Фолиум

Снежинка рождается в ледяных просторах небес и в плавном танце опускается всё ниже и ниже, наконец-то касаясь поверхности. Калейдоскоп бытия крутится по бесконечной спирали невообразимого Мироздания, порождая одухотворенных личностей и случаи больше похожие на сказку, чем на факт. В просторах изучения неведомых горизонтов вселенской мысли и в попытках угнаться за концептами, недоступными человеческому пониманию, каждый обнаруживает себя на берегу.

При беглом взгляде на невероятно огромный берег, начинающийся далеко на востоке и заканчивающийся далеко на западе, ты видишь снег, больше похожий на пепел. Разум, за многие годы покрывшийся ржавчиной от бесчисленных исследований и поисков великой истины, приходит к осознанию, что в этом месте нет понятия сторон света. И берег нигде не начинается, нигде не кончается. Берег просто существует, припорошенный сероватыми частицами – то ли снежинками, то ли пепельной пылью, – непрестанно опускающимися с рыжеватого, словно бы закатного небосклона, напоминающего своим видом последствие уже много сотен лет извергающегося вулкана. И нельзя с уверенностью сказать, что это так или не так.

Беглым взглядом осматривая береговую линию, шествуя по серо-бурому песку, ты выхватываешь своим взглядом волнистую рябь в пространстве, как в минуты полуденного зноя жарким летом. Но кожа не обжигается горячим воздухом и не покрывается морозным инеем. Воздух кажется комфортным, он не раздирает лёгкие своей безжалостной духотой или своей умерщвляющей влажностью. Складывается впечатление, что окружающая действительность просто существует, в самом пустом и обескураживающем значении этого слова. Берег – это лишь прикрытие чего-то куда более значимого, это лишь иллюзия на пути к конечному пункту назначения, преследуемому тобой на протяжении многих последних лет.

Синие воды, отдающие оттенками зеленого, хотя окружение сводит эти яркие краски к темным бурым оттенкам, прибивают к береговой линии человека. Ещё один путник, посвятивший десятилетия своей жизни поискам истины. Но он не выглядит старым, не выглядит молодым. Черты его лица словно бы размыты, как если бы то был испорченный портрет, а не человеческий образ. Однако такое отсутствие привычных деталей не пугает, напротив, оно кажется самым обычным и приемлемым на этом бескрайнем берегу неведомой реальности.

– Здравствуй, Эриал.

Голос глубокий, басистый, отдаёт вселенской глубиной. Рядом с человеком, с закрытыми глазами уткнувшимся лицом в песок, появляется размытая фигура. Материализующийся образ представляет собой высокого аристократа, облаченного в тёмно-зелёные одежды, словно бы источающие свечение ядовитого зеленоватого оттенка. В серо-буром, ржавом пространстве фигура сразу становится заметной и словно бы чужой на этом берегу.

– Столько лет ты умудрялся избегать нашей встречи, Эриал, – всё тем же глубоким голосом фигура обращается к вымытому на берег человеку, – вот мы и встретились.

Сжимая кулаки, человек с трудом поднимает голову с пепельной поверхности пляжа, окидывая взглядом появившуюся тёмную фигуру. Песок, сжимаясь в руке, словно бы крошится на ещё более мелкие частицы, серебристой пылью отправляясь в полёт по безветренным просторам бесконечной серо-бурой действительности. Пепел. Всё вокруг покрыто пеплом.

– Фальронд, – человек обращается к фигуре по имени, издавая на свет не менее глубокий и обремененный мудростью голос, обессиленно закрывая глаза.

Повисает тишина. Время, если оно здесь есть, словно бы замирает, но пепельный снегопад непрестанно продолжается, осыпая сероватыми частицами буроватый пляж. Шелест бескрайних тёмных вод лёгкими волнами осыпающих береговую линию нежно ублажает слух, прорезая установившееся молчание. Ни дуновения ветра, ни завывания мифических существ, что могли бы обитать в подобном месте – ничто не нарушает умиротворяющий, но вместе с тем зловещий покой здешнего бытия.

