По праву крови. 20. По ту сторону. Александр

— Садись, капитан.

Стоя у окна и сцепив руки за спиной, Гловер наблюдал за построениями новобранцев на плацу, которые морозили уши в уже сгущающихся сумерках. Я устроился на привычном месте, пытаясь поудобнее сесть на жёсткий стул.

— Результаты?

Я положил папку с отчётами из лаборатории на стол. Гловер кивнул, цокнул языком и вздохнул, прежде чем заговорить снова.

— Твоя выходка с ритуалом отняла у меня непозволительно много времени на налаживание отношений с Акером и Дираком.

— Я понимаю, генерал.

— Я не давал тебе слово, — резко оборвал он, голос не повысил, но тон хлестнул меня, как вожжа. — Сейчас, когда изо всех щелей лезет всё больше и больше эфирных и нам приходится бросать на борьбу с ними многочисленный личный состав, урезание бюджета было бы очень некстати, а именно этим пригрозил Акер, если что-то внутри организации поставит под угрозу финансовые потоки.

Я слушал, ожидая, пока он позволит мне говорить.

— Что у вас с Дираком?

— Ничего, сэр, — его вопрос застал меня врасплох, но я не подал виду.

— Ты же понимаешь, что без его сети доносчиков мы не будем иметь преимущества против ополчения? Не зли его без надобности, он и так уже вырыл для тебя парочку ям, только и ждёт, как бы туда скинуть.

— Могу я задать вопрос, генерал?

Он кивнул. Я рискнул:

— Зачем Вы заставили меня отчитываться перед советом, если это только накалило обстановку?

— Потому что того требует регламент. Ты же не думаешь, что моя лояльность делает тебя выше системы?

— Никак нет, генерал.

(А было бы неплохо, если бы все сделали вид, что так и надо.)

— Александр, — он повернулся ко мне лицом, — ты хороший стратег и определенно преследовал собственные цели в этом рискованном мероприятии. Я не буду копаться в твоих мотивах сейчас. Знай только, что в ситуации, когда по улицам снуют разъярённые мятежники, а за стенами, как грибы после дождя, вспыхивают аномалии, пожирая и без того ограниченное пространство для нашего существования, мне очень не хотелось бы отвлекаться на твои акты неповиновения. Не раскачивай лодку, она и без того уже попала в шторм.

— Вас понял, генерал.

Гловер вернулся к столу и открыл папку, чтобы взглянуть на информацию в отчётах. Седые брови ещё сильнее сошлись, когда он изучал цифры.

— Показатели мощности значительно повышаются при контакте, за счёт энергии второго субъекта. Это может быть полезно, — он помолчал, тонкий указательный палец три раза стукнул по лакированной поверхности стола. Он задумчиво продолжил, обращаясь скорее в пространство, чем ко мне, — Для нас. Исключительно для нас. Мы определённо не собираемся применять ритуал массово. Как верно заметил генерал Акер, это не несёт никакой финансовой выгоды. Пока в наших руках производство камней, у нас есть главный рычаг давления для поддержания порядка. Никому не нужно знать, что есть альтернативные пути.

— При всём уважении, сэр, это пока сложно назвать альтернативным путём, учитывая бесполезность на расстоянии.

— Именно. Так что будем считать твой маленький эксперимент попыткой найти дополнительный способ, — он погладил аккуратную бороду, — хм... воздействия на распоясавшихся носителей. Внеурочная работа, так сказать. Постарайся использовать любые преимущества, которые получишь.

(О, вижу, к чему ты клонишь, генерал Гловер.)

Он полистал другие страницы.

— Кроме проблем с заживлением, пока других трудностей не выявлено?

— На данный момент — никаких.

— Что ж, продолжим наблюдать. Если способ рабочий, будем иметь в виду. Я отстранил тебя от командования, чтобы у тебя была возможность изучить новые ресурсы. Поэтому главная задача сейчас — адаптироваться к использованию силы, через… хм… посредника. Жалование верну через месяц-другой, если будешь соблюдать дисциплину.

— Вас понял, сэр.

— Брух также хотел побеседовать с тобой, — добавил он. — Похоже, его беспокоит вопрос этичности и того, не всколыхнет ли эта ситуация новые волнения. Полагаю, он обдумывает, стоит ли добавить этот случай к табу. В следующем месяце как раз планируется обновление круга и замена источников.

