Ютта Айманн, например

     Моя память частенько подкидывает мне неразрешимые ребусы, вот, к примеру, я помню страшного на рожу Никулина не Юрка, как он зомбировал спящего мужика, внушая тому опасные мысли, в кино недавнем мелькнул игравший беспредельщика актер с родинкой на щеке, так я мало не с неделю вспоминал и ломал голову, пока не понял, что это был Тони Мусанте, а запомнил я его по Дарио Ардженто. Но с Никулиным, втиснутым писателем Незнанским в повесть о чорноквадратных кагебешниках, было все много сложнее. Я очень не люблю советское кино. Российское не то, что не люблю, презираю и в упор не вижу, но советское был вынужден смотреть на безрыбье, во времена чугуна и войлока, обожравшись их поделками навовсе, но вот почему иногда вылезают в памяти снулыми рылами утопленников разнообразного вида граждане, орущие такое вот : " О, Ламбер, уи, Ламберт". Или косноязычный бивень гугнит, что у него конь, а он к Сасе. Кто такой этот Саса ? Вспоминаю с трудом, что это она, комсомолка, чекистка, короче, хрень полнейшая. Психую, не без того, а потом, перекуривая мимолетное и кратковременное раздражение, задаюсь вопросом : а зачем такая херня вообще вспоминается - то. Ведь ни сном, ни духом, как говорится, не думал ни о чем подобном, казалось бы, давно забыл, ан нет, вспоминается. Или это как со сновидениями, не хрен разгадывать, все одно не угадаешь. Кто - то скажет, что мозг перерабатывает полученную накануне в режиме бодрствования информацию, кто бросится оголтело в херомундию или фрейдизм, а я вот думай. Отчего и почему, б...дь.
     - Петерсон, - раздавалось в снятой им телефонной трубке раз за разом, сводя с ума и вынуждая прислушиваться к таинственным шорохам за стеной.
     - Гоблины, - шепнул ему в спину Икебод, шумно вычесываясь правой задней лапой, - иногда тюкают, иногда шуршат вот.
     - Изыди, - крикнул так и не оглянувшийся Юозас Будрайтис, вполне логично подозревая отсутствие литературного пса за спиной, пряча советский паспорт за отставшие обои. - Мне еще американской фантастики не хватает.
     - Время - то какое, Федор ! - взвыла Алиса Фрейндлих, изображая из себя законную супружницу литовца или латыша, я их вечно путаю.
     - Не Федор я, - отказался от чести не по отцу отчаянный прибалт, заклеивая обои мякишем из батона за двадцать пять копеек старыми, - а Юозас.
     - Ёзас, Ёзас, где ты был, - тут же заструилась вокруг него Фрейндлих, приплясывая на контуженную ногу, - на Маскве он водку пил. Выпил рюмку и бокал, сразу русским по культуре стал.
     Разоблаченный Будрайтис, не ожидая такого злостного до цинизма удара в спину от партнерши, не халявщицы, заскрипел зубами, падая на линолеум и постепенно катясь по наклонной. На наклонной тогда тревожно было. Смеркалось. Прямо посреди наклонной тусовались гадкие во всех отношениях русские музыканты, тоже приплясывая и напевая. Юозас прислушался.
    - Все это рок - н - ролл, - высокомерно и нисколько не оправданно заявляли сутулыми голосами рокеры, делая привычным к другой совсем музыке невыносимо скучно.
    - Это, товарищи, говно, - прохрипел на приходе Егор Летов, общаясь с висящими по стене красочными плакатами Джима Моррисона и Джона Леннона.
    - Да уж сами слышим, - отвечал ему Моррисон, сымая шкеры и показывая сморщенный член тогда только еще народившемуся уже бородатым ублюдком Шнурову.
    - И видим, - не спорил Леннон, расстреливаясь Чапменом.
    А Чапманов - двое, как рук - ног или Чубайсов. Один мудак, а вторая рыженькая и голая. С чем вас всех и поздравляю.