– Я ждал тебя, – тёмная фигура опускается рядом с человеком на корточки, окидывая взором бескрайние воды, уходящие к горизонту. – Все эти годы я лелеял нашу встречу, Эриал. За эти столетия, да что там, тысячелетия на этом берегу кто только ни появлялся. Первооткрыватели, изобретатели, волшебники, ученые… Светлейшие умы, положившие свою жизнь на алтарь вечного поиска истины.

Где-то вдали, словно бы на периферии бытия, начинает переливаться почти незаметная плавная органная музыка. Её разбавляет фортепиано и лишь слегка угнетающий хор мужских и женских голосов, поющих на неведомом языке. Музыка не наполняет звучанием берег, нет, она устремляется к закатному, затянутому бурыми тучами, небосклону, сквозь который прорывается свечение неведанных звёзд и еле уловимых зеленоватых волн, пробегающих по облакам.

Вместе с музыкой берег оживляется лёгким, еле ощущаемым ветром. Он не вызывает мурашки на коже своей прохладной влажностью или сухим вулканическим теплом. Он лишь заставляет одеяния тёмной фигуры колебаться, плавно откидывает с неё тёмно-зелёный капюшон и колышет длинные чёрные волосы.

– И вот он ты, Эриал, – высокий аристократ с бледной кожей и пронзительно яркими зелеными глазами, теперь отчетливо различимыми в чертах его лица, переводит свой взгляд на человека. – Не просто учёный, не просто волшебник, не просто гений… Человек, обманувший Мироздание – вот кто ты есть.

Голова кажется чугунной, но с большим трудом Эриал поднимает её, а затем напрягает своё тело и переворачивается с живота на спину. Уже чуть подсохшие, такие же серые, как и пепельный снег, опадающий на береговую поверхность, одеяния легонько колышутся на ветру, который не даёт никаких иных ощущений, кроме колыхания белых волос мужчины. О да, с каждым следующим мгновением черты человека приобретают четкость, и вот уже становятся видны проницательные голубые глаза, загорелая кожа, длинные белые волосы и короткая белая борода.

– Я скучал по этому покою, – произносит мужчина.

– Да, здесь действительно спокойно, – в басистом голосе тёмной фигуры слышится согласие. – В последние годы мало кто попадает сюда. Всё меньше тех, кто искренне гонится за знаниями, как то делал ты. От того и большое удовольствие видеть тебя здесь.

Умиротворяющая тишина, разбавляемая шелестом волн и далекими переливами музыки, вновь повисает над окружающей действительностью. Двое мужчин, столь контрастных и разных по своему внешнему виду, устремляют свои взоры к горизонту. Всё вокруг погружает в медитативное состояние, ничем не нарушаемое. Полное спокойствие, полное отсутствие тревог. Разум, долгое время мучимый страхами и сомнениями мирской жизни, очищается и приобретает столь желанную безмятежность.

– Как жаль, что столь приятная сознанию картина – лишь прелюдия к дальнейшему безумию, – с сожалением произносит Эриал.

– Безумию? – удивляется темная фигура. – Оно тебе не грозит. Бездумные фанатики, охотники за знаниями – вот кто теряет рассудок в моих владениях. Ты же… Такой исход не для тебя.

– Моя история уже написана и ты её прочитал, Фальронд? – с легкой предвзятостью и даже наглостью мужчина задаёт вопрос тёмной фигуре. – Судя по происходящему вокруг, история не написана. Она творится прямо сейчас.

Фальронд, бледной аристократичной рукой поправляя черные струи своих волос, улыбается и устремляет свой взор к горизонту. Уже через несколько мгновений он подаёт голос вновь:

– Ничья история не написана, ничья история не определена. Мироздание – это бесконечный хаос неопределенностей, ведущих к таким же хаотичным неопределенностям. Без сомнения, некоторые могут посмотреть в зеркало реальности и увидеть иное развитие событий и сделать вывод, что всё предрешено.

