Любите ли вы Маяковского? Рассказ

НЕКОТЯЙКА

Милые интеллигентные дамы не бьют котов лопатой по голове. Тася и не била. Лопату взяла исключительно в целях самозащиты. Лопата просто подвернулась под руку в тот июньский вечер, когда Тася решилась выйти в сад и проверить, какой мерзавец так отвратительно и надрывно орет под окном.

С лопатой Тася чувствовала себя уверенней в грядущей разборке. А что разбираться придется, Тася не сомневалась. И даже предполагала с кем. Скорей всего так примитивно ее троллил новоявленный сосед слева, совершенно отвратительный даже не рыжий, а какой-то пегий, словно полинявший тип. Так вот Тася  застала этого полинявшего соседа  за поеданием ее, Тасиных,  абрикосов. Две абрикосовые ветки перевесились через забор, и вот этот бывший рыжий,  не успев ещё толком вселиться в дом, белым днем нахально срывал с Тасиного дерева Тасины абрикосы и лопал, лопал их немытыми.

Конечно, Тася не собиралась бить соседа по голове лопатой, хотя он и объел все абрикосы с заблудших веток. Словно саранча. Но с лопатой ей было спокойней выяснять, кто там устроил концерт под окном.

Странно, но соседа под окном Тася не обнаружила. Зато среди скошеной травы сидел тощий кот грязно-рыжей масти,  неряшливо общипанный, совсем как Тасина лужайка после обработки триммером. Завидев вооруженную Тасю, кот не испугался, а еще больше нахохлился. Тасе показалось, насупился, совсем как человек, принявший непростое решение. И с места не сдвинулся. Тася помолчала. Молчал и кот.  Вздохнув, Тася сказала:

- Напрасно старался! Ты, мой облезлый друг, ошибся адресом. Из всех соседей я — единственная некотяйка, так что зря ты пел свою серенаду под моим окном. Кошки у меня нет. Иди-ка ты с миром!

Рыжий переступил лапами, все так же настороженно таращась на Тасю, но не ушел.

- Экий ты непонятливый! Объясняю еще раз: кошка - у соседки справа. Большая и толстая Барбариска. Иди и обольщай! Хотя вряд ли ты ее потянешь. А у меня кошки нет. Давай, давай, дружок! -  Тася махнула лопатой, указывая рыжему направление, где следовало искать толстую Барбариску, и с чувством исполненного долга собралась уходить. Но рыжий лопаты не испугался, а неожиданно завалился на бок, растянулся во всю свою тощую длину и замер, тараща на Тасю хитрые зеленые глаза.

- Ах, вот так? -  Тася даже восхитилась нахальству незваного гостя. - Ну, ты и фрукт! Наглый, как все рыжие.  А ну, брысь отсюда!  А то ишь, повадились! Одолели рыжие! Один все абрикосы слопал, другой дурным голосом орет! - и тут же устыдилась.

Ну чего она, сама, между прочим, рыжая взъелась на  несчастного кота? Ну, полежит — и уйдет. Видно же, что бродяжка бездомный. Голодный, наверное. Тася уже собралась сходить за колбасой, как за забором замаячила соседская голова.

- Это вы тут над животным издеваетесь? - хмуро  вопросила голова, разглядывая  валяющегося под ногами у Таси кота. - Вы его что? Лопатой убили?

- Его — нет! А вас бы — с удовольствием! - огрызнулась Тася.

- Да вы, дамочка, просто садистка какая-то! А с виду вроде приличная женщина.

Тася задохнулась от возмущения:

- И это говорит человек, который...

Но бывший рыжий  не дал ей договорить, а подхватил с мерзкой улыбочкой:

- ...который слопал все ваши абрикосы?

Наверняка сидел за забором, подслушивал, как Тася общается с котом. Ну и тип!

А тип порылся в кармане и бросил через забор тысячную купюру.

- Это вам за съеденные абрикосы. Сдачи не надо. Купите молока и  накормите своего кота, а то он у вас с голодухи облез.  Вообще-то котов надо кормить, а не бить лопатой - бросил он на прощание, и его полинявшая башка растворилась в сумерках.

Вот так всегда, подумала Тася, нахамил он, а стыдно почему-то ей. И ведь она не нашлась, что ответить. Как противно! Денег  отстегнул! С барского плеча! Она подняла тысячную, повертела, словно сомневалась, и решительно сунула в карман. А и возьму! В качестве возмещения морального вреда.

Тася расправила плечи, вскинула подбородок — осанка прежде всего! И походкой гордой, уверенной в себе женщины — на случай, если облезлый сосед смотрит вслед — пошла домой, привычно бормоча стихи некоего Джио Россо, вычитанные в интернете. Судя по имени автор был жгучим итальянцем. Тасе нравилось представлять его высоким брюнетом с печальными черными глазами, чем-то похожим на поэта Маяковского.

