Горячие игры холодных сердец. Глава 45

                Глава сорок пятая

   Комнату прорезало зарево яркого света, тянувшегося из глубины пространства. Он так и лежал на спине, когда услышал звуки, напоминающие голоса. Потом повернул голову. Там, где находилась дверь, теперь образовалось что-то наподобие зала, широкие стены которого тянулись далеко в коридор. Это напоминало знаменитую комедию, в которой комната инженера Тимофеева «слилась» с царскими палатами. Те звуки, что предстали его слуху, принадлежали группе чернокожих мужчин: образовав круг, они семенили на месте и хором выкрикивали: «О-о-о – а-а-а».  Как это делают аборигены, когда хотят вызвать дух. Уже ничему не удивляясь, Данилов перевернулся на бок и, поддерживая голову ладонью, принялся наблюдать, что последует дальше. Наконец группа медленно расступилась, открыв Данилову, сидевшую на корточках женщину. Она находилась в начерченном на полу красном круге с выведенной внутри пентаграммой – перевёрнутая пятиконечная звезда двумя вершинами вверх. Спущенная книзу белая туника открывала её обнажённую грудь. Она сидела, опустив голову и, как понял Данилов – шептала какую-то молитву; стоявший слева от неё кубок шипел и дымился по краям, расточая неприятный запах, а  находившиеся позади неё негры продолжали семенить на месте и «охать». Это длилось несколько минут, по истечению которых, женщина выхватила из-за спины курицу и, держа её над головой обеими руками, принялась крутить и вертеть ею в воздухе, при этом издавая грудные звуки наподобие тех, что выкрикивали чернокожие рабы. Затем она схватила нож и, как заправский мясник – перерезала горло трепыхавшейся в её руках птице. Хлынувшая из артерии кровь залила женщине лицо и грудь. Выкрикивая что-то нечленораздельное, напоминавшее чёрт знает что, она принялась водить мёртвой курицей по лицу, горлу и груди. Вся перепачканная кровью, она выглядела не просто ужасно, а очень ужасно, что заставило Данилова отвернуться, но, тем не менее, краем глаза он видел, как – отбросив курицу, она схватила кубок и со словами: «Приди! Приди, Князь Тьмы! Надели меня Силой, какую имеешь Ты Сам, ибо я заклинаю Тебя всем живым, чем полниться Земля: никто и ни что не способно остановить меня в праве обладания Его Душой, Телом, Жизнью! За то, что я прошу у Тебя, я отдаю Тебе свою Душу! Но взамен, требую… ЕГО! – она вскинула кубок, поднесла к губам и осушила эту дьявольскую чашу до дна. Когда всё стихло, Данилов снова повернул голову. Продолжая находится в кругу, женщина теперь смотрела на него. Их взгляды на мгновение встретились, и он, вновь испытывая неприятные ощущения – снова отвёл взгляд. Он услышал её раздирающий перепонки хохот – дикий, нечеловеческий. Не в силах вынести это, он откинулся на спину и прижал покрывшиеся холодной испариной ладони к ушам. Так он пролежал не меньше пяти минут, постепенно приходя в себя и успокаиваясь. Он не мог понять, где он: во сне, или в реальности, которая продолжала мучить его мозг, доведённый до таких вот галлюцинаций. Он уставился на потолок, в то место, где обычно зависал поэт Кулешов, отмечая про себя: как давно его уже не было в этом номере. Может, у него продолжается роман с Мирославой Ельской? – эта мысль, пришедшая так кстати – заставила его снова вспомнить те приятные чувства, которые он питал в отношении Веры. Но сейчас эти чувства разбились о каменную плиту страха, что он испытал, созерцая недавнюю сцену. Послышались шаги – он обернулся. В том месте, где находился зал – всё стихло. Лишь одна фигура маячила перед его воспалённым взором: высокая женщина в мундире испанского диктатора – ходила взад-вперёд в томительном ожидании чего-то. Из-под серой фуражки на спину – ложилась волна тёмных волос, таких же, как у его недавней посетительницы, что пила из рюмки. Со своего места на кровати он внимательно наблюдал за ней. Из темноты вынырнули ещё три фигуры: женщина в строгом костюме – та самая немка, и двое обнажённых подростков – мальчик и девочка. Строгая женщина, придерживая детей за плечи, подвела к женщине в форме. Что-то сказала ей по-немецки.
   – Comme c’est mignons! – отвечала женщина, потрепав мальчика по подбородку, а затем – повернувшись к девочке – проделала то же самое.