(Этичность... Бесполезная ширма на пути прогресса.)

— Теперь насчёт размещения, — Гловер закрыл папку. — После всех обследований, Демаре должна оставаться под постоянным надзором, никаких контактов извне. Переведёшь её в казармы.

Я кивнул, подтверждая принятый приказ.

— Генерал, могу ли я рассчитывать на Вашу протекцию в вопросе безопасности Демаре?

— Совет согласился с тем, что в данном прецеденте любые решения должны приниматься коллегиально. Так что я могу лишь заверить, что сам лично заинтересован в продолжении наблюдения за твоим экспериментом.

Гловер достал из ящика проецирующий кристалл в медной рамке с кнопками, всем видом показывая, что тема ритуала на данный момент закрыта. Бледный светящийся образ искажённого пространственной аномалией амбара засиял над поверхностью стола. Разорванные в клочья остовы овец и коровы перед входом на грязном снегу. Из темноты в зеве проёма скалились кривозубые морды троих эфирных. Все разные и уродливые, как на подбор. Один с человеческим искорёженным лицом и щупальцами, двое других вообще без лиц, с мешаниной из разномастных конечностей.

— Осколки собираются в группы? — удивился я, рассматривая мерцающие и время от времени пропадающие окно и крышу амбара.

— Это осколки одного источника. При последнем извлечении упустили сразу несколько. Теперь они расползлись по округе.

Мои следующие слова прозвучали ровно:

— Что прикажете насчёт этой группы? Стандартный протокол предусматривает отправку двух отделений для зачистки такой зоны, — я сделал небольшую паузу, будто обдумывая, а затем добавил с наигранной нерешительностью. — Если позволите, я мог бы понаблюдать за операцией со стороны. Без вмешательства. Чтобы оценить, как связь реагирует на близость таких... сконцентрированных эфирных искажений. Это может быть ценно для будущих исследований.

Гловер понимающе усмехнулся.

— Хорошо, можешь отравиться в качестве наблюдателя, не вмешиваться. Твоё отделение не участвует, так что присоединишься к Дарлану и Волчек.

Аудиенция с генералом закончилась. Я подготовился к вылазке, проверил церу и свои знаки. На связь не рассчитывал, но было интересно проверить откликается ли она на искажения реальности.

Прибыли на место уже в темноте. Ферма встретила нас мертвой тишиной, комьями талого снега, что оказался фиолетовым и зеленоватым в свете наших фонарей, липли к башмакам. В вытоптанных скотом прогалинах местами пробивалась болезненная трава, она то отяжелялась заражёнными плесенью колосьями, то в мерцании возвращалась к состоянию пробивающегося из почвы ростка, то припадала к земле истлевшей осенней желтизной. Снег тоже застрял в промежутке между таянием и свежевыпавшим покровом, будто не в силах определиться. Туши животных не оставляли простора для воображения и красочно демонстрировали нам последние минуты своего существования, снова и снова собираясь в единые тела, а потом проходя муки умерщвления в цепкой хватке эфирных.

(Жаль скотину. Глупое зверье ведь даже не поняло, что произошло, а помучилось знатно.)

— Искажение времени, — громко рапортовал сержант Дарлан, его пальцы летали над церой, пока он проводил анализ, набрасывая мелкие круги на детектор аномалий. — Воздух пригодный, гравитация обычная. Активировать сигил стабилизации времени.

Все восемь человек в его отделении принялись активировать свои метки. Команда сержанта Волчека присоединилось. Я не отдавал никаких приказов, только наблюдал со стороны на случай, если потребуется моя помощь, не забыв однако зажечь и свою защитную метку. Ловчие приготовили магические клетки, цепные двинулись вперёд, готовые атаковать. Защита работала и не давала осквернённой земле воздействовать на ступивших на неё инквизиторов.

Тишину прорезал звук, сам воздух завихрился, заскрежетал, будто стекло по стеклу. Из проёма амбара выползло то, что старалось выглядеть, как овца. Её шерсть теперь была спутанной массой, похожей на статические помехи, из спины прорастали костяные шипы, пульсирующие зелёным светом. Её глаза — вернее, две впадины, где они должны были быть — теперь вмещали десятки щупалец с пародией на глаза улитки на конце каждого. Она не рычала. Она вибрировала, и от этой вибрации снег под её копытами то превращался в лёд, то прорастал той самой больной травой.