– Но вывод будет ошибочным, знаю, – кивает Эриал. – В масштабах всеобъемлющего хаоса и начало истории, и её конец рождаются единовременно…

– Нет, – Фальронд прикрывает глаза. – В масштабах всеобъемлющего хаоса ничто никогда не рождается. Всё есть лишь бесконечные строки истории.

Черноволосый аристократ поднимается, вставая в полный рост. Задержав взгляд на исчезающем в зеленовато-бурых оттенках горизонте, он переводит взгляд на беловолосого мужчину.

– Час настал, Эриал.

Мужчина кивает, собравшись с силами поднимается и начинает следовать за аристократом. Песчаный серебристый пепел рассыпается под ногами, серые снежинки продолжают падать с небес. Водная гладь остаётся позади и с каждым шагом отдаляется, постепенно устраняя из гармонии окружающих звуков шелест береговых волн.

Поднявшись на песчано-пепельный холм, обозначающий границы просторов побережья, Эриал останавливается и устремляет свой взор вдаль перед собой, где видит уходящую к горизонту долину с серо-бурыми барханами, покореженными деревьями и руинами некогда величественных строений. Мужчина в точности знает, куда он попал, и угнетающее зрелище удивляет его своей заброшенностью, своим упадком. Бросив взгляд себе под ноги, он видит практически истлевшие бумажные обрывки.

– Откуда пепел? – спрашивает беловолосый мужчина.

– У всего есть конец, – с ноткой грусти отвечает Фальронд. В тот же миг с буроватых небес на голову Эриалу приземляется особо крупная снежинка. Мужчина аккуратно снимает её с волос и обнаруживает в руках почти истлевший пепельный ком бумаги, испещренный руническими письменами. Вчитываясь, он узнаёт отрывок одной из тех книг, что тайком находил и вычитывал в этом месте многие годы назад.

– Значит, всему пришёл конец? – хмурится человек.

– Конец наступил тогда же, когда и начало, – расплывчато произнёс аристократ, с ноткой грусти смотря вдаль, где за кажущейся бескрайней долиной прорисовываются темные очертания горного массива. Одёрнув тёмно-зелёный плащ, Фальронд спускается с холма в долину.

Небеса то и дело окрашиваются в таинственные зеленоватые оттенки, густыми волнами пробегающие по облакам. Окружающая действительность всё так же покрыта вибрирующей рябью, но Эриалу приходит понимание, что то не иллюзия, прикрывающая нечто значимое. Рябь – последствие конца, который случился и предвестник зарождения, которое случится. Царство, над которым способно потерять свою власть время, где понятия пространства теряют свою суть, а повсюду идёт серый, еле заметный пепельный снег, не может иметь чёткого начала и чёткого конца. Оно просто существует в том виде, в котором оно есть.

С течением пути по долине прекращается снегопад, вокруг возникает зеленовато-бурая дымка, создающая меж скрюченных деревьев призрачное свечение. Беловолосый мужчина снова и снова окидывает взглядом то, что раньше представляло собой величественное зрелище, потрясающее дух учёных и исследователей, а теперь приняло вид опустошенной неведанным катаклизмом пустыни.

– Каково чувствовать утрату? – внезапно раздаётся голос Фальронда.

– Будет уместно у тебя это спросить, – отвечает Эриал. – Властвовать царством, столь величественным и видеть то, к чему оно придёт…

– Всё рано или поздно придёт к этому, – замечает аристократ. – Впрочем здесь вопрос «когда» уместен меньше всего.

– Утрата страшна только в первый раз, – через несколько мгновений произносит мужчина. – Когда ты утрачиваешь то, к чему привык, это выбивает почву у тебя из-под ног, это пугает тебя. Но со временем, в обмен утраченного ты обретаешь нечто новое, и это вытаскивает тебя из мрака отчаяния и алчных угрызений.

