Грибной супчик

               

       Маме он приснился единственный раз на следующую ночь после похорон. Будто она оказалась в церкви во время отпевания одна. Оглянулась, и вдруг какой-то пеленой застило людей и батюшку, отца, которого под руки поддерживали двое крепких молодых парней, практически, ровесников усопшего. И она, мать, осталась рядом с обитым зелёным блескучим полотном гробом один на один с любимым сыночком.

    Наклонившись поправить воротничок рубашечки, которую сама же и сшила на зависть окружающим, она ненароком прикоснулась к сложенным на груди усопшего рукам с красивыми длинными пальцами. Они были тёплыми, родные его пальчики. Тёплыми!

      -Я живой, мама, живой!  Пойди и скажи отцу. Не убивайтесь, радуйтесь, мне теперь хорошо!

    -Как же, сыночек, почему ты тогда в гробу?.. Может, домой пойдём?

    -Я дома, мамочка. Пойди, папе скажи... Я вас крепко-крепко люблю...

    И всё! Больше сын маме не снился. А вот к отцу он приходил каждую ночь. или почти каждую. Ежели случалось провести ночь без сновидений, отец вставал утром разбитый, в унынии, всё валилось из рук, напрочь пропадало желание чем-то заняться, даже кусок, как говорится, в рот не лез.

    Наверное, всему этому есть объяснение. Не с точки зрения науки, а гораздо глубже, объёмней, непонятней и от того сверлящей разум, не дающей покоя. А покой отцу был необходим как воздух. И в то же время он боялся покоя. Боялся не встретиться с сыном. боялся пустых, незапоминающихся  сновидений. Нет, он не сходил с ума, он искал ответа и не находил его.

    Из года в год неутешные родители приходили на могилку сына, Приветствовали его, общались, коль монолог можно назвать общением и уходили, дабы возвращаться вновь и вновь. Настоятель местного храма, умный человек и давний друг семьи, неоднократно увещевал и мать, и особенно отца отпустить душу почившего, не мытарить её понапрасну. Они понимали, соглашались с батюшкой, но проходило совсем немного времени, и всё возвращалось на круги своя. Родители не мыслили себя вне общения с сыном, и отпустить его душу, единственную родную душу для них значило похоронить себя самих.

      Казалось бы, выхода из наглухо запечатанного круга нет, но однажды, сытым августовским утром, родители пришли к сыну и обнаружили в оградке один-единственный свинушок. Крепенький, чистый, довольно-таки крупный, ярко насыщенного цвета кофе с молоком.

    Этот факт стал громом с ясного неба. Сыночек очень любил грибы. Он их мог потреблять едва ли не со сладким чаем, либо с тортиком  вприкуску. В принципе, парень запросто мог отказаться от любого самого завлекательного лакомства в пользу грибов. Свежих с жареной картошечкой, солёных с лучком, сдобренным нерафинированным постным маслицем, маринованных с душистым перчиком и лавровым листом и просто отварных.

      Откуда появился такой солидный грибок обочь лавочки, когда лишь вчера его и в помине было не сыскать на ухоженной территории внутри оградки? Да ведь ещё крепенько сидел ножкой в земле. Пришлось даже приложить маме  небольшое усилие, дабы выломать его.

    Это был гостинец от сына, и у отца не возникло ни малейшего сомнения на тему, можно или нет что-то брать с собой с кладбища.

    Мама приготовила грибной суп, как любил сын: нарезав ломтиками и сварив грибок с лучком, морковочкой, молодой картошечкой на сливочном масле, приправив кушанье на выходе свежесорванным укропчиком.

    Ели супчик родители как нечто неподвластное словам. Ели с просветленными лицами, влажными глазами и всеобъемлющим миром в душах. Ели и благодарили Господа за ниспослание доброй вести от сына, оттуда, из невообразимого далека.