— Клетки, готовьсь! — скомандовал сержант Дарлан, и его голос, усиленный крошечным сигилом у горла, прокатился по полю, чёткий и металлический.

Ловчие вышли вперёд. Их движения были отточенным танцем. Они не целились в тварь, они завладевали пространством вокруг неё. Камни на их церах вспыхивали, и в воздухе возникали сложные геометрические фигуры из сияющих линий, формируя магические клетки, чьи стенки не столько физически ограничивали, сколько стабилизировали реальность внутри себя, создавая участок мира, подчиняющегося привычным законам.

Цепные двинулись следом. Их задача была самой опасной — отвлечь, спровоцировать, заманить. Один из них, рослый инквизитор Рорх с тяжелым щитом, испещрённым сигилами подавления, ударил им о землю. Волна упорядоченной силы покатилась к твари. Та отреагировала мгновенно, но не атакой. Вместо этого её форма задрожала, исказилась, и на месте овцы на мгновение возникло подобие человека с чрезмерно длинными руками и ровной, как яйцо, головой без лица. Эфирный пискнул, как птенец, после чего его звук взлетел до крещендо в пробирающем до костей блеяние. Другие цепные вгоняли в землю вокруг стабилизирующие колья. Тварь рассыпалась в клубящуюся массу. Попытка понять, мимикрировать под угрозу.

— В клетку, теперь! — рявкнул Дарлан.

Ловчие синхронно свели руки. Сияющие геометрические фигуры сомкнулись вокруг эфирного. Раздался оглушительный визг ярости и голода. Реальность внутри клетки забушевала: снег вспыхивал и гас, трава росла и умирала за секунды, сама плоть твари металась между десятком обликов — зверя, человека, клубка щупалец, растения. Она пыталась съесть клетку, поглотить её энергию, чтобы утолить вечный голод разорванной сущности.

Но клетка держалась. Сигилы ловчих пылали, церы на их поясах тускнели одна за другой, питая барьер. Цепные приблизились, нацелив на тварь короткие жезлы со знаками усмирения.

— Удерживать! — кричал Дарлан. — Не давать ей концентрироваться!

Один из жезлов коснулся мечущейся формы. Сигил на его конце вспыхнул ослепительно белым светом. Визг сменился низким гулом, искажения внутри клетки замедлились. Тварь начала оседать, терять форму, как потревоженное тесто, сжиматься в шар клубящегося, нестабильного света, пронизанного тенями. Принудительный возврат в исходное состояние.

То же самое происходило и с двумя другими эфирными, которых заманили и усмирили люди сержанта Волчека. Те две твари, видимо, испытав поражение первой, быстро сдались, если можно это так назвать. Мы не получали доказательств того, что эфирные обладали разумом, ведь они были лишь осколками раздробленной сущности. Однако, они, казалось, не собирались сопротивляться после пленения первой.

Вскоре на замёрзшем поле остались лишь три пульсирующих сферы, заточённые внутри сияющих тюрем. Они тихо звучали, издавали едва слышный гул, от которого слезились глаза и слегка подташнивало.

Инквизиторы, тяжело дыша, опустили оружие. Никто не улыбался. Лица были усталыми и напряжёнными. Рутинная работа по водворению куска чужого мира ему клетку теперь только утомляла, не давая прежнего азарта от охоты.

Сержант Дарлан подошёл к одной из сфер, его детектор щёлкал и трещал.

— Стабильны. Готовы к отправке в Исследовательский центр, — он отдал рапорт мне, как старшему по званию, но без тени эмоций.

(Молодец! Заслужил похвалу.)

Я кивнул, чувствуя слабый, почти неосязаемый зуд связи на задворках сознания. Она реагировала на это место, будто признав знакомое. Подобное к подобному.

Ловчие активировали переносные контейнеры — массивные цилиндры, покрытые сдерживающими сигилами. Сферы одна за другой были втянуты внутрь с тихим свистом. Гул прекратился. Стало тихо.

