Жертвы собственного преступления

/Человек  под окном, гл. 11/.


-  А где они сейчас? – невольно спросил я.
- Кто? – недопонял мой собеседник.
- Гиббон с Хануриком.
- Гиббон вскоре умер от передоза.
Вот, так: жизнь у Гиббоши закончилась,  так и не начавшись.
- А  Ханурик?
- А Ханурик – даже и не знаю:  однажды пропал --  и с концами.  С бабой у него разногласия начались, -- вздохнул мой провожатый.
 -  Раз «баба»,  значит, не венчаны, -- сказал  мне отголосок  дедуктивного  метода.
- Может, потому и цапались, что ей уж больно замуж хотелось, -- подумал я уже самостоятельно. Так  вот и бывает:  начинается с того, что жена требует  расправлять  за собой  полотенце, а заканчивается тем, что муж  расправляет  крылья.
- Вот он и продал сгоряча жилплощадь; а ведь с жильём – это не замуж выходить – по двадцать раз не продашь. Продал – и смотался. И, главное, никто не знает, куда.
- Растворился в голубой дали, словно труп в соляной кислоте,  -- опять  влез в разговор внутренний голос.
- Он так-то парень  был неплохой, Есениным  увлекался. Однажды он  вычитал где-то,  что на  могиле Есенина  застрелись  несколько женщин и сказал  мне:
- На  моей  могиле не умрёт  даже  бродячая собака,  не то что красивая  женщина.
Вот и не верь в предчувствия,  подумалось  мне.   Опять  же женщины:  сначала уверяют,  что будет  счастлива только с ним,  а потом убегают, чтобы и он  стал  немного  счастливей.

- А Вы как и что? Вроде, хорошо  закончилось, – спросил я его неожиданно для себя самого.
- Я-то? – простодушно  удивился он, как – будто я спросил о всем  известном пустяке. –  Закончилось-то хорошо,  да  статья  плохая. Вот я  и  решил не искушать Судьбу, собрал вещички,  благо,  собирать было немного, и  рванул на север нефть качать. Терять-то тоже нечего было:  жена  ушла  искать боле подходящую  жилплощадь,  завод, на котором я работал, был на грани издыхания,  зарплату по полгода не платили. Мы ведь не просто так, а приборы для «Бурана» делали. Я вот, к примеру взять,  испытывал датчики на давление  -- чтоб,  значит, две тыщи атмосфер  выдерживали. Датчики-то выдерживали, а люди нет:  начали приворовывать. В некоторых приборах  золота по двадцать граммов  было – вот и начали потаскивать. Уж лучше,  думаю, самому в холодные края податься, чем ждать, пока  за казённый счёт отправят. 

И  творец «Буранов» отправился в те края, где  самым современным прибором  был примус. А  записные говоруны утешали народ по Главдальновиденью:  мол, не надо печалиться, что теряем целые отрасли,  превращаясь в Великую Второразрядную державу. Вон Япония  после войны не смогла восстановить своё  самолётостроение – и ничего,  живут.

- Вот это да! – не удержался я уже вторично.
- Да, нефти там много, хоть  залейся. Всю  природу ей потравили. Нальёшь на ночь ведро воды отстояться – утром половина ведра коричневая. Там неподалёку от нас канадцы работали, так они эту воду не пили – им вертолётом доставляли. И  еду тоже. Ну, а мы сами варево готовили – ведро на три дня.  А один раз за берёзовым соком пошли: сделали, как полагается, отверстие, подставили ёмкость – и ушли. На  следующий день пришли, а сок весь коричневый. Вот так три раза принимались – и три раза одно и то же.
- А работа какая?
-  На  ППУшке трудился.
-  ?
-- На передвижной паровой установке. Очищали от парафина скважины, трубы, прочее оборудование на промыслах, использовали  также  для  обогрева техники, разогрева промышленного,  бытового, водяного и прочего оборудования. Ещё хорошо ей пожары тушить.  Заработки там высокие, да  надоело цыганское житьё. Да и московские наезжать  стали. Там ведь половина  скважин неучтённые, вот и хотели наложить лапу. Что ни день перестрелки. Ох,  грехи  наши многослойные! Один знакомый предложил работу на заводе у смежников – я и согласился. Жильё  сразу дали. Так и жил до сих пор.


После подобных признаний стало как-то не до прогулок и мы расстались по взаимному согласию встретиться на следующий день.