Катакомбный епископ Андрей

МАРТИРОЛОГ КОММУНИСТИЧЕСКОГО ИГА.

Епископ Андрей Уфимский,
КАТАКОМБНЫЙ ИЕРАРХ «ЦЕРКВИ ПУСТЫНИ».

Следующий краткий очерк1 жизни достойного архипастыря лишь смутно напоминает о скрытой силе, вдохновляющей «Церковь Пустыни», как сегодня называют Катакомбную Церковь на Святой Руси.

___
1 Источники (все на русском языке): Богословская энциклопедия, т. VII, 1906, статья «Казань». «Православная Русь»: 1948, № 3; 1949, № 8-9; 1952, №№ 5 и 9. «Православная жизнь»: 1966, № 6. Отец М. Польский. Новомученики Российские, т. 2, с. 250. Неопубликованные письма и рукописи отца Н. Депутатова, игумении Иулиании, монахини Тавифы, профессора С. В. Гротова, отца М. Польского.


Епископ Андрей в последние годы жизни.


Когда выдающийся церковный деятель митрополит Антоний (Храповицкий), тогда в сане архимандрита, был ректором Московской Духовной академии, одним из его ревностных учеников был молодой казанско-татарский князь из прославленного рода Ухтомских. Вдохновленный высоким монашеским идеалом и миссионерским рвением, молодой дворянин принял монашеский постриг с именем Андрей и стал не только достойным носителем лучших церковных традиций Императорской России, но и, в годы революционных испытаний, трезвенным пастырем, а впоследствии и прославленным катакомбным епископом, в конце концов стяжавшим мученический венец.


Древний Спасо-Преображенский монастырь в Казани, каким он был на рубеже веков, когда его настоятелем был епископ Андрей.


Он начал свою деятельность по православному просвещению в родной Казани молодым иеромонахом, заведовал Духовной семинарией и миссионерской школой, пользовался всеобщим уважением и любовью. Вскоре он стал известен своими делами милосердия к бедным и нуждающимся, а также своим аскетизмом. Было известно, что он проводил ночи в молитвах, используя для краткого отдыха жесткую постель без одеяла и подушки. Проводя общественную деятельность, он всегда постился, не ел даже рыбы. Когда его богатые почитатели дарили ему ящики свежих фруктов, он тут же раздавал их семинаристам и детям. Люди удивлялись, видя, что он съедал всего две-три просфоры и выпивал несколько стаканов чая в день, никогда не жалуясь на слабость или упадок сил, но при этом его деятельность была огромной. Возведенный в сан архимандрита, он стал настоятелем древнего Свято-Преображенского монастыря в Казани, умело управляя им, произносил пламенные проповеди, основал монастырь для татарских девушек, был превосходным духовным наставником, издавал журнал и брошюры, организовывал миссионерские конференции.

Вскоре он был рукоположен во епископа Мамадышского, викария Казанской епархии, продолжая исполнять те же обязанности. Однажды, в революционный 1905 год, рабочие порохового завода в восьми милях от Казани подняли восстание, поддавшись коммунистической пропаганде, и убили одного из восьми директоров завода. Взорвалась бочка со взрывчаткой, разбив все окна в близлежащих домах. Епископ Андрей тут же сел на коня и, бесстрашно рискуя жизнью, поскакал к заводу. Там он взобрался на возвышенность и молча ждал, пока толпа успокоится. Над ним смеялись, ругались, бросали пригоршни земли и гнилые яблоки; но он стоял спокойно, глядя на толпу и молча молясь. Толпа, видя его бесстрашным и миролюбивым, постепенно успокоилась; и тогда Владыка начал говорить. Его речь была короткой, но такой сильной, что вся толпа пришла к покаянию, осознав, какой грех они совершили, убив невинного человека. Они отпустили других директоров и возобновили работу, с большим уважением проводив епископа Андрея обратно в его монастырские покои.

Епископ Андрей был переведен в Сухум на Кавказе, но вскоре вернулся епископом Уфимской епархии, к юго-востоку от Казани, где проживало много мусульман. Он успешно выполнял свою миссионерскую работу, много путешествовал и был известен и любим по всей России. Чувствуя приближение революции, он призвал всех православных верующих объединиться вокруг Помазанника Божиего, Царя. Но в то же время открыто выступал против богатых, эксплуатирующих бедных, и проявил себя верным учеником митрополита Антония, критикуя синодальную систему церковного управления и призывая к восстановлению Патриаршества. Когда началась революция, он надеялся на перемены к лучшему даже со стороны большевиков, но позже, осознав их истинную сущность, стал призывать к формированию православного «полка» из семинаристов. Вскоре его арестовали, и, хотя его несколько раз освобождали, он так и не вышел на свободу, а лишь перебрасывался из тюрьмы в тюрьму, из одной ссылки в другую.1

___
1 Об условиях содержания в коммунистических тюрьмах см. книги Ричарда Вурмбранда.


Люди не забывали его, и многим удавалось повидать его в тюрьме или передать посылки с едой. И каждый раз, когда он освобождался и возвращался к своей пастве, это для людей было целым событием. НКВД пытался использовать его популярность как наживку, чтобы выловить активных приверженцев Церкви, но епископ Андрей был всегда так осторожен и предусмотрителен, что эти попытки неизменно проваливались.