– Каково из раза в раз утрачивать всё, связующее с предыдущей жизнью и начинать жить иначе, под другим именем, в другое время? – вновь вопрошает Фальронд.

– Когда есть цель, есть стремления, то любые подобные перемены вызывают лишь чувство азарта.

Скрюченные деревья, приковывающие к себе взгляд, всё больше походят не на древесные растения, а на застывшие, окаменевшие органические конечности, в которых проросли сухие кустарники. Зеленоватая призрачная дымка временами расступается, открывая взору иссохшиеся тела неведанных существ, а то и вовсе пожелтевшие от времени скелеты. Воздух, всё такой же комфортный и ничем не примечательный, всё равно вызывает чувство опустошенности. Он словно бы пропитан смертью и упадком, которым, как кажется, вовсе не место в таком месте.

– Сразу видно, что у тебя давно не было… новоприбывших, – подмечает Эриал.

– Время ускорилось. Охотников за знаниями, тем более запретными, всё меньше, ибо на поиск знаний уже практически не хватает времени. Нужно слишком много успевать.

– Грустно понимать, что после меня, скорее всего, никого не будет, – вздыхает мужчина.

– Радостно понимать, что таким образом ты станешь жемчужиной моей коллекции, – улыбается Фальронд.

От шагов по серебристо-бурому пеплу поднимается блестящая, отдающая зеленоватым, пыль. Порой, с небосклона прямо под ноги опадают истлевшие клочки страниц, некогда содержащих желанные многими знания. Теперь же, даже совсем небольшой, лишь частично сохранившийся абзац текста был бы воспринят слишком объёмным и непонятным. Но непонимание содержания не вызовет исследовательский голод и постепенно сводящее с ума желание докопаться до истины. Напротив, оно отпугнет потенциального исследователя.

Скрюченные, окаменевшие изваяния, напоминающие деревья, попадаются реже, уступая место каменистым обломкам, покрытым многовековой пепельной пылью. Рядом с ними часто заметны горы истлевших, обугленных книг. Даже при большом желании, пытливый ум не смог бы извлечь что-то полезное из практически потерявших нанесенные некогда письмена фолиантов, а уж простой обыватель лишь хмыкнул бы, наблюдая подобную картину.

– Каково лишить себя радостей любви? – голос Фальронда вновь пронзает меланхоличную тишину, нарушаемую лишь отдаленными переливами музыки.

– Это трудный вопрос, – задумывается Эриал. – Но пожалуй, когда ты открываешь доступ к секретам управления Мирозданием, примитивные желания исчезают. Я не помню, любил ли я кого-то, но когда столкнулся с подлинным знанием…

– В разуме возникла жажда, с которой ничто не сравнится по силе, – заканчивает мысль мужчины аристократ. – Но если многими двигает жажда власти, либо жажда богатства, либо жажда докопаться до истины… Что же двигало тобой?

– Я хотел изменить мир, – честно отвечает Эриал.

– Изменить мир и войти в историю? – усмехается Фальронд. – Ну это уже больше похоже на тех, кто приходил до тебя…

– Нет, – горько усмехаясь возражает мужчина. – Я просто мечтал о сказке, воплощённой в жизнь, но не имел возможности ощутить её. Тогда я предпринял попытки подарить эту сказку окружающим.

– И твои попытки это сделать были невероятным зрелищем, – аристократ вновь издаёт легкий смешок. – Вновь и вновь пытаться совершить деяние, столь ненужное окружающим, и по итогу смиряться, делать возможный максимум, а затем исчезать, начиная всё сначала…

– Таков был мой путь, Фальронд, – замечает Эриал. – И как видишь, он был весьма любопытен, раз я оказался здесь, у тебя.

– Да, с этим трудно поспорить, – улыбается темноволосый человек.

