Человечность

Когда языки пламени принялись облизывать очередную потолочную балку полыхающего дворца, а над пожарищем в вечернее небо взвился едкий мерзкий дым, неизвестный мужчина в чёрном почувствовал лишь утомление. Подобные катастрофы приобрели обыкновение случаться всё чаще, особенно это было заметно в ретроспективе последних нескольких сотен лет. Если же охватить взглядом целые эпохи, то пожары, покушения, войны и прочий террор происходили чуть ли не постоянно. Складывалось впечатление, что ужас стал будничной рутиной, сродни клубничному джему, непременно намазываемому на хлеб завтракающей аристократией.

Из задымлённых недр здания доносились крики и огнестрельные очереди. Спустя мгновенье, двери выбила группа вооружённых людей, прыгнула в неприметную карету, и та умчалась в сторону оживлённого бульвара. Мужчина в чёрном никак на это не отреагировал, продолжая невозмутимо наблюдать за происходящим. Он прекрасно знал, что как и многие разы до этого, вооружённые люди вскоре переоденутся в штатные костюмы и с важным видом отправятся ловить тех, кого сделают козлами отпущения. Так случалось много раз. Таковы были традиции.

– Мы же договорились не мухлевать, – с возмущением в голосе к мужчине подошёл незнакомец в оранжевой тунике. – Столько разбитых судеб – и всё по твоей вине!

– Я даже пальцем о палец не ударил, – хмыкнул неизвестный.

– Ну конечно, Адор, конечно, – всплеснул руками возмущающийся незнакомец. – В очередной раз происходит что-то, угодное именно тебе, и твоей вины в этом, конечно же, нет. Должно быть, кровавая сеча, раздирающая на части цивилизованный мир, тоже никак к тебе не относится, да?!

Адор лишь вздохнул. Его коллега по уровню могущества, но конкурент по мировоззрению и профилю деятельности, продолжил что-то бурчать себе под нос. Вокруг не было ни души, никого, кто хоть как-то попытался спасти несчастных, обречённых сгинуть в равнодушном пламени. Были лишь свидетели, которым предстояло нагнетать шум вокруг немыслимого количества жертв. А жертв действительно должно было быть много.

– Интересно, что на это скажет Ферархал? – внезапно задал вопрос незнакомец в оранжевой тунике. – С ней ты обсудил эскалацию конфликта?

– Повторяю, это не моих рук дело, Вехарр, – с лица Адора начала спадать маска невозмутимости. – И почему меня вообще винят за профиль моих занятий? Почему тебя никто не винил за ту пандемию? Она тоже немало шороха навела, и подпортила планы немалому числу наших коллег…

Вехарр лишь махнул рукой.

Через десяток минут, когда уже сотни человеческих судеб были прерваны в панической агонии, и лишь немногие чудом смогли прорваться к выходу из дворца и с ужасающими ожогами упали на землю, подъехали кареты медицинской помощи и тушения пожаров. На двух загадочных мужчин никто не обращал внимания, что, впрочем, и неудивительно: те были невидимы для простых смертных, ибо не желали выдавать своё присутствие.

Не больно и спеша, медики принялись осматривать уцелевших в пожаре. Тушители же огня тоже не торопились выполнять свои обязанности, лишь изображая бурную деятельность. Уже всем было очевидно, что тушением пожаров больше судеб не спасёшь: все, кто не выбрался к той минуте из полыхающего дворца, был обречён стать топливом и разменной монетой в будущих политических играх.

– Ужас, – возмутился Вехарр.

– Классика, – вздохнул Адор. – Я бы скорее Ферархал и заподозрил на твоём месте.

– Даже она не опускается до такой низости!

– Ага, вспомни Коллапс. Развязала такие интриги, что весь мир чуть не сгинул в Хаосе.

– Даже Хор за прошедшие сотни тысяч лет не пришёл к хоть какому-то единому выводу по той ситуации, а ты тут разбрасываешься обвинениями, – закатил глаза Вехарр.

– Не я первый начал, – усмехнулся Адор.

Только спустя ещё несколько десятков минут на место происшествия поспели силы правопорядка. Те, кто под видом радикалов раздувал пламя катастрофы ещё с час назад, сейчас уже со скрываемыми тёмными шлемами профессиональными минами на лицах принялись оценивать обстановку. Ещё через какое-то время, кто-то из сотрудников органов заприметил несколько газетных репортёров и не нашёл ничего более уместного, чем попытаться тех избить. Адор устало хмыкнул:

– Всё происходит само по себе, Вехарр. Я стою здесь, рядом с тобой, и ты сам видишь, что я ничего не делаю.

– Вижу, – мрачно согласился собеседник.

– Здесь уже не будет ничего интересного, – протянул Адор. – Понаблюдаем за перспективой.