ничего, если ты оступилась, попав впросак,
если где-то ошиблась, и стала на миг смешной.
Не сдавайся легко, не вскидывай белый флаг.
Счастье — вещь рукотворная, сделанная рукой.

Рассуждать о счастье легко, если ты мужчина, думала Тася, а тут, пока сотворишь своё рукотворное счастье, облысеешь на нервной почве.

ПОГОВОРИ СО МНОЙ, ЯПОНЕЦ...

Она сходила домой, нарезала в блюдце докторской колбасы и отнесла угощение в сад, но рыжего бродяжки и след простыл. Ладно, проголодается, вернется, утешила себя Тася.

Дома, усевшись  за компьютер, полистала новостную ленту, с любопытством прочитала новость из Японии, где, оказывается, очень популярны компании, предлагающие в аренду... друзей. За небольшую плату арендованный друг пожмет тебе руку и поговорит с тобой. Тася прикинула, ради интереса, дошла ли она уже до такого градуса одиночества, чтобы арендовать друга на часок-другой? И решила, что нет! Все-таки есть в этом что-то унизительное. Она представила, как в  комнате появляется маленький, улыбающийся японец, беспрерывно кланяется, пожимает руку, украдкой поглядывая на часы. Ну, уж дудки! Тогда уж лучше - кошку. Она по крайней мере не будет смотреть на часы.

Но кошка у одинокой женщины — это  тот самый белый флаг из стихотворения Джио Россо,  выброшенный в разгар сражения сигнал окружающим, мол, сдаюсь, надежды нет, личной жизни — тоже. Кошка — это твое поражение в борьбе с одиночеством. Жаль, конечно, что в нашем правительстве не догадались завести министра по делам одиночества. А вот хитроумные англичане догадались. Все-таки как-то легче наверное живется, когда знаешь, что про твое одиночество думает целый министр, а не только ты сама. А ждать, пока наши высоколобые правительственные мужи додумаются до министра по делам одиночества, у Таси уже нет ни времени, ни терпения. Когда тебе за …, вернее — под..., словом, когда ты уже зрелая женщина, а годы не просто летят, а скачут, как рассыпанный из банки горох, тратить время на ожидание невыносимо. А главное — кого ждать-то? Маршрут  у Таси известный: дом- работа, работа — дом. Вот и вся ее география.

Работает Тася в серпентарии, пардон, в бухгалтерии. Коллектив небольшой, но женский,  и этим все сказано. Те немногие мужчины, которые исключительно по делам иногда забредают в бухгалтерский цветник, выскакивают оттуда словно ошпаренные. Потому как  пять дамочек, одна другой ядовитее, сидят, как анаконды  в засаде, у каждой  за плечами жизненный опыт дрессуры двух-трех мужей и неудержимое желание продемонстрировать этот опыт на любом, до кого дотянутся. Попробуй устрой в таком окружении личную жизнь. Конечно, если бы встретился на её пути кто-то вроде итальянца Джио,  так тонко понимающего женскую душу, она бы не устояла. И в трудных жизненных ситуациях Тася снова и снова прибегала к помощи итальянца, врачуя его стихами душевные раны.

это лето не радует, каждый зеленый лист
говорит об упущенном времени, всё не то,
пусть твой лоб не морщинист еще, пусть он бел и чист,
но ты чуешь, как молодость мерзнет, надев пальто,
она смотрит с укором: ну, что ты не весела?
— ведь разбитое сердце ещё отбивает ритм,
только как объяснить, что в сердце твоем дыра?
только как залечить ранение от любви?

С годами Тася научилась делать вид, что ей все равно, все ее устраивает, жизнь сложилась в общем-то неплохо. Фамилия — от мужа,  дом — от родителей, одиночество — от судьбы. Муж был. Это все, что Тася о нем помнит. Детей не завели, не успели.  А в остальном, все хорошо, но скучно. Откроешь холодильник, а там все тот же незатейливый набор: колбаса, десяток яиц, кефир. Ну, не готовить же для одной себя обеды и ужины. Так и перебиваешься с бутербродика на яишенку да кофейком пробавляешься. И даже эту несчастную чашку кофе не с кем разделить, а уж поболтать под кофеёк о том, о сем — мечта несбыточная.

