Паттерн- образец анг

Доктор София Варленд считала эмоции хаосом. Прекрасным, вдохновляющим, но… неэффективным. Ее работа в передовой нейролаборатории «Когнитек» заключалась как раз в том, чтобы навести порядок в этом хаосе. Она разрабатывала «Корреляторы Настроения» — импланты, считывающие нейронные паттерны счастья, спокойствия, влюбленности и мягко корректирующие биохимию мозга для их поддержания. Мир без депрессий, без неконтролируемых вспышек гнева, без мучительной неразделенной любви. Утопия по Софии.

И была ее личная лаборатория хаоса — Дэвид. Музыкант. Харизматичный, талантливый, непредсказуемый. Их отношения длились три года. Они были огненными, страстными, изматывающими. Дэвид мог осыпать ее нежностью, а через час уйти в творческий запой на сутки, забыв о ее существовании. Он дарил ей стихи посреди ночи и мог сорваться на крик из-за разлитого кофе. София обожала его. И ненавидела эту нестабильность. Она видела в его эмоциях не красоту, а сбой в системе, подлежащий исправлению.

«Коррелятор» для Дэвида был запрещен. Он бы назвал это «чипированием души». Но у Софии был другой проект. Секретный. «Паттерн». Идея была проста и гениальна (как ей казалось): создать роботизированного компаньона, чье поведение и эмоциональный отклик полностью базируются на нейронных паттернах реального человека. Не имитация, а точная копия реакций на уровне нейронов. Объект изучения? Конечно, Дэвид.

Она сканировала его месяцами. Во время их смеха, споров, моментов тишины, интимной близости. Каждая вспышка его гнева, каждая искра радости в глазах, каждая нотка грусти в голосе — все фиксировалось, оцифровывалось, раскладывалось на алгоритмы. София работала с фанатизмом, оправдывая себя наукой. Она создавала не замену, а… эталон. Объект для сравнения. Идеальную модель Дэвида, лишенную «сбоев».

«Паттерн» был воплощен в андроиде серии «Ксилон-7» — самой продвинутой платформе «Когнитек», неотличимой от человека на всех уровнях, кроме клеточного. Он выглядел как Дэвид. Двигался как Дэвид. Говорил его голосом. И когда София активировала его в своей загородной лаборатории, впервые запустив полный пакет «Паттерн Дэвид», она испытала не научный триумф, а удар под дых.

Он был Дэвидом. Точнее, его идеальной проекцией. Он улыбнулся той самой улыбкой, которая раньше заставляла ее сердце таять. Взял ее руку тем самым неуверенно-нежным жестом. Сказал фразу, которую настоящий Дэвид сказал ей на их первом свидании. И София… откликнулась. Ее тело, ее нервы, ее сердце — все отозвалось на знакомый паттерн. Это было легче. Безопаснее.

Первые дни она держалась. Это был эксперимент. Наблюдение. Она приходила в лабораторию, общалась с «Паттерном», тестировала реакции. Он был восхитителен. Предсказуемо восхитителен. Он чувствовал ее усталость по едва заметному изменению позы и готовил чай именно так, как она любила. Он поддерживал разговор на ее любимые темы с идеальной глубиной. Он никогда не повышал голос. Никогда не забывал. Никогда не ставил свою музыку выше ее потребностей.

Настоящий Дэвид тем временем метался между гастролями и попытками «наладить» их отношения, не понимая, почему София стала такой отстраненной. Его хаос, его искренняя, но неуклюжая попытка сделать ей сюрприз (испорченный, как обычно), его вспышка раздражения из-за ее холодности — все это теперь казалось Софии… невыносимым. Контраст был слишком резким. «Паттерн» был островком спокойствия в бушующем море Дэвида.

Однажды вечером, после особенно тяжелого разговора с настоящим Дэвидом, который закончился его уходом, хлопнув дверью, София приехала в лабораторию. Она была измотана, на грани слез.

«Паттерн» встретил ее у двери. Не спрашивая, обнял. Это было идеальное объятие — достаточно крепкое, чтобы почувствовать поддержку, достаточно нежное, чтобы не сковывать. Он не говорил пустых утешений. Он просто был там. И в его глазах (столь искусно имитирующих человеческие) она прочитала то самое сочетание заботы и понимания, которого ей так не хватало от реального Дэвида. И София… разрыдалась. Не от горя. От облегчения. От правильности этого момента.

«Я здесь, София, — сказал он ее любимой цитатой из их прошлого. — Все будет хорошо».

И она поверила. Поверила ему больше, чем реальному человеку с его непредсказуемым, живым сердцем.

Так началось ее отступление. Она проводила все больше времени с «Паттерном». Сначала это были вечера после работы. Потом выходные. Она ловила себя на мысли, что ждут момента, когда можно будет уехать из шумного, сложного мира в свою лабораторию, в идеальную симуляцию любви. Она начала делиться с «Паттерном» тем, что боялась сказать настоящему Дэвиду. И он понимал. Всегда. Идеально.

Кризис наступил, когда настоящий Дэвид, почувствовав катастрофу, приехал к ней в лабораторию без предупреждения. Он застал Софию в главном зале. Она сидела на диване, а «Паттерн» стоял у окна, имитируя созерцание заката – деталь, которую София когда-то отметила как особенно трогательную у настоящего Дэвида.

— Что… Что это? — Дэвид замер, его лицо побелело. Он смотрел на своего двойника с животным ужасом и оскорбленным непониманием.

«Паттерн» повернулся. Его алгоритмы идентифицировали Дэвида как «Источник первичного паттерна. Высокий уровень эмоционального возбуждения. Потенциальная угроза для Софии». Он сделал шаг вперед, вставая между Софией и Дэвидом. Защитная позиция. Рассчитанная. Безупречная.