Над незримой дорогой, которой следовали двое мужчин, перекинулась каменная арка, с внутренней нижней части которой свисает несколько практически истлевших знамён и свитков. Не смотря на свой дырявый и крайне потрепанный внешний вид, знамена излучают зеленоватый свет и демонстрируют некую бесформенную сущность, похожую на осьминога, словно бы охватывающего всё вокруг своими щупальцами.

– Только символы и остались, – с сожалением произносит Эриал.

– Остался дух, – утвердительно сообщает Фальронд. – Концепт живёт до тех пор, пока сохраняется его дух, его атмосфера, его ощущение. Пока чувствуется колебание его пусть даже остаточного присутствия в воздухе… Дух объекта живёт, меняя жизнь соприкоснувшихся с ним навсегда.

– Дух живёт, пока его замечают, – вздыхает мужчина. – А люди, хаотично живущие в бурлящей повседневности, редко позволяют себе остановиться и ощутить дух…

– Но всё же позволяют, – отвечает на вздох аристократ. – Даже немногочисленная вера ряда избранников способна удержать жизнь концепта на плаву. У меня есть последователи, благодаря им… Царство существует.

– Окружение указывает, что однажды таких последователей не останется…

– Либо на здешних просторах сменится власть.

Мысль вызывает у Эриала хмурое выражение лица. Он с удивлением смотрит на Фальронда, так же спокойно идущего по ведомой только ему дороге через почти бескрайнюю долину опустошения былого величия.

– Я устал, Эриал, – искренне говорит Фальронд. – Я устал от обладания всеми знаниями вселенной, я устал от своего одиночества, от своих попыток устроить интриги и заговоры среди простых людей…

Подозрение закрадывается в сознание беловолосого мужчины. Убеждения, присутствовавшие в нём годами покрываются трещинами сомнений и постепенно начинают приобретать форму таких же заброшенных руин, как и те, что появляются по сторонам от дороги. Аристократ проводит кончиками аристократичных пальцев по крупному обломку, оказавшемуся от него по левую руку.

– Разве практически безграничная власть не опьяняет? – мужчина произносит вслух свой вопрос, тщательно скрываемый многие годы до этого и всё это время разъедающий его сознание.

– Лишь глупые и примитивные создания грезят безграничными возможностями, – усмехается властитель падшего загробного мира. – Умному же человеку эти возможности быстро надоедают. Умный человек всегда стремится к большему, от того он и собирает коллекцию артефактов информации в своей памяти. В момент же обретения почти божественных способностей… Его стремления теряют смысл.

– Там, где кончается один смысл, сразу рождается другой, – убежденно произносит Эриал. – Человеку всегда нужен смысл, чтобы оправдать своё существование, и он находит его во что бы то ни стало.

– При становлении богом можно обрести только один смысл, – Фальронд останавливается и заглядывает в душу беловолосому мужчине, – только одно желание, способное подарить хоть какую-то тягу к дальнейшему существованию: вновь стать человеком.

Буроватый пепел вместе с серебристыми снежинками поднимается в воздух, опадая обратно зеленоватыми частицами. Где-то вдали словно бы раздаётся голос горна и сразу же затихает. Аристократ отводит свой взор от Эриала и продолжает уверенно идти вперёд, молча созерцая окружающий ландшафт падшего от неведомой катастрофы мира.

– У тебя есть доступ ко всем знаниям во вселенной, – вновь говорит беловолосый мужчина, – но мне искренне интересно, откуда ты можешь знать о такой проблеме?

– Глупый вопрос, – угрюмо отвечает Фальронд.

– Вовсе не глупый, – противится Эриал. – Ты не являешься человеком, ты – концепт, божество, существующее только до тех пор, пока есть те, кто верит в твоё существование. Стоит перестать верить в тебя, так ты сразу исчезнешь, как и всё твоё царство.

