Свен Гедин. От полюса к полюсу. Трапезунд-Тегеран

Титульная картинка
*****************
Трапезунд с моря. 1856г.
Худ. И.К.Айвазовский
***********************


ГЛАВА 13. ОТ ТРАПЕЗУНДА ДО ТЕГЕРАНА

Из Трапезунда, который был греческой колонией еще в 700 году до н. э., дорога длиной в 1.300 километров ведет через Тебриз в Тегеран. С незапамятных времен по этой дороге к Черному морю шла торговля Персии. Правда, некоторые из этих старых торговых путей теперь влачат жалкое существование: караваны не могут соперничать по скорости с современными транспортными средствами, а с этим торговым путем серьезно конкурируют Суэцкий канал и кавказские железные дороги. Тем не менее, многие большие караваны все еще ходят между Трапезундом и Тебризом и далее в Тегеран, поскольку дорога хороша; однако местами она может быть разбита осенними дождями, а на высокогорных плато Турецкой Армении покрыта снегом. Путешествие также не совсем быстрое, поскольку приходится преодолевать 250-километровые участки, не меняя лошадей.

Наша энергичная кавалькада грохотала и скрипела по турецким и персидским дорогам в ноябре 1905 года. Если бы вы, дорогой читатель, прогуливались в то время по этой дороге, то наверняка остановились в изумлении и подумали: «Что за чудаковатая компания! Должно быть, им предстоит долгий путь».

Губернаторы Трапезунда и Эрзурума были столь любезны, что предоставили мне шесть вооруженных всадников на лошадях для охраны. Впереди ехал турецкий солдат на серой в яблоках лошади; его карабин висел на ремне за спиной, сабля на боку, а на голове красная феска, обмотанная белой тканью для защиты от солнца и ветра. Затем ехала моя повозка, запряженная тройкой лошадей. Старый Шакир, кучер, уже ставший моим хорошим другом, готовил мне еду и будил по утрам. Я сам, закутанный в кавказскую бурку и башлык, накинутый на уши, откинулся в карете, обозревая окрестности. Позади меня ехали двое солдат на гнедых лошадях, оживлённо беседуя; наверняка, они спорили о том, получат ли хорошие чаевые. Затем следовали две неуклюжие телеги со всем моим багажом, каждая с собственным возницей и слугами, и, наконец, кавалькаду замыкали трое всадников охраны.

Итак, под непрестанный стук колёс и глухой топот лошадей мы с каждым днём всё дальше продвигались в глубь Азии. Вскоре синева Чёрного моря скрылась за короткими, крутыми поворотами горного перевала, и дорога, также богатая изгибами, змеёй спускалась на дно долины. Подъёмы сменялись спусками, и так продолжалось, пока мы не достигли более плоского плато Армении.

Здесь всё выглядело по-другому. В первые дни пути от побережья нас окружал великолепный, постоянно меняющийся пейзаж: то ельник, то шелестящий лиственный лес с желтеющей листвой, то сине-зелёные реки, пенящиеся в глубоких оврагах. Ряды уютных деревень и одиноких усадеб, лавки и кофейни с неспешными турками. Караваны лошадей, ослов и волов перевозили сено, фрукты и кирпичи из одной деревни в другую. Дни были приятно тёплыми, а ночи – мягкими. Однако здесь, на плато, деревни были расположены далеко друг от друга, а дома представляли собой низкие хижины из камня или высушенного на солнце кирпича. Турецкое население было смешано с армянами, движение транспорта стало меньше, а дорога хуже. Воздух здесь прохладный, а ночью температура падает до нескольких градусов холода.

За Эрзурумом, где церкви армян-христиан возвышаются рядом с мечетями турок, я еду словно по земле, словно по огромной плоской крыше, слегка покатой с трёх сторон и с желобом с каждой стороны. Влага из этих желобов стекает в свою бочку для дождевой воды. Эти бочки достаточно велики, даже если на эту плоскую каменистую крышу, возвышающуюся между Кавказом, Малой Азией и Месопотамией, обильно льют дожди, ибо это — Чёрное и Каспийское моря, а также Персидский залив, а желоба — это, конечно же, реки, самая большая из которых называется Евфрат. Разве не здорово, что у каждой реки есть своя бочка?

