Сравнение не всегда комплимент

СРАВНЕНИЕ — НЕ ВСЕГДА КОМПЛИМЕНТ

«В искусстве важна не множественность, а неповторимость.»Н.Л.

Мы привыкли думать, что сравнение с великими — это почёт. Если говорят: «Он напоминает Бабеля» — то будто открывают дверь в пантеон, где слова бессмертны. Но для писателя это скорее тревожный звонок. У писателя должно быть лицо. Не тень чужой походки, не отблеск чужой интонации, а своя походка, свой тембр, свой собственный воздух.

Меня иногда хотят похвалить словами: «Напоминает Бабеля». Но нет! Для меня это не комплимент. Бабель — это Бабель, его Одесса живёт в его ритмах и запахах, его герои дышат его временем. А мои герои — это моя эпоха, мои улицы, моя память. Я не могу поселить их в одесском дворике, где они никогда не жили. Ценность литературы — в непохожести, в индивидуальности, в том, что никто не может рассказать эту историю, кроме тебя.

Посмотрите на Довлатова, Нагибина, Набокова, Бруштейн. У каждого — свой космос. Довлатов пишет так, будто сидит напротив, подмигивает и рассказывает абсурд как житейскую норму. У Набокова — музыка слов, где каждая фраза словно витраж. У Нагибина — нежность и прозаическая честность. А у Бруштейн — теплота, простота и честность детского взгляда.

Мне было десять лет, когда я впервые открыла «Дорогу уходит вдаль». Я, ребёнок, оказалась вдруг рядом с героиней, прошла с ней всю её жизнь и не хотела расставаться. Я возвращалась к этой трилогии снова и снова. Меня пленял язык — лёгкий, ясный, чистый. Сюжет тек так естественно, что казалось: читаешь не книгу, а саму жизнь.

И как же по-разному ложится в душу литература! Достоевский — для многих гений, а для меня он был болотом, в котором вязнешь. Я продиралась сквозь его страницы, как путник по трясине, — тяжело, без воздуха. У Бруштейн же — дыхание света и теплоты. Это и есть разница в индивидуальности: один завораживает своей сложностью, другой — своей доступностью.

Из современников Дина Рубина стала для меня настоящим откровением. Я влюбилась в неё после «Белой голубки Кордовы» и «Любки». Там было новое дыхание, сила, талант. Это была литература, в которую ныряешь с головой. Позже я читала её трилогию «Русская канарейка», и хотя это масштабное произведение, насыщенное характерами и событиями, часть «Желтухин» оставила у меня чувство некоторого повторения. Это не значит, что Рубина стала писать хуже — нет, её язык и мастерство остались прежними. Но у любого писателя бывают периоды эмоционального застоя, когда вдохновение уступает место привычным приёмам.

И вот здесь рождается опасность для любого автора — превратиться в машину, выдающую «среднее качество» по старому шаблону. Великий писатель — тот, кто умеет преодолеть застой, обновиться, найти новый нерв и заново открыть свой язык. Литература — это не конвейер. Это дыхание. Оно либо живое, либо его нет.

И главное — я не верю в арифметику: чем больше произведений, тем значительнее личность писателя. Нет, ни в коем случае. Иногда достаточно одного — но такого, что будет звучать века. Консуэло Веласкес написала всего одну песню, B;same mucho, и этого оказалось достаточно, чтобы её имя стало легендой. Один шедевр способен сделать больше, чем десятки «средних» книг.

А ведь есть и обратный пример. У Дарьи Донцовой — десятки, сотни книг. Она создала свою нишу и, без сомнения, нашла благодарного читателя. Но для меня её язык слишком витиеват, без воздуха, её герои лишены силы и запоминающейся глубины. Чтение превращается в фабричный конвейер сюжетов, где одна история сменяет другую, не оставляя следа. Это не значит, что у неё нет права на существование или успех — просто это не моё.

Великий писатель — не тот, кто наполняет полки, а тот, кто однажды создал строку, которую узнают без подписи. Потому что литература — это дыхание. Оно либо живое, либо его нет.