Сравнение не всегда комплимент

СРАВНЕНИЕ — НЕ ВСЕГДА КОМПЛИМЕНТ

«В искусстве важна не множественность, а неповторимость.»Н.Л.

Мы привыкли думать, что сравнение с великими — это почёт. Если говорят: «Он напоминает Бабеля» — то будто открывают дверь в пантеон, где слова бессмертны. Но для писателя это скорее тревожный звонок. У писателя должно быть лицо. Не тень чужой походки, не отблеск чужой интонации, а своя походка, свой тембр, свой собственный воздух.

Меня иногда хотят похвалить словами: «Напоминает Бабеля». Но нет! Для меня это не комплимент. Бабель — это Бабель, его Одесса живёт в его ритмах и запахах, его герои дышат его временем. А мои герои — это моя эпоха, мои улицы, моя память. Я не могу поселить их в одесском дворике, где они никогда не жили. Ценность литературы — в непохожести, в индивидуальности, в том, что никто не может рассказать эту историю, кроме тебя.

Посмотрите на Довлатова, Нагибина, Набокова, Бруштейн. У каждого — свой космос. Довлатов пишет так, будто сидит напротив, подмигивает и рассказывает абсурд как житейскую норму. У Набокова — музыка слов, где каждая фраза словно витраж. У Нагибина — нежность и прозаическая честность. А у Бруштейн — теплота, простота и честность детского взгляда.

Мне было девять лет, когда я впервые открыла «Дорогу уходит вдаль». Я, ребёнок, оказалась вдруг рядом с героиней, прошла с ней всю её жизнь и не хотела расставаться. Я возвращалась к этой трилогии снова и снова. Меня пленял язык — лёгкий, ясный, чистый. Сюжет тек так естественно, что казалось: читаешь не книгу, а саму жизнь.

И как же по-разному ложится в душу литература! Достоевский — для многих гений, а для меня —  болото, в котором вязнешь. Я продиралась сквозь его страницы, как путник по трясине, — тяжело, без воздуха. Достоевский — это литература, погружающая в самые тёмные глубины человеческой души. Его персонажи, страдающие, пытающиеся понять себя и мир, не знают покоя, их жизнь — это борьба, не всегда успешная, с самим собой. В «Преступлении и наказании» Родиона Раскольникова мы видим внутреннюю борьбу, когда его умственное превосходство и жажда оправдания своего поступка сталкиваются с мучительными сомнениями и страхом. Он сам себе становится врагом, и каждое его движение — это шаг в пропасть, из которой не так-то просто выбраться.

В «Идиоте» мы видим князя Мышкина — героя, который наивно верит в добро и чистоту, но его идеализированный взгляд на мир и людей превращает его в объект манипуляций и страданий. Его доброта, наивность и чистосердечность становятся для него трагедией, ведь он не может справиться с реальной жестокостью людей, а его идеализированные представления сталкиваются с жестокой реальностью.

Достоевский меня  не вдохновляет, но его литературная мощь несомненна. Его произведения требуют усилий, они не прощают легкости. Каждая строка — как тяжёлый камень, который нужно поднимать, чтобы понять всю глубину смысла. Его герои, несмотря на их безумие и противоречивость, живут в нас, и порой в этом их сила. Но в то же время, читать его произведения — это испытание, что ли, выходящее за рамки обычного удовольствия от чтения. Это не лёгкие страницы, которые хочется переворачивать в поисках лёгкого счастья, а скорее ловушки, где ты запутываешься, утопаешь в сложных метафорах и философских терзаниях. И вот в этой связи мне вспоминается фраза, которую я запомнила с 9 лет и которая осталась со мной на всю жизнь: «Человек должен быть человеком, а не свиньёй». Эти слова, принадлежащие дедушки Александры Яковлевны Бурштейн, звучат как аксиома, напоминание о том, что в литературе, как и в жизни, важно сохранять своё лицо, свою индивидуальность и достоинство. Достоевский, конечно, отнюдь не идеализирует своих героев, но именно в их борьбе с собой, в поисках смысла жизни мы видим, что не быть «свиньёй» — значит, не поддаваться на соблазн идти по лёгкому пути, не отказавшись от человеческой сути.   У А.Бруштейн же — дыхание света и теплоты. Это и есть разница в индивидуальности: один завораживает своей сложностью, другой — своей доступностью.

Из современников Дина Рубина стала для меня настоящим откровением. Я влюбилась в неё после «Белой голубки Кордовы» и «Любки». Там было новое дыхание, сила, талант. Это была литература, в которую ныряешь с головой. Позже я читала её трилогию «Русская канарейка», и хотя это масштабное произведение, насыщенное характерами и событиями, часть «Желтухин» оставила у меня чувство некоторого повторения. Это не значит, что Рубина стала писать хуже — нет, её язык и мастерство остались прежними. Но у любого писателя бывают периоды эмоционального застоя, когда вдохновение уступает место привычным приёмам.

И вот здесь рождается опасность для любого автора — превратиться в машину, выдающую «среднее качество» по старому шаблону. Великий писатель — тот, кто умеет преодолеть застой, обновиться, найти новый нерв и заново открыть свой язык. Литература — это не конвейер. Это дыхание. Оно либо живое, либо его нет.

И главное — я не верю в арифметику: чем больше произведений, тем значительнее личность писателя. Нет, ни в коем случае. Иногда достаточно одного — но такого, что будет звучать века. Консуэло Веласкес написала всего одну песню, B;same mucho, и этого оказалось достаточно, чтобы её имя стало легендой. Один шедевр способен сделать больше, чем десятки «средних» книг.

А ведь есть и обратный пример. У Дарьи Донцовой — десятки, сотни книг. Она создала свою нишу и, без сомнения, нашла благодарного читателя. Но для меня её язык слишком витиеват, без воздуха, её герои лишены силы и запоминающейся глубины. Чтение превращается в фабричный конвейер сюжетов, где одна история сменяет другую, не оставляя следа. Это не значит, что у неё нет права на существование или успех — просто это не моё.

Великий писатель — не тот, кто наполняет полки, а тот, кто однажды создал строку, которую узнают без подписи. Потому что литература — это дыхание. Оно либо живое, либо его нет.

Сравнение — не всегда комплимент. Когда мы приписываем автору черты другого великого писателя, мы лишаем его того, что делает его уникальным. Сравнивая, мы часто теряем из виду лицо писателя, его индивидуальность, его собственный голос. Настоящая ценность литературы заключается не в следовании чужим стопам, а в создании собственного пути, в котором каждое слово и каждая фраза говорят именно твоим языком. Великого писателя не определяет количество произведений или его принадлежность к пантеону великих имен, а способность создать нечто такое, что будет звучать без подписи, но будет узнаваемо из тысячи. Это дыхание литературы — живое, уникальное, неповторимое.