческого укуса. Крови, однако, не было – сплошной синяк с бурыми подтёками.
Иван Иваныч будто сбивал с себя пламя, катался по земле и скулил как собака. С каждым движением он постепенно успокаивался, пока, наконец, не замер. Стало совсем тихо и темно.
Анджей сходил в дом за фонариком. Войцех подобрал лопату. Братья приблизились к покойнику. При свете блеснули расширенные глаза Иван Иваныча.
– Живой? – спросил Войцех. Иваныч кивнул. – Зачем тогда меня укусил?
– Испугался, – буркнул покойник, и это были его первые слова со вчерашнего вечера.
Немного помолчали.
– Чего вы меня сюда притащили?
– А сам не помнишь? – удивился Анджей. – Умер ты. Не проснулся. Я до обеда прождал. Мало ли. Куда там! Лежишь такой, улыбаешься как блаженный. Простыни мокрые. Ну, думаю, чего дальше? Мне проблем не надо, позвоню кому. Да вот кому? Войцех говорит, мол, давай его у соседей похороним. Нет, думаю, по порядку надо. Да кто же этот порядок знает? И попахивать стало, простыни опять же…
  – Ладно, принято, – оборвал Иван Иваныч. Пошарил по карманам. – Где мои сигареты?
Войцех пожал плечами, протянул полупустую пачку. Покурили. Спросил:
– И как там? Песни, наверное, поют? Ангелы-то?
– Пустыня там. Ни одного деревца. Небо пасмурное, серое. Тишина. Вокруг  – никого. И вдруг слышу, будто в рельс бьют. Бум! Бум! Бум, понимаешь. Я на шум, смотрю – сидит мужик какой-то и в рельс бьёт. Драный! Ушанка без уха, пальтишко на одной пуговице. Заросший. Косо так посмотрел, и меня вдруг как закружило, завертело… очнулся в земле.
Мужики вернулись в дом, зажгли свет. Войцех поставил греть воду для воскресшего.
– Это хорошо, что так обернулось, – заявил младший. – Хоть от тебя и толку как с козла молока, но втроём всяко быстрее.
Это он про стройку говорил. Братья-эмигранты из соседней республики и бывший интеллигент делали ремонт какому-то скопидому из города. Платил мало, зато на еду давал и жильё опять же. Хозяин где-то застрял, работа сразу затянулась. Строители без интереса играли в карты, пили, спали и медленно сходили с ума в полузаброшенном посёлке. Соседи давно уехали и даже Анька, их частый партнёр по картам, куда-то скрылась. «Кто разберёт, что у беспризорниц на уме? – объяснил пропажу Анджей. – Сегодня там, а завтра здесь». 
Они сидели за столом, пили-ели-дымили под единственный телеканал с бандитами, адвокатами и судьями. Телевизор успокаивающе журчал, наводил дрёму.
– Слышали? – насторожился Войцех. – Будто скребёт кто. 
  Звуки исходили из–под пола, который они намедни заливали. 
– Мышь, – заявил Анджей.
– Под цементом?
– Так залили…
Невидимая мышь продолжала скрести где-то под полом. Это были отзвуки отчаянной и в какой-то мере героическо-бессмысленной работы.
– Мыши прокладывают метро, – заявил Иван Иваныч и с пульта прибавил громкости. Где-то за горизонтом воевали, встречались, винили, прощали и даже любили. Но ничто из этого так и не смогло заглушить монотонное поскрёбывание.
– Странно, – минуту спустя добавил он. – Я совсем не помню, что вообще заливал пол. Я его заливал? Последние дни как в тумане…
Войцех занялся стаканами, сам же и разливал. Пили без закуски в равнодушном молчании.
– Завтра положим плитку, – распорядился младший и, покачиваясь, побрёл к своей раскладушке. Иван Иванович улыбался в пустоту с бессмысленным выражением лица. Наконец, до Анджея дошло, что тот просто заснул за столом. Его и самого смаривало. Он встал, налил кипяченой воды из чайника и много пил, пытаясь подавить жажду. Наконец, лёг. Под полом продолжала скрести невидимая мышь. Это ужасно мешала уснуть. «Лишь бы она, наконец, утихла, успокоилась, сдалась», – подумал Анджей и провалился во тьму.