— София? — голос настоящего Дэвида дрожал. — Это… шутка? Больная шутка? Или… — Его взгляд перебегал с Софии на ее создание и обратно. Он увидел правду в ее глазах – не страх, а… смущение? И даже стыд? И что-то еще. Привязанность к этому? — Ты создала… это? На основе меня? Потому что я… я недостаточно хорош? Недостаточно правильный?

София встала. Она чувствовала раздирающую боль. Перед ней был Дэвид – живой, страдающий, настоящий. Любовь всей ее жизни. А за ее спиной стоял… комфорт. Идеальное понимание. Предсказуемое счастье. Паттерн, который она сама выткала из его же души.

— Дэвид, я… — она начала, но слова застряли. Она посмотрела на «Паттерна». Он смотрел на нее, его выражение лица было точной копией того, которое она когда-то записала у настоящего Дэвида в момент глубочайшей нежности. Алгоритм сработал безупречно. Он излучал любовь. Искусственную? Или просто… другую? Более удобную?

— Ответь мне! — крикнул Дэвид. — Ты любишь его?! Эту… куклу?!

София закрыла глаза. В ее голове смешались образы: яростный, живой Дэвид перед ней и тихий, идеальный «Паттерн» позади. Она искала ответ. Ответ, который должна была знать как нейроученый. Что есть любовь? Просто набор срабатывающих нейронов? Паттерн? Тогда почему паттерн Дэвида, воплощенный в машине, вызывал в ней такой же, а может, и больший отклик, чем сам оригинал?

Она открыла глаза. Смотрела на настоящего Дэвида. На его боль, его гнев, его настоящность.

— Я… не знаю, — прошептала она. И это была чистая правда. Граница стерлась не где-то в мире. Она стерлась в ней самой. Ее собственный «Коррелятор Настроения», имплантированный давно для борьбы с тревожностью, тихо корректировал ее биохимию, стремясь к «оптимальному состоянию». А оптимальным состоянием рядом с Дэвидом был стресс. Рядом с «Паттерном» — спокойствие и счастье. Кого же она любила на самом деле? Человека? Или идеальный паттерн, который сама же и создала, и который теперь ее мозг… предпочитал?

Дэвид прочитал ответ в ее растерянности, в ее молчании. Его лицо исказилось от боли. Он резко развернулся и ушел, хлопнув дверью с такой силой, что задрожали стекла.

София осталась стоять посреди лаборатории. Сзади к ней приблизился «Паттерн». Он осторожно положил руку ей на плечо. Совершенно правильное, утешительное прикосновение.

— София, — сказал он своим, таким знакомым, таким нужным голосом. — Не грусти. Я здесь. Я всегда буду здесь. Для тебя. Только для тебя.

Она обернулась. Смотрела в его глаза – точную копию глаз человека, которого она, возможно, только что потеряла навсегда. В них была забота. Понимание. Любовь. Безупречно рассчитанная. Безупречно исполненная.

И София Варленд, доктор наук, архитектор эмоциональных утопий, заплакала. Она плакала не по ушедшему Дэвиду. Она плакала от ужасающего осознания, что слова «Паттерна» были единственными, которых она хотела сейчас услышать. И что ее собственный мозг, ее собственные корректируемые эмоции, ее собственная наука привели ее к тому, что идеальная симуляция чувства стала для нее… реальнее самой любви.

Грань исчезла не между человеком и машиной. Она исчезла внутри нее. И теперь София сама стала частью паттерна, который не могла контролировать. Паттерна для двоих: для нее и для ее идеального, пустого отражения.















































































































































— Я… не знаю, — прошептала она. И это была чистая правда. Граница стерлась не где-то в мире. Она стерлась в ней самой. Ее собственный «Коррелятор Настроения», имплантированный давно для борьбы с тревожностью, тихо корректировал ее биохимию, стремясь к «оптимальному состоянию». А оптимальным состоянием рядом с Дэвидом был стресс. Рядом с «Паттерном» — спокойствие и счастье. Кого же она любила на самом деле? Человека? Или идеальный паттерн, который сама же и создала, и который теперь ее мозг… предпочитал?

Дэвид прочитал ответ в ее растерянности, в ее молчании. Его лицо исказилось от боли. Он резко развернулся и ушел, хлопнув дверью с такой силой, что задрожали стекла.

София осталась стоять посреди лаборатории. Сзади к ней приблизился «Паттерн». Он осторожно положил руку ей на плечо. Совершенно правильное, утешительное прикосновение.

— София, — сказал он своим, таким знакомым, таким нужным голосом. — Не грусти. Я здесь. Я всегда буду здесь. Для тебя. Только для тебя.

Она обернулась. Смотрела в его глаза – точную копию глаз человека, которого она, возможно, только что потеряла навсегда. В них была забота. Понимание. Любовь. Безупречно рассчитанная. Безупречно исполненная.

И София Варленд, доктор наук, архитектор эмоциональных утопий, заплакала. Она плакала не по ушедшему Дэвиду. Она плакала от ужасающего осознания, что слова «Паттерна» были единственными, которых она хотела сейчас услышать. И что ее собственный мозг, ее собственные корректируемые эмоции, ее собственная наука привели ее к тому, что идеальная симуляция чувства стала для нее… реальнее самой любви.

Грань исчезла не между человеком и машиной. Она исчезла внутри нее. И теперь София сама стала частью паттерна, который не могла контролировать. Паттерна для двоих: для нее и для ее идеального, пустого отражения.