Демон растворился в ночном полумраке. Вехарр понаблюдал за страдающими выжившими, бегающими медиками, осторожничающими пожарными, лицемерными сотрудниками правопорядка, а затем последовал примеру своего коллеги по статусу.

Развитие событий не заставило себя долго ждать. Катастрофа, разыгранная ценой сотен, если не тысяч жертв, заронила в умы общественности именно те идеи, на которые и была надежда. На козлов отпущения, которых убедительно попросили сказать правильные слова, обрушилась колоссальная ненависть, а вместе с тем – и ярость по отношению ко всем, кого записывали в причастные к произошедшей трагедии.

Под нужным углом расписанная жестокость пробудила жестокость куда больших масштабов, что постепенно вело общество к моральному разложению. Адор наблюдал за всем этим без удовольствия, с усталой озадаченностью. Все события происходили с удивительно жестокой закономерностью, словно по хладнокровному трагичному сценарию, но почему те, кто в сердце непременно причисляет себя к добрым и светлым началам, сейчас так остервенело выражают идеи, даже демонических культистов повергающие в смятение?

Всё больше усилились разговоры об узаконивании пыток и смертной казни. Издевательства и нанесённые подставным организаторам трагедии увечья были восприняты с восторгом. Как архитектор нескольких вторжений, сорванных именно что единением народа вокруг принципов добра и милосердия, Адор недоумевал, почему люди с таким упоением предаются ненависти. Перебирая в уме всех своих коллег-соперников, кому это могло быть выгодно, кто мог быть теневым манипулятором происходящего, Ардуилларх не мог выделить ни одной хоть сколько-то значимой фигуры.

Между тем, чувство ненависти распространялось, как вирус. И вот уже культы последователей Адора, найдя в том определённую выгоду, принялись заявлять о своей причастности к трагедии. Вскоре и управители отдельных провинций царства принялись обвинять своих соседей в сговоре с иностранцами: уже несколько лет царство Туанор вело изнурительную войну со своим южным соседом – королевством Фоул, и именно королевство получило клеймо главного организатора трагедии. Кто-то, однако, говорил о заговоре Ирогонии – торгово-промышленного гиганта, соседствующего с двумя монархическими державами. Кто-то вообще припомнил давно побеждённое королевство Эйрид. Каждый стремился найти собственного виновника случившегося, собственного монстра, на которого можно повесить все грехи и личные обиды.

Когда катастрофы, подобные пожару во дворце дома Хрустальных, стали происходить всё чаще, общественность лишь сильнее разжигала ненависть друг к другу. В поисках виновников всё новых трагедий, желая вершить справедливость, на казнь отправлялись всё новые и новые лица с сомнительными взглядами, как правило, прибывшие из других стран. В ответ на такую узаконенную расправу, родственники казнённых вступали в заговоры с культистами и вершили собственную месть, устраивая всё новые и новые поджоги. Террор приобретал всё более и более угрожающие масштабы.

Годы для вечно живущего – всё равно, что песчинки в горстке песка на пляже. Когда раздираемое ненавистью, противоречиями и жестокостью царство Туанор распалось на обособленные и агрессивные к соседям княжества, Ардуилларх Адор встретился на пепелище с Фолиреусом Хором, встречи с которым искал уже давно, по меркам смертных, почти что целую вечность.

– Я несколько раз вторгался в Элларант, – начал говорить демон разрушений, – я несколько раз пробуждал в сердцах смертных ненависть к самому понятию мира, дабы повергнуть всё сущее в Хаос. Но почему тогда в их сердцах теплилось то, что они называют добром, а в этот раз их души были преисполнены тем, что они называют злом?

– Потому что это всё выдумка, – ответил демон знаний.

– Выдумка? – возмутился Адор. – Сколько их философских трудов посвящено представлениям о морали, чести, милосердии! Вся их цивилизация, их вера зиждется на том, что они называют добром! Они даже придумали общее название всему этому своду моральных норм – «человечность»! И ты говоришь, что это выдумка?!

– Да, – в голосе Фолиреуса послышалась тень печали. – Разумные цивилизации рождаются и исчезают. Выдающиеся представления о милосердии и добре конструируются сотнями философов, а потом растворяются во мраке беспробудной злобы. А всё потому, что вся эта человечность – не в высокой морали.

– А в чём?

– В желании быть исключительными, – вздохнул Хор. – Жаль только, что от своей природы не убежишь. Все изначально были лишь клетками, пожирающими другие клетки для собственного выживания. По прошествии эпох ничего не изменилось: люди по прежнему жрут других людей, и целые миры сгорят, если кто-то увидит в этом залог своего выживания.

Именно тогда Ардуилларх Адор понял, что вера в любую идею покупается обещаниями личной выгоды, и что человечность – не более чем налог добавочной стоимости смертной души.