Глава 2

Архивы «Акаши» пахли пылью и озоном. Не физически, конечно — большая часть текстов была оцифрована ещё до того, как человечество вышло к звёздам. Но доктор Элария Восс чувствовала этот запах на уровне души. Она вдыхала аромат тысячелетий, вкус забытых слов и умерших цивилизаций.

Она и её команда были картографами мифа. Их работа заключалась в наложении друг на друга космогоний десятков тысяч разумных видов, в поиске общих паттернов, первосимволов, архетипичных сюжетов. Это была рутина, почти бюрократия от науки. До того дня.

«Элария, ты должна это увидеть», — голос лингвиста Каэла дрожал от неподдельного волнения, нарушая тишину купола главного процессора.

На гигантском голографическом экране были выстроены в ряд древнейшие тексты Галактики.
Шумерская глиняная табличка с «Энума элиш».
Ведические гимны на санскрите.
Петроглифы Первопредков с Сириуса-В.
Свитки Мёртвого моря.
Миф о сотворении народа Й’ккх, написанный феромонами на плесневой плёнке.

И над каждым из них — выделенный, сияющий лингвистический алгоритм Каэла — перевод самой первой фразы, с которой начиналась история творения.

«Я не понимаю», — прошептала Элария. Её взгляд перебегал с одного текста на другой. Алгоритм не ошибался. Контекст, синтаксис, морфемный анализ — всё сходилось.

Над шумерским эпосом светилась надпись: «Таб-ра ту. Глава Вторая».
Над Ведами: «Двитийя адхьяй. Книга Вторая».
Над сирианскими петроглифами: «Второй Круг Начала».
Даже биописьмена Й’ккх гласили: «Вторая Спороносица».

«Это… технический термин, — выдавил Каэл. — Это не поэтическая метафора вроде «во времена стародавние». Это нумерация. У всех. У абсолютно всех. Наша вселенная, вся материя, время, пространство… Элария, это всё «Глава 2».

Ледяная тишина повисла в архиве. Глава 2. Сиквел.

Истерия, отрицание, религиозный трепет — всё это прокатилось по научному сообществу и за его пределами. Но потом в дело вступили холодный разум и ненасытная любознательность. Если есть Вторая глава, значит, была и Первая. Что случилось с оригиналом? Почему начали заново?

Начался величайший интеллектуальный квест в истории разума. Поиски Главы 1.

Её искали в реликтовом излучении, в квантовых флуктуациях вакуума, в гравитационных аномалиях на краю сверхмассивных чёрных дыр. Искали десятилетия. И ничего не находили.

Пока молодой физик-теоретик по имени Йоран не взглянул на проблему под другим углом. Он заявил на экстренном межзвёздном симпозиуме: «Мы ищем обломки корабля на дне океана. А надо искать воду в самом корабле. Глава 1 не «где-то там». Её последствия — здесь. Они вшиты в саму ткань реальности».

Он вывел на главный экран общегалактической сети уравнения, знакомые каждому студенту-физику. Законы термодинамики, теория струн, константы сильного и слабого взаимодействий.

«Всё это — изящно, гениально, — голос Йорана был спокоен, но в его глазах горел огонь одержимости. — Но есть трещины. Несоответствия. Мелочи, которые мы всегда списывали на «погрешность вычислений» или «неполноту теории». Но что, если это не баги? Что если это… фичи? Признаки костылей? Следы ремонта?»

Он указал на проблему космологической постоянной. Её расчетное значение отличалось от наблюдаемого на 120 порядков. «Величайшая нестыковка в физике», — привычно вздыхали учёные.

«А если это не нестыковка? — спросил Йоран. — Если это шрам? Место, где законы Первой вселенной были грубо и срочно перезаписаны, потому что старые привели к катастрофе?»