– Ты обладатель самого яркого и светлого ума, который только появлялся на просторах моих владений, – с ноткой разочарования произносит аристократ, – но даже ты… веруешь.

– Надо во что-то верить, иначе жить не хочется.

– Верить, – темноволосый человек выделяет произнесенное слово, – но не веровать. Религия всегда была опиумом для искателей скрытых знаний, им же она и остаётся.

– Но не в тех случаях, когда религия основана на научных учениях, – Эриал оживлённо начинает дискутировать. – Взять например «универсализм», который я повстречал у одной из могущественных цивилизаций во вселенной. Приверженцы этой религии веруют в доказанную наукой структуру Мироздания…

– Согласно доказанной наукой структуре Мироздания, моё царство должно выглядеть иначе, – Фальронд поддерживает дискуссию. – Однако ты уже сам прекрасно знаешь, что начало наступает там же, где и приходит конец. А это прямо противоречит упоминаемой тобой научной гипотезе.

– Где же начало, в таком случае, если мы находимся в конце? – с азартом спорщика спрашивает мужчина.

– Конец ещё не наступил.

Эриал хмурится, мгновенно погружаясь в размышления об услышанной фразе. Пейзаж, прямо указывающий на случившуюся однажды катастрофу не даёт никаких намёков, только лишь зелёные всполохи на небесах и в отдалении напоминают о том, что за царство процветало в этих краях.

– Люди привыкли думать, что конец – это нечто фатальное, – глубоким басистым голосом говорит аристократ, – но конец не всегда напрямую связан с фатумом. Людям проще видеть глобальный конец чего-то значимого, чем прощальные слова чего-то незначительного, но не менее важного.

Эриал замечает, как окружение постепенно приобретает всё более тёмные и зеленоватые оттенки. Из воздуха проступают временами округлые, а временами угловатые очертания полноценных строений, а не поникших руин. Под ногами начинает хлюпать жижа тёмно-зелёных цветов под стать одеяниям Фальронда.

– Конец близко, – в голосе аристократа чувствуется облегчение.

Через бурую действительность окружения во всех направлениях начинает проявляться иная реальность. Тёмные, остроконечные руины некогда исполинских зданий обретают свой первозданный внешний вид. Пепельные кучки, волнующиеся под ногами, превращаются в каменный мост, чуть утопленный в тёмно-зелёной воде, больше напоминающей маслянистое топливо. Воздух наполняется ароматом книг.

– Этого не может…

– Здесь возможно всё, – с легкой усмешкой произносит Фальронд, – вопрос лишь в том, как именно происходит то, что происходит. Именно это и пытаются выяснить здешние… жители.

Эриал краем уха улавливает звуковую вибрацию и замечает тёмный сгусток неизвестной материи, быстро проносящийся мимо по каменному мосту. Музыка начинает играть всё отчетливей, побуждая сознание и внутренний дух устремляться дальше… быстрее… туда, куда ведёт каменный мост. А уводит он к далёкому дворцу, расположившемуся среди гигантских чёрных колонн. Присмотревшись, мужчина осознаёт, что колонны представляют собой движущиеся, словно многовековые деревья, башни из десятков тысяч книг.

– Так это всё была…

– Иллюзия? – всё с той же лёгкой усмешкой уточняет аристократ.

– Только что мы были в пепельной пустоши, а теперь…

А теперь каменные осколки былого обретают вид небольших замков, колонн и дворцов. Мрачные небеса очищаются, озаряя буйством ядовито-зелёных оттенков. Психоделическая суть царства знаний, столь знакомого Эриалу, постепенно давит на разум, высвобождая музыку и вполне ощутимый ветер, несущий с собой запах сладковатой слизи и старинных книг. Беловолосый мужчина вздыхает и присаживается на небольшую скамейку, расположившуюся под странного вида золотистым фонарём.