Оставалось лишь мёртвое поле, усеянное следами копыт и когтей. Дарлан и Волчек, будучи ликвидаторами, принялись восстанавливать реальность, насколько это возможно. Не от всех аномалий удавалось избавиться. Их следы так или иначе отравляли землю. В данном случае они смогли исправить временные искажения, что уже было большим успехом. Трава упала пожухлами стеблями в грязь от растоптанного снега, а трупы животных остались трупами, неподвижно вмерзающими в эту грязь.

Мы уже готовились к отбытию, загрузили контейнеры в грузовой отсек экипажа, бойцы устраивались в кабине, когда на меня обрушилось чудовищное давление. Я инстинктивно приготовился к нападению ещё одного эфирного. Только больше никто не подвергся этому воздействию. Сперва на меня даже не обратили внимания. Грудь сжало в тиски. Я безрезультатно пытался вдохнуть, когда жар волной проскочил по телу, в венах словно разлили огонь. Сигил на спине раскалился. Я даже не заметил, как меня подхватил Волчек, стоявший рядом.

— Капитан! — встревоженный голос доносился издалека. — Что происходит?

(Кто бы знал!)

Глубоко внутри на грани перехода между мирами оно металось в агонии. Оно звало на языке, которого ни я, ни кто-либо другой не мог понять, но зов был громким. Рука сама чертила на земле неизвестный символ. Ткань реальности лопнула, и разрыв сожрал меня.

Зрение отказало первым, ослеплённое отсутствием всяких понятий об оном. Затем слух. Его застилал плотный гул, который был тишиной и криком одновременно, фундаментальным шумом мироздания, в котором тонули любые другие звуки.

Я падал. Летел. Был вывернут. Переделан под устройство нового мира, чтобы видеть и ощущать.

Открылось то, что скрывалось за занавесом. Реальность сущностей.

Это не было местом. Это было состоянием. Бесконечность, лишённая пространства. Вечность, не знающая времени. Здесь не было верха и низа, земли и неба, только бесформенное кишение смысла, лишённого всякой логики. Цвета, которых человеческий глаз не различит, рождались и умирали во вспышках, что могли бы быть мыслями непостижимых существ. Геометрия искривлялась в формы и структуры, которые были одновременно и кристаллами, и плотью, и песней. Я чувствовал, как мой разум, заточённый в черепную коробку и привыкший к трём измерениям, трещит по швам, пытаясь охватить это.

Они были повсюду. Сущности. Одна напоминала клубящуюся туманность, в центре которой пульсировала звезда, что была глазом и ртом, и раной одновременно. Другая состояла из бесконечной спирали лезвий, вращающихся в такт пульсации пространства. Третья была просто идеей, воплощённой в нечто, что могло бы быть названо формой, будь у формы возможность вызывать в наблюдателе сразу звук, видение геометрию, тактильное воздействие и горький вкус тлена.

Их было бесчисленное множество. Они плавали в этой бесформенной пустоши, не видя ни друг друга, ни меня, как киты в отдельных океанах вселенной. Они не были враждебны. Они не были равнодушны. Они были. Или нет. Моё существование здесь оставалось настолько ничтожным, настолько микроскопическим и незначительным, что не заслуживало даже доли их внимания. Я был бактерией, забредшей в собор.

И сквозь этот ужасающий хаос пробивалась она. Наша сущность. Та, что была привязана к Анне, а теперь и ко мне. Я узнал её той самой связью, что жгла мою спину. Она была похожа на исполинское древо из сплетённых нервных окончаний, из вопящих ртов, из горящих домов. Каждая ветвь уходила в никуда и тут же возвращалась, пульсируя энергией. Она металась в этом пространстве, будто в неистовой агонии. Разрывалась. Её якорь в моём мире — Анна — был под угрозой, и это причиняло ей невыносимую боль, понятную лишь в её, извращённом смысле.

Именно она и протащила меня сюда через брешь в реальности для того, чтобы я стал цепью.

Я почувствовал, как её “взгляд” упал на меня. Всепроникающее сознание просветило каждую частицу моего существа от мыслей и страхов, до строения генов. Ни любопытства, ни ненависти. Был лишь холодный, безжалостный императив.

Там. Где якорь. Угроза. Исправить.