   Подростки были красоты необыкновенной – наверное, самые красивые, каких только могла создать природа. Плоть Данилова снова напряглась. Упругие ягодицы девочки, ничуть не отличались от округлых половинок стоявшего рядом с ней мальчика. Узенький передок крошки – был девственно чист, а тоненький хоботок мальчика – ещё ни разу не проникал в женское лоно. Не в силах удержать себя, Данилов обхватил свой вздувшийся шланг и… в это мгновение в руках женщины, что была в форме диктатора – блеснуло лезвие ножа. Данилов замер в напряжении.
Тело отяжелело, словно налилось свинцом, а гнетущая тишина, воцарившаяся в зале, говорила о том, что его самые мрачные опасения подтвердились. Приблизившись к девочке, «женщина-диктатор» вонзила нож в её девственное лоно, при этом ни один мускул не дрогнул на её искажённом холодной злобой лице. Брызнула кровь – окрасив руку женщины в алый цвет, а девочка – издав глухой крик, повалилась назад; находившаяся за её спиной немка – брезгливым движением рук – подхватила её, не дав упасть. Стоявший рядом мальчик с ужасом наблюдал эту сцену, уже зная, что последует дальше. И он не ошибся. Изобразив на лице подобие улыбки – женщина повернулась к нему. Как загипнотизированный, или чем-то опоенный, он не шевельнулся, только его остекленевший взгляд наблюдал за острым лезвием, которое женщина поднесла к его гениталиям и… одним резким движением оттяпала его маленькие шарики. Под свирепым взглядом фрау Граубер, мальчик потерял сознание, растянувшись на полу. Дальше Данилов не смотрел. Перегнувшись через кровать, он выблевал всё, что съел и выпил за день. Тяжело дыша, он, как подкошенный плюхнулся на спину.
   – Кровь – пролитую из влагалища девственницы, – услышал он «читающий заклинание» голос, – я смешиваю с кровью мужских гениталий… Тот, который душой и телом принадлежит мне! не станет смотреть ни на одну другую женщину, пока живёт моя любовь! Вовеки веков – как на Земле, так и на Небесах – ТЫ БУДЕШЬ МОИМ! Meus et solus Meus!
   – Amen! – выдала немка саркастически.
   – Заткнись! – был ей ответ.
   Данилов, старался не смотреть туда, где шёл обряд «посвящения его в любимые» коварной соблазнительницы. А что речь шла о нём – об этом он догадался сразу. Он больше не соображал, отдав себя во власть продолжавшегося в его сознании видения. Сейчас он снова слышал голоса. Они как будто приближались откуда-то со стороны окна, напротив которого стоял стол. Голоса, сливаясь с тишиной помещения, уже слышались более отчётливо. Наконец он повернул голову. Всё та же женщина, всё в том же костюме теперь сидела в кресле, стоявшем в пентаграмме. Положив нога на ногу, она смотрела на тех, кто к ней приближался. Это был мэр Прозерленда Вороватый А. И в наброшенной на плечи собольей шубе, и его заместитель М. В. Жгунтин, одетый более скромно – всё в тот же костюм.
   – Приветствую вас, ваше степенство! – говорил мэр лицемерно-великодушным тоном и даже пригнул в поклоне одно колено, когда приблизился к женщине в кресле.
   – Не паясничай Антон Иванович, – осадила она его, – лучше дело говори!
   – Дело, так дело! – подобострастно отозвался мэр, не снимая с лица восторженного выражения. Лицо Антона Ивановича буквально лучилось дружелюбием и сердечностью. – Макар Витальевич – бумаги, – бросил он через плечо своему заместителю.
   Жгунтин вскинул державший в руках дипломат, раскрыл его, порылся и вытянул папку, которую передал патрону, а тот – сидевшей в кресле. Приняв из рук мэра папку, она раскрыла её и, вороша находившиеся там бумаги, принялась внимательно изучать их. Это длилось около десяти минут, на протяжении которых помещение хранило мёртвую тишину.
   – Что это ты так вырядился, Антон Иваныч? – оторвавшись от бумаг, спросила женщина.
   – Так Макар Виталич сёдня ревизцию проводил в одном учреждении… как биш его?.. финансовом… и скажу вам: ну ооочень подозрительном, – докладывал мэр, сияя улыбкой. – Вот там ему и бре… презентовали шубейку ентовскую!
   – Презентовали Жгунтину, а носишь ты, – произнесла женщина враждебно, и добавила: – Это что за дела такие в моём ведомстве? Взяточничеством промышляете?