Тасе опять припомнился сосед слева — как надменно бросил  он через забор тысячную. Дрянь такой! У кого-то из классиков Тася прочитала: вся наша жизнь проходит в ожидании счастливой любовной встречи.  А что же делать, если жизнь проходит, а такая встреча всё ещё не случилась? Об этом классик промолчал. Конечно, можно утешать себя другим замечательным утверждением другого классика, утверждавшего, что жизнь больше любви. Оно, конечно, может, так и есть. Однако, неужели Тася родилась на свет только для того, чтобы стать   наглядным примером, как не надо жить, живой иллюстрацией классика?

Тася не хотела быть иллюстрацией, поэтому каждый понедельник она давала себе самое страшное и последнее обещание взять судьбу за рога и обломать эти чёртовы рога невезения, снести  до основания. Понедельники свистели, как пули у виска из фильма про Штирлица, а в судьбе Таси ничего не менялось.  Для того, чтобы что-то случилось, надо было для начала кардинально поменять свою жизнь, бросить, к примеру, серпентарий и уехать на севера, где среди заснеженных буровых вышек бродят в одиночестве стада сильных и смелых мужчин.

Но всегда что-то мешало: то квартальный отчет, то годовой, то проверка, то простуда. И Тасина география оставалась неизменной: дом- работа, работа — дом.

БУДТО ТЫ ПОСЛЕДНЯЯ НА ЗЕМЛЕ...

Тася вздохнула. Этот вечер, одетый в сиреневые сумерки, словно заглянув в Тасины тайные мечты о счастливой встрече, небрежно швырнул ей целых две — с рыжим облезлым котом и полинявшим любителем абрикосов. Пользуйся! Вот уж, действительно, судьбоносные встречи. Обхохочешься! Тася усмехнулась. Да, вот так вот и обламывает жизнь мечты. Сначала ждешь любви, потом — просто дружеского участия, а потом уже ничего не ждешь, потому что все твои поезда не просто ушли, их сдали на металлолом, а рельсы разобрали. И остается только перебирать в памяти то, что было.

И даже Джио Россо в этот вечер не очень помогал, хотя и очень старался:

помнишь, я говорил о храбрости? — ну, так вот:
поднимайся, моя драгоценная, делай шаг,
не гляди за плечо, непреклонно ступай, как Лот,
знай, великую силу скрывает твоя душа,
отвечай на угрюмость улыбкой, дари цветы,
разноцветные розы вручая самой себе,
строй словами, поступками маленькие мосты,
смейся так, будто ты последняя на Земле.

Тася вдруг поймала себя на мысли, этим сумеречным вечером она  наконец-то решилась посмотреть в глаза правде. Оказывается, правду говорить нелегко. А себе самой — просто невыносимо. А правда в том, продолжала безжалостно размышлять Тася, что кроме мужа, от которого осталась только фамилия,   вспомнить ей особо и нечего. Работа, работа — и ничего, кроме работы. Ну, пару раз сходила на свидание  с каким-то невзрачным, стертым жизнью под корешок персонажем. Бррр! Ну, ввязалась в роман с женатиком, потом не знала, как отвязаться. Ну, съездила разок в санаторий в надежде на курортное знакомство в славном месяце ноябре. Две недели Тася, как ужаленная, бегала по процедурам, надо же было успеть охватить всё. На романтические отношения оставалось минут двадцать в день, не больше, как раз между пиявками и грязевыми ваннами. Но после пиявок на романтику как-то не очень тянуло.

Всякие там экскурсии, походы в музеи и театры Тася в расчет не брала, потому что очень быстро убедилась, что на таких мероприятиях знакомиться, не с кем, посещают их исключительно одинокие дамы, и у каждой во лбу не звезда горит, а клеймо: нахожусь в активном поиске! А часики тикают, тикают.

Тася взяла гитару, на слух настроила инструмент и тихонько, вполголоса запела:

Брошенный кот и ненужный ребенок,
прячут в груди печаль.
Город глядит безразлично и сонно,
лучше не замечать.
Каждый потерянный и одинокий
ищет свою судьбу...

Слезы набежали на глаза, голос зазвенел от этих непролитых слёз, и вспомнился Тасе тот дождь. Она зажмурилась и даже потрясла головой, пытаясь избавиться от этих ненужных воспоминаний. Она не хотела даже в мыслях возвращаться в ту весну, думать о которой запретила себе раз и навсегда.  А слово у Таси — кремень.  Или даже гранит. Но в этот вечер все воздвигнутые Тасей гранитные стены рухнули, и она увидела, как в кино, бульвар Гагарина в лужицах весеннего дождя, зеленые свечки тополей, красный умытый трамвайчик, скользящий по блестящим рельсам. Тот майский дождь оказался особенным, счастливым. Только поняла это Тася не сразу. Она смахнула слезинки и, всхлипнув, негромко произнесла строки, почему-то сохранившиеся в памяти с той памятной весны:

Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем...