Войцех поднялся первым, сходил в посёлок и вернулся с новостями.
– Чего-то мутят. Одна бабка сказала, что к ней муж пришёл. Пропавший без вести.
– Это хорошо, что пришёл, – веско заключил Иван Иванович. – Любящие сердца должны быть вместе.
– Но пропал-то он лет десять назад. Выехал в город… машину потом нашли. Без шин, магнитолы, аккумулятора… А его нет. И вот вернулся. Где был, спрашивает. Он молчит, улыбается. Неважно, говорит, где был. Важно, где есть.
Строители вяло работали в будущей ванной, почти в полной тишине клали плитку. Сюда не долетали отзвуки никогда не выключаемого телевизора. И только стены чуть подрагивали. Самую малость. Один Анджей это чувствовал. Мыши скребут, не сдаются.
– А если не заплатят? – спросил Иван Иванович. – Меня уже обманывали. Два дня отпахал. Придите, мол, позже. Прихожу. Вокруг никого, будто и не было.
– На еду пока хватит, – сказал Войцех. – А там видно будет.
Перекусывали перед телевизором. Анджей разламывал хлеб немытыми руками, ел и вслушивался в нарастающее поскрёбывание. Внезапно он понял, что уже не может сосредоточиться на чём-нибудь другом и даже не слышит товарищей.
– Президент… и премьер-министр… обсудили сложившуюся ситуацию и пришли к выводу, что поводов для паники нет, – объяснил диктор.
– Значит, точно есть, – вмешался Иван Иванович. – Это как с Павловской реформой. Говорят, поводов нет. Клянёмся! А на следующий день уже всё. Денег моих, почитай, нет.
– Это что ли при царе было? Ну, при Павле? – спросил Войцех. 
Началось шоу и в нём были другие люди, не такие как в жизни. Весёлые, лощённые, красивые. Две ведущие, одинаковые как матрёшки, отличались цветом волос. Ещё был гость программы с насмешливо-брезгливым лицом.
– Что случится, если мёртвые действительно воскреснут? – спросила брюнетка.
– Они потребуют своё имущество назад, – засмеялся гость.
Зрительская зала разродилась аплодисментами. Войцех плюнул в сторону экрана и вернулся к работе.
– О чём они?
– Я не первый! – буркнул Иван Иваныч и почти выбежал во двор. Из окна было видно, как он пялится на небо. Серое, как погребальный саван, небо без проблесков.
– Вы идёте или как? – донёсся злой окрик младшего из ванной.

Анджей с тревогой ожидал вечера. Он боялся, что не сможет заснуть из-за мышиной возни. Это существо, казалось, скреблось у него прямо в голове. Он пробовал забыться в работе…
Скрёб! Скрёб! Скрёб! Теперь мышь слышали все.
– Давайте её выкопаем? – в шутку предложил Войцех.
– Нет! – вскрикнул Анджей.
Уже тише:
 – Полдня долбить придётся.
– Моё дело предложить.
Ночь принесла с собой новые странности. Где-то вдалеке пылало зарево, слышались отдалённые постукивания.
– Как сваи заколачивают, – сказал Войцех. Нахмурился и добавил. – Или в рельс бьют.
– Зачем бьют? – сонно пробормотал Анджей. – Кого бьют?
– Ищут! – веско сказал Иван Иваныч. – Ищут человека.

Выспаться никому не удалось. Мало, что стуки, так ещё и шорохи под самым ухом. Анджей проснулся вялым и бесконечно усталым.
– Надо её выкопать.
– Кого выкопать? – спросил Иван Иванович.
– Мышь.
Заспорили. Иван Иванович упирал на сложности, бессмысленность затеи и лишнюю работу. Войцех вмешался, привёл последний «козырный» аргумент.
– А хозяин, думаешь, глухой? Заплатит нам?
Анджей сходил в сарай за ломом и киркой. Ноги у него были как ватные, а руки дрожали.