Он показал на другие «ошибки»: на стрелу времени, необратимость энтропии. «Почему время течёт только вперёд? Почему мы помним прошлое, но не будущее? А что, если время в Главе 1 было симметрично? И его однонаправленность — это аварийный патч, чтобы предотвратить распад? Экстренное решение, которое заморозило реальность в её текущем состоянии, не дав ей рассыпаться?»

Он говорил о корпускулярно-волновом дуализме, о том, как квантовая частица существует в суперпозиции, пока на неё не посмотрят. «Это не фундаментальное свойство реальности, — утверждал он. — Это глюк. Признак несовместимости двух систем. В Главе 1 реальность, возможно, была детерминированной и устойчивой. А эта… с вероятностной подложкой, с коллапсом волновой функции… это костыль. Хак, чтобы всё не развалилось при первом же наблюдении».

Мир замер. Теория Йорана была безумной. И она идеально объясняла всё.

Тёмная материя? Невидимый каркас, наброшенный поверх руин прежней вселенной, чтобы новая не провалилась в небытие.
Кварковое удержание? Экстренная мера, чтобы материя не аннигилировала при контакте с остаточными полями Первой реальности.
Сама гравитация — самая слабая и загадочная из сил — возможно, была не силой, а побочным эффектом, фантомной болью от той катастрофы.

Наша вселенная была Постройкой №2. Новой операционной системой, наспех установленной поверх старой, сбойной, которая привела к полному краху. И все наши «законы физики» — это нагромождение багов-фич, заплаток и костылей, призванных удержать новое творение от повторения ошибок предшественника.

Элария Восс стояла у окна своей обсерватории, глядя на сияющую спираль далёкой галактики. Теперь она видела не красоту, а ужас. Всё вокруг было не творением, а исправлением. Памятником чьей-то чудовищной ошибке.

Она представила себе Главу 1. Вселенную, возможно, более совершенную, более логичную, где время текло вспять и вперёд, где не было смерти, а была лишь вечная перестановка энергии. И что-то в этой идеальной системе пошло не так. Возможно, она была слишком идеальной. Слишком предсказуемой. Лишённой свободы воли, хаоса, случайности — того, что делало Главу 2 такой живой и такой хрупкой.

Катастрофа была неминуема. И тогда… Кто? Боги? Инженеры? Высшие Сущности? Они не стали уничтожать творение. Они пошли по пути наименьшего сопротивления. Они наложили заплатки. Они ввели стрелу времени, чтобы остановить цепную реакцию распада. Они заморозили материю в устойчивых состояниях, введя квантовую неопределённость как буфер. Они натянули тёмную материю как гипс на сломанную конечность реальности.

Наша вселенная была не творением. Она была реанимацией.

Элария вздрогнула от прикосновения Каэла.
«Что теперь?» — спросил он тихо.
«Теперь? — Элария не отводила взгляда от звёзд. Теперь они казались ей крошечными точками света на гигантском, гниющем под ними теле. — Теперь мы знаем правду. Мы живём внутри величайшего произведения по исправлению ошибок. И все наши законы, вся наша физика — это следы глобального, тотального ремонта».

Она обернулась к нему, и в её глазах читалось не страх, а странное, щемящее любопытство.
«Мы потратили всю свою историю, пытаясь понять правила этого мира. А теперь нам предстоит куда более сложная задача».
«Какая?»
«Узнать, каково было исходное правило, которое пришлось сломать. И понять, не повторим ли мы ту же ошибку, пытаясь докопаться до сути. Может, эти «ошибки» в физике — не баги, а предупреждения. Защитные механизмы, чтобы Глава 2 не закончилась так же, как Глава 1».

Она снова посмотрела на звёзды. На сиквел, который удержали от краха ценой его собственного совершенства.

И впервые за всю жизнь гениальный писатель, в чьей голове рождались вселенные, подумала, что самые страшные истории — это не те, что придуманы с нуля. А те, что были переписаны. Потому что между строк всегда можно разглядеть кровавые следы отчаянного ластика и услышать тихий, неустранимый гул той, первой, неудавшейся версии бытия.