Никаких слов, понятных разума человека. Только примитивные и доступные понятия. Её воля, огромная и неумолимая, как прилив, обрушилась на меня. Я узнал команду на уровне инстинкта, как новорождённый знает, что нужно дышать.

Последнее, что я ощутил перед тем, как моё сознание с грохотом влетело обратно в привычную вселенную — это всепоглощающее безразличие того места, где обитают истинные хозяева силы. И безумный шёпот собственного разума, заражённого новым знанием.

Мир снова разверзся и разорвал меня на частицы, прежде чем собрать в прежнем порядке на разогретом полу подземного купола. Звуки обрушились лавиной: шелест возгласов, смешанный с гулом работающего экстрактора, свистом металлических колец, готовых обезглавить меня, вздумай я поднять голову. Одурманенный разум возвращался к функционирования, инстинкт подсказал, что мне нужна связь. Я подполз ближе к цилиндру, нащупал поток силы, исходящий от Анны, и направил его весь на то, чтобы выдернуть из гнезда провод толщиной с кулак. Скрежет колец надо мной и нисходящий вой затихающего механизма оповестили о прерванном процессе. Для надежности я ещё выпустил разряд в одного из семи техников, что питали круг силы. Тот отлетел к стене и мешком свалился на пол. Кольца вернулись в свои пазы, символы на них выцветали вместе с оттоком энергии. Техников вышибло из транса, они пока не представляли опасности, даже если бы решили напасть. На втором марше мостков с искривленной от ненависти рожей Дирак перегнулся через перила.

(Конечно же, без тебя здесь не обошлось!)

— При всём уважении, генерал Дирак, не думаю, что у Вас есть полномочия единолично принимать решение об извлечении источника мисс Демаре.

Мой голос заглушил разрозненный хор учёных, почти все настороженно замерли, ожидая реакции Дирака.

— Капита Кирон, — Дирак быстро подобрался, выпрямился, обхватив трость обеими руками, — поведаете нам, как вы здесь оказались без допуска?

— Позволил себе нарушить протокол в угоду спасения опытного образца, решения по которому, насколько мне известно, должны приниматься советом.

(Как последняя крыса ты решил убрать Демаре, пока меня нет рядом. И почему я не удивлён?)

Стук трости по металлическим переходам, как барабанная дробь перед драматическим поворотом, заставил всех обратить взоры к Дираку, пока он неторопливым шагом двигался к выходу.

— Надеюсь, твоя очередная необдуманная выходка не стоила нам целостности экстрактора, — Дирак окинул взглядом затихший купол. — Образец весь в твоём распоряжении.

Он исчез. Теперь, когда боевой пыл схлынул, предательская слабость разлилась по конечностям. Я жестами показал, чтобы лаборанты вынули Анну из капсулы. Те нерешительно мялись на краю круга.

— Быстро! — рявкнул я.

Подпрыгнув от звука, они через мгновение бросились выполнять поручение. Её тело вывалилось на руки подоспевшего двухметрового техника. Он без суматохи подхватил Анна и понёс прочь. Стоило нам выйти за пределы круга, как муравейник ожил, голоса по нарастающей громкостью заполнили воздух командами. Преданные науке, они спешили удостовериться, что всё цело.

Я велел технику привести целителей, после того, как он разместил Анну на кровати в её палате, сам устало рухнул на стул подле. Меня колотило, холодный липкий пот стекал под ворот сорочки. Я всячески старался отгонять мысли от месте, куда меня выдернул источник, но образы то и дело вспыхивали перед глазами. Мне казалось мой мозг горит и искрится. Пришлось даже активировать обезболивающую и лечебную метки.

Дыхание Анны странным образом успокаивало, хоть и было слабым, поверхностным. На бледной коже её лица неестественно горел лихорадочный румянец. Я коснулся её руки — ледяная на ощупь, на коже мраморный рисунок, а лицо и шея пылали.

(Не смей помирать, Демаре. Я не для этого в прямом смысле прошёл через ад.)

Когда, наконец, прибежала взволнованная медичка в сопровождении помощницы, я отступил в сторону, давая им пространство для работы. Пока они занимались облегчением состояния Анны, я вышел из палаты, сжал свой камень в ладони и вызвал Моррет, когда она мысленно ответила, потребовал, чтобы та как можно скорее прибыла в исследовательский центр. Сейчас я мог доверять только ей.