Надо отметить борьбу епископа Андрея против ложного направления – обновленчества "Живой Церкви". Некоторым его соратникам и духовным детям она принесла венец подлинно мученический; история одной из них, юной студентки Валентины, стала известна в свободном мире.1 Но самым значительным его служением Церкви была его мужественная борьба за истину против сергианства открытым объявлением того предательством Церкви и ловушкой для верующих, и в этой борьбе его голос благодаря его известности был громко слышан. Когда в 1927 году вышла декларация митрополита Сергия, объявляющая о "союзе" с советским правительством и обещающая различные свободы, владыка Андрей был в далекой ссылке в Кзыл-Орде в Казахстане, но даже оттуда донесся его тревожный призыв к верующим. Он призвал людей не верить митрополиту Сергию и отделиться от него, предсказывая, что все "обещания" будут нарушены и наступит еще худшее рабство. Сначала, как свидетельствует бывший житель Уфы, действительность, казалось, противоречила словам многоуважаемого иерарха, и число его последователей уменьшалось. Но вскоре его влияние и авторитет встали во главе церковной жизни в Уфимской области. В начале 1930 года за несколько месяцев закрылось в два раза больше церквей, чем за все время до "легализации" митрополита Сергия; налоги на Церковь выросли в пять раз, все верующие, которых освободили из тюрем за принятие декларации, были снова арестованы. Короче говоря, сергиане не обрели ничего, потеряв свободу совести. К этой несчастной группе сергиан принадлежал преемник епископа Андрея в Уфимской епархии епископ Иоанн, которого владыка Андрей посвятил в этот сан с большим риском для себя.

___
1 См.: "Студентка Валентина" в книге протопресвитера Михаила Польского "Новые мученики Российские". Т. 2, стр. 253-254.


Верные поняли теперь, насколько прав был епископ Андрей, и он возглавил тайную Церковь в Уфе, уведя ее глубоко в "пустынь". Они начали такую жизнь, какую можно сравнить только с жизнью первых христиан исторической катакомбной Церкви. Люди собирались на молитву до рассвета в пещерах, в лесах, в уединенных крестьянских домиках. Между периодами заключений и ссылок епископ Андрей укреплял Церковь, посвящая епископов и священников и вдохновляя верных идти на святое мученичество, равное тому, что перенесли великие мученики древней Церкви. В частности, катакомбной Церковью была принята как прославленная святая новомученица Лидия.1 Еще до смерти патриарха Тихона епископ Андрей присоединил несколько групп единоверцев к Православной Церкви, и теперь они тоже вошли в катакомбную Церковь, которая, духовно свободная, продолжила расти, к большому волнению ее врагов. "Многие не верят, что существуют катакомбы, – заключает свидетель из Уфы. – Пусть не верят. Существование духовного мира тоже отрицается глупцами, но из-за этого он не перестает существовать. Кажется, гонения на последних христиан превосходят гонения на первых".

___
1 О ее мученичестве см. «Православное Слово», 1968, № 2, с. 64.


У нас есть следующий рассказ сокамерника епископа Андрея о последнем периоде его жизни: "В мае 1932 года я был переведен из внутренней тюрьмы ГПУ в госпиталь изолятора, отделения цинговых больных Бутырской тюрьмы. Через два дня архиепископ Андрей Уфимский, который был доставлен в Москву из Казахстана по окончании срока ссылки, был переведен в это же отделение. До этого, с февраля 1932 года до мая он содержался во внутренней тюрьме ГПУ в одиночке, а затем 4 дня, поскольку не было другого места – во втором отделении для душевнобольных, затем несколько дней – в пятом отделении (венерическом) и, наконец, его перевели в четвертое (цинговое) отделение, так как он действительно болел цингой. В 1920 году я был с владыкой Андреем в Омской тюрьме. Теперь его трудно было узнать. Почти не осталось волос на его голове и лице, в результате цинги почти все волосы у него выпали. Он стал совершенно дряхлым, худым, но, как и прежде, оставался смиренным, добрым, ободряющим и отзывчивым. Он обвинялся в организации нелегальных православных общин (то есть катакомбной Церкви), которые были против советского закона, и также – в агитации и пропаганде против большевизма. В тюремной камере владыка Андрей своими рассказами обычно приковывал к себе всеобщее внимание. И нужно отметить, что он имел такое влияние на всех заключенных, даже на уголовников и безбожных коммунистов, что никто в его присутствии не решался богохульствовать и кощунствовать. Владыка реагировал на любые проявления несправедливости в тюрьме (за что не раз его лишали передач, присланных друзьями). Главного архиерея Советской России, главу Московской Патриархии архиепископ Андрей считал предателем Христа. К тюрьме, наказанию и другим злоключениям он относился спокойно, стойко и больше страдал за тех, кто был рядом с ним, чем за самого себя. На своих соузников он имел ободряющее влияние. Большие посылки присылали ему местные жители, как только узнавали о его прибытии в тюрьму. Посылки не всегда ему передавало тюремное начальство, но и те, которые он получал, он разделял с теми, кто не получал ничего. 4 сентября 1937 года он был расстрелян в Ярославском политическом изоляторе".

Так закончился земной путь владыки Андрея, умолк его голос. Его тело – в братской могиле, где лежат сотни других жертв мрачного времени советского атеизма. Но память о нем остается живой и украшена духовной красотой истинного христианского мученичества.

Образ князя, ставшего монахом, чтобы проповедать духовную свободу во Христе даже в катакомбах, подлинно вдохновляющий, жив и сегодня. На обороте портрета, который он подарил в 1912 году одному человеку, страдающему в скорби, он собственноручно написал короткие слова ободрения, которые сегодня для нас звучат как бы из лучшего мира, в котором он теперь пребывает: "Я плачу, люблю и молюсь".