Дорога тем временем стала совсем плохой. Осенью шли дожди, а сейчас, в мороз, грязь на разбитой дороге с глубокими колеями стала твёрдой, как камень. Моя повозка качается, и меня трясёт взад-вперёд, так что к тому времени, когда мы добираемся до деревни, где нам предстоит ночёвка, я совершенно выбиваюсь из сил. Шакир ставит чайник, варит мне яйца, а после ужина я заворачиваюсь в пальто и засыпаю.

На дворе всё ещё кромешная тьма, когда Шакир снова будит меня, и так же темно, когда я сажусь в повозку при свете фонаря. Я еду и еду. Затем до меня с ночной равнины доносятся странные звуки. Они становятся все громче и ближе, и мимо нас бесплотно скользят чёрные тени. Призраки – это верблюды, везущие ковры, хлопок и фрукты из Персии. Их больше трёхсот, и проходит какое-то время, прежде чем дорога снова становится пустой. И всё это время звенят колокольчики, иногда приглушённо и торжественно, иногда светло и ясно. Эти звуки раздаются на караванных путях уже много тысяч лет. Они подобны шуму волн Тигра и Евфрата. На берегах этих рек процветали и гибли могущественные империи, целые народы вымирали, а от Вавилона и Ниневии остались лишь руины. Но шум волн двух великих рек остался прежним.

Караванные колокольчики звенят так же, как и в те времена, когда Александр Македонский вёл свое войско через Евфрат и Тигр, или 620 лет назад, когда венецианский купец Марко Поло путешествовал по этой же дороге между Трапезундом и Тебризом. Звук колокольчиков пробуждает воспоминания о древнейшем прошлом: о военных походах и торговле, свадьбах и похоронах, о пылающих кострах и серых, залитых лунным светом караван-сараях, и на ум приходит безмолвная пустыня на востоке, где обитают шакалы и гиены. Колокольчики создают музыку к бесконечному танцу смертных. Всё – суета, всё уносится ветром. Только колокольчики никогда не затихают. Когда усталые верблюды падают замертво, новые верблюды звенят колокольчиками. Мёртвые становятся пищей для гиен; и те тоже знают, что означает этот звук.

Но что это там, вдали? Разве это не одинокое утреннее облако, парящее над серыми горами? Отнюдь нет! Когда солнце встаёт, становится ясно, что белый треугольник имеет форму правильного конуса, словно крыша армянской церкви. Это белая снежная шапка Арарата, к которому пристал Ноев ковчег после того, как схлынули огромные массы воды. Его высота — 5.156 метров, отсюда и вечные снега на его вершине.
Мы почти у границы, где курдские набеги делают эти земли небезопасными. На персидской территории опасности нет, но здесь, далеко на северо-западе, живут татары, а столица их провинции – Тебриз, бывший главный торговый пункт всей северной торговли Персии с Европой. Бубенчики моих лошадей так задушевно позвякивают между серыми глинобитными домами и садовыми стенами этого великого города. Мы проезжаем и его базары, что образуют сеть лабиринтов. Хотя от прежней торговли осталась лишь пятая часть, жизнь в Тебризе, вероятно, столь же насыщенна, что и прежде. Многие караванщики провели почти все свои годы на этой дороге между Тебризом и Трапезундом, и, сколько бы раз ни путешествовали, видели гору Арарат, лежащую на северной стороне дороги, словно корабль, стоящий на вечном якоре со свёрнутым парусом. Они знают, что Арарат – это гигантская пирамида, отмечающая точку пересечения границ России, Турции и Персии.

В последний раз, когда я путешествовал по дороге из Трапезунда в Тегеран, я проехал 1.300 километров за месяц и въехал в Тегеран 13 декабря 1905 года. Отсюда до Индии ещё 2.400 километров, и этот маршрут почти полностью пролегает через пустыни, которые могут пересечь только верблюды. Поэтому я купил четырнадцать великолепных верблюдов и нанял шесть персов и одного татарина. Снаряжение каравана, который не хочет следовать по чужим следам, а хочет идти своим путём, требует времени и терпения. Пока мои люди закупают, упаковывают и укладывают провизию и всё необходимое, я не могу найти лучшего применения этому времени, чем рассказать о том, что произошло много лет назад во время моей первой поездки в Тегеран. Так что присаживайтесь в тени платана и слушайте меня!

******************
Перевод с немецкого языка
Татьяны Коливай
******************