ПОД ОДНИМ ЗОНТОМ

Эти стихи поэта Маяковского  она так старалась вычеркнуть из своей жизни, как и самого Маяковского  вместе с мальчишкой, читавшим  его стихи. Вычеркнуть навсегда! Прочь — из сердца! Прочь — из памяти! А как ещё поступать с предателями? Предателем в глазах Таси оказался мальчишка. А Маяковский  что ж - пострадал за компанию.

Худенький сероглазый студент филфака по имени Тимка. Непокорная прядь золотых волос падала на глаза, и он небрежно смахивал ее рукой, а она снова падала, и Тася завороженно следила за этим волнующим падением и летящей рукой.   Случайное знакомство у киоска с мороженым на бульваре имени Гагарина.  Ты любишь эскимо? И я люблю! А стихи? Ты любишь стихи? А любишь ли ты Маяковского? 

«Разве  его можно любить!» - фыркнула Тася, а сама лихорадочно пыталась вспомнить хоть что-нибудь из школьной программы. Но ничего, кроме: «Я волком бы выгрыз бюрократизм...» - не вспоминалось. Студент тогда рассмеялся:

- Душа моя, ты не знаешь Маяковского!

От такого непривычного обращения -  «душа» - у Таси похорошело на душе,  она с трудом удержалась от слез. А вот небо — не удержалось. Хлынул дождь, внезапный, теплый, солнечный. Тася и Тимка брели по бульвару через весь город под одним зонтом, прижавшись друг к другу, и студент  читал ей необычные стихи, где ритм был сломан, порядок слов перекручен, смыслы вывернуты, и от этого хулиганского хаоса странно кружилась голова, а привычные слова обретали  глубину океанских впадин,  и Тася  погружалась в эту глубину, чувствуя себя первооткрывателем.

Если правда, что есть ты,
боже,
боже мой,
если звезд ковер тобою выткан,
если этой боли,
ежедневно множимой,
тобой ниспослана, господи, пытка,
судейскую цепь надень.
Жди моего визита.
Я аккуратный,
не замедлю ни на день.
Слушай,
всевышний инквизитор!

Поначалу она ещё сопротивлялась, ощетинивалась, как ежик. Стихи о любви не могут быть такими жёсткими, думала Тася, любовь — это нежность, это  тополиный пух в солнечный день, это облако в воде. Нельзя говорить о любви языком подворотни, уличной драки, где нож, раздирающий плоть, самый острый аргумент. А эти стихи, казалось, нарушали все писаные и неписаные законы.

Рот зажму.
Крик ни один им
не выпущу из искусанных губ я.
Привяжи меня к кометам, как к хвостам
лошадиным,
и вымчи,
рвя о звездные зубья.

Но незаметно для себя она поддавалась грубому очарованию этих рваных строк, ворвавшихся в её привычный мир, как  вырываются на свободу узники, грубо и жестко,  отвоёвывая право на жизнь и свободу. Никогда она не думала о любви в таком контексте: любовь — мука, любовь — боль, любовь — пытка. Конечно, как все семнадцатилетние девчонки, она мечтала о любви, но не о такой яростной, страдающей. В какой-то момент Тасе показалось,  она  плавится на медленном огне этих невыносимых слов. Ещё мгновение —  она исчезнет, растворится в этих стальных образах, отчеканенных словами, и останется только огонь. Всё - поглощающий, всё — пожирающий. «Вот это чувство! Вот это настоящая любовь! - думала потрясённая Тася. - Хочу, чтобы меня любили вот так же, на разрыв сердца!» И она эхом повторяла за студентом слова чужой выстраданной любви:

Или вот что:
когда душа моя выселится,
выйдет на суд твой,
выхмурясь тупенько,
ты,
Млечный Путь перекинув виселицей,
возьми и вздерни меня, преступника.
Делай что хочешь.
Хочешь, четвертуй.
Я сам тебе, праведный, руки вымою.
Только —
слышишь! —
убери проклятую ту,
которую сделал моей любимою!

Давно закончился дождь, а они так и брели под зонтом, прижавшись друг к другу, очарованные невероятной силой поэтического слова. Какие-то люди шли мимо, какие-то  люди ехали в звенящих трамваях, проносились машины, но они не замечали ничего и никого.  Сейчас они были в своём, обособленном от всех мире, где самые простые, казалось бы слова обрели могучую силу заклятья.

а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.

«Ни одного ножа...»,- повторила Тася, и счастливая улыбка осветила ее лицо.

Продолжение http://proza.ru/2025/09/08/556

Стихи Владимира Маяковского и Джио Россо.

Слово "Некотяйка" и фото из открытых источников в свободном доступе.