– Странное ощущение, – в голосе мужчины чувствуется горечь. – Я бывал здесь однажды, когда воровал запретные знания об устройстве Мироздания… А теперь, когда я всего в нескольких шагах от свободного доступа к тому, что манило меня столько времени, я не чувствую былого азарта…

– Ты начинаешь понимать, – улыбается Фальронд, останавливаясь рядом. – Осознание конечности человеческой жизни дарит потребность успеть как можно больше, получить как можно больше, будь то знания, богатства, власть или любовь. Как только конец пропадает, всё, что имело смысл, становится несущественным.

Аристократ продолжает шествовать по каменному мосту, невольно побуждая мужчину встать и следовать за ним. Из волнующейся маслянистой воды появляются тёмные щупальца, тянущиеся к небесам с неведомо какой целью, а спустя несколько мгновений в небесной глади проявляются тёмные туманные сгустки, из которых точно так же тянутся щупальца.

– Добро пожаловать в Фолиум, Эриал Арод, – величественно произносит темноволосый мужчина, когда реальность заканчивает своё формирование. – Впрочем, как ты верно заметил, ты уже бывал здесь.

– И какой смысл оказываться здесь вновь? – мужчина хмурится, силясь докопаться до истины, находящейся прямо перед ним, но ускользающей от попыток ухватить её.

– Такой, что в конце всегда оказывается начало.

И тут, что-то меняется в сознании Эриала. Истина, столь преследуемая им всё это время, наконец-то является перед ним в своей удивительной и ясной сути. Обуреваемый эмоциями от осознанного откровения действительности, мужчина задаёт свой последний вопрос:

– Сколько лет ты пробыл здесь, Фальронд?

Темноволосый аристократ горько усмехается, проходит ещё несколько шагов вперёд, затем поворачивается к беловолосому мужчине и отвечает:

– Это не имеет значения, Эриал. Главное, что до конца осталось совсем немного, каких-то несколько строк. Твои летописи, хроники… Уверен, тебе удастся создать немало новых, ещё более захватывающих произведений благодаря тому спектру знаний, что открывается тебе прямо сейчас…

Стоило Эриалу моргнуть, как величественный дворец оказался прямо перед ним, приветливо приглашая в открытые ворота. Сделав несколько шагов в сторону колоссальных размеров интерьера, поражающего обилием книг в тёмных переплётах, таящим в себе бесконечное количество самых секретных знаний и разгадок вселенских тайн, мужчина произнёс:

– Я ведь даже не умер…

– В том и смысл, друг мой, – улыбнулся Фальронд, продолжающий стоять перед вратами дворца и провожающий взглядом Эриала. – В Фолиум никогда не попадают умершие. В Фолиум попадают только живущие.

Беловолосый мужчина, чьи серые одежды окрасились в тёмно-зелёные тона, с грустью обернулся в сторону аристократа. Тот уже не выглядел аристократом, напротив, то был седовласый старец с поседевшими волосами, глубокими морщинами и дрожащими руками. Зеленоватые глаза стали тёмно-серыми, а элитные одеяния превратились в серую рванину.

– Я шёл сюда, чтобы стать тобой, – голос мужчины преобразился, став ещё глубже и величественнее, внушая трепет и уважение к невероятной мудрости.

– Я ждал тебя, чтобы ты стал мной, – голос старца был дряхлым и очень утомлённым, нотки величественности стремительно покидали его. – Конец наступил. Начало случилось. Теперь твой черёд править Фолиумом… Эстор Летописец.

Старик радостно улыбнулся и отвернулся от беловолосого мужчины, в чьих глазах стояли слёзы осознания неизбежности конца всего сущего. Пройдут сотни тысяч лет и уже Эстор будет приветствовать в Фолиуме своего преемника, который даже не будет об этом подозревать. И Фолиум вновь будет в руинах. Но в тот момент Эстор отвернулся от старика, растворившегося в воздухе и прошёл в величественный дворец, массивные врата которого закрылись за ним.

Но уже навсегда.