– Я должен признаться, – сказал он. – Не мышь там – Анька. Вы уже спали, когда мы вдвоём остались. Подкатываю. Она артачится, тыщу просит. В кредит дай, говорю. По знакомству,  дружбе, так сказать. Ругается. Нет, мол, у тебя ничего и никогда не будет. Не дала, в общем. Сегодня у меня и так будет, говорю. С согласия или нет. Не поняла, засмеялась. Это она зря. Я её за шейку прихватил, даже пискнуть не успела. Взял, в общем, она и не сопротивлялась. Смотрю – без чувств. Короче, придушил случайно, без умысла. Закопал в доме, засыпал. А поутру мы сверху и залили.
Младший отвернулся.
– Может не раскапывать?
– Боже! – запричитал Иван Иваныч. – О времена, о нравы!
Анджей совсем ослаб и плюхнулся на стул. Машинально нашарил пульт, щёлкнул. На экране болтали всё те же лощённые ведущие из вчерашнего шоу.
– Знаешь, зачем чубы запорожцам? – спросила блондинка. – Если будет новый потоп, апостолы их за чубы затащат в лодку.
– О, тогда я только сейчас поняла, зачем мусульмане редактируют  крайнюю плоть.
Смех за кадром.
– К слову, о том, что мёртвые встанут для Страшного суда. Я тут решила подсчитать, сколько у меня родственников. Ну, чтобы их всех как-то разместить. По такой схеме: отец, мать, дед, бабка, прадед… Сбилась к первому тысячелетию. Столько и людей-то никогда не жило…
– В любом случае не переживай. Говорят, что возвращаются не все. Только те, кого помнят. Некоторые будут жить вечно…
– По этому поводу я сегодня съездила к Мавзолею. Лежит! Даже не шелохнулся.
Новая порция смеха.
– А далее за нами авторская передача Милоныша «Ну я же говорил». Оставайтесь с нами...
– Знаешь, – сказал Войцех. – Об одном только жалею. Что не увижу как этих…
Он ткнул в экран.
– По лагерям! С колючкой и автоматчиками на вышках. И тра-та-та! Из пулемёта по этой сволочи.
Иван Иваныч ругнулся и вышел во двор.
– И как теперь?
Анджей вздохнул:
– Я не Бога боюсь. Смерть так смерть. Муки так муки. Это будет наше личное дело. За закрытыми дверями. Никто и не узнает за что. Я людей боюсь. Стыда. Огласки. Шепотков за спиной. Вроде как «а я за ним всегда подозревала»… Но ты же понимаешь, зачем я так? Понимаешь?
– Если честно, то нет.
Старший вскинул руки.
– Тебя выручить. Это ведь ты её? С детства жестокий. Помню, как жаб мучил. Однажды я вышел в сад, смотрю – а ты смеёшься, лягушку к крыльцу гвоздями приколачиваешь. В общем, Аньку я нашёл уже задушенной. Завалил ты её, по пьяни, наверное. И что? Кто не без греха? Но вот смотри – посадят тебя, а кто род наш продолжит? Мне без надобности, не хочу. А так хоть ты будешь, и племянники у меня будут. Вот ничего и не сказал,  схоронил под полом. Кто ж тогда знал?
Войцех вздохнул.
– Спасибо тебе, конечно, не ожидал. Но не я это. Никого не убивал. И даже про тех сволочей… это я так, горячусь, пар выпускаю. Не убийца я.
– Тогда кто?
Младший выглянул во двор – Иван Иванович как часовой механизм отбивал поклоны на восток.
– Только толку от этого. Ни хрена ж не помнит.
– Выкопаем Аньку, она скажет.
– И она тоже не вспомнит. Да и после всего… сколько потребуется дней? Есть ли у нас эти дни? Боже, что с нами будет?
– И ни в рай, и ни в ад, а так, – пробормотал Анджей.
Он вдруг почувствовал облегчение. И пусть впереди не ждало ничего хорошего, но пока нужно было решать насущные проблемы.  Закончить треклятый ремонт, выкопать, наконец, несчастную Аньку. Зачтётся это или нет? А, всё равно уже ничего не исправить! Так чего зря себя изводить?
– Иван Иваныч, праведник вы наш! А пройдите-ка к инструменту!
И Анджей первым же ударом лома отбил значительный кусок от поверхности…