   – Так ить в евдаком деле без этого никак нельзя-с, ваше степенство! – сильно потея, выговорил г-н Вороватый.
   – Когда я вступлю в права, этого не будет! – твёрдо произнесла женщина, вскинув голову и приподняв бровь. – Я предотвращу всякое посягательство на мою собственность, халдеи!
   – В таком случае, не лишним было бы отметить это! – предложил Антон Иванович расплываясь в лицемерной гримаске ниспадавшей с его лощёной физиономии.
   – Распоряжайтесь! – махнула рукой женщина.
   – Алевтина Германовна, мы ждём! – крикнул Антон Иванович куда-то в сторону.
   Появилась уже знакомая нам экономка г-на мэра. На этот раз на ней был костюм дворянки пришедшего в убыток некогда богатого имения. В руках она держала поднос с бутылкой «Кристаля» и тремя бокалами, между ними лежал шмат сала с воткнутым в него ножом. Женщина двигалась медленно, с застывшим в напряжении взглядом, словно только что прибыла с похорон. Не обращая внимания на трагически настроенную экономку, Вороватый схватил бутылку, руками непревзойдённого в «эвтаком деле» умельца – раскупорил её, и, разлил пенившуюся жидкость по бокалам – больше пролив мимо.
   – За ваше грандиозное вступление во владение городом, уважаемая Вера Петровна! – держа бокал над пастью, выпалил мэр, после чего: ткнувшись о бокалы так же поднявшие их – Жгунтина и Веры – в мгновение ока утолил жаждущее нутро, а пустой бросил под ноги, где он и рассыпался на мелкие осколки. Остальные сделали то же самое. – Валентина Георгиевна, вы свободны. Идите! – от возбуждения и выпитого мэр сильно захмелел, оттого и спутал инициалы домработницы, назвав её именем своей покойной матушки. Та, вздохнув, удалилась.
   – Что, Антон Иваныч, разворовал государственную казну, зародил коррупцию, предал Отечество, продал город, и доволен, – проговорила Вера Петровна так, словно зачитывала бывшему мэру смертный приговор.
   – Так ить город-то продал не кому-нибудь – а вам! – басил Вороватый пьяным голосом. – Вам! ваше степенство! В хорошие, можно сказать, руки отдал, город-то! Фу – и нет его… – Антон Иванович выставил ладонь, потом дунул на неё, присовокупляя сказанное сим комическим жестом. – Кстати, Верочка… извините, Петровна… хотелось бы, так сказать… получить-с… За… за город!
   – Получишь! За мной не заржавеет! – ответила Вера, усмехнувшись. Потом подала кому-то знак.
   Данилов, с интересом наблюдавший за всем происходящим, увидел неизвестно откуда появившиеся железнодорожные пути, расположившиеся недалеко от стоявшей посреди «зала» троицы. По ней высокий, хорошо сложенный детина, катил громадный в три этажа (и такой же – широкий) сейф.
   – А вот и ваш гонорар, – ответила Вера, следя взглядом за мерно катившимся по рельсам сейфом –  сверкавшим в полутьме помещения.
   Забыв про всё на свете, Антон Иванович Вороватый скинул с плеч шубу, и со всех ног бросился в сторону путей, где остановился железный ящик. Вскрыв его, бывший мэр Прозерленда, так и застыл на месте. Его ошалевший взгляд как магнитом был прикован к тому, что содержало в себе нутро железного великана. Весь – снизу доверху, он был набит сложенными в полиэтиленовые пакеты – пачками, которые в миру называются – деньгами. Схватив первый попавшийся под руку пакет, Антон Иванович дрожавшими от волнения руками – разорвал его, вытащил пачку, вскрыл и «пролистал» вдыхая тот незабываемый аромат, который несёт в себе власть и могущество – даруя свободу и независимость.
   – Теперь вы довольны, надеюсь? – произнесла Вера с презренной ухмылкой на губах.
   – Жить под угрозой разоблачения все эти чёртовы годы, чтобы потом получить  в с ё  э т о! – алчный представитель власти развёл руки в стороны, словно собрался взлететь. – Стоило того! Жгунтин, дьявол нас подери – теперь мы самые богатые засранцы в мире!.. Эх, получить бы ещё секрет бессмертия, я бы таких дел натворил с этими бумажками! Дьявола из ада вытащил бы и заставил прислуживать себе! Вера, я люблю тебя!
   После этих слов, Антон Иванович – отупевший от привалившего ему счастья – подбежал к Вере и, схватив её за талию, закружил в танце. Жгунтин подхватил веселье патрона – выдав на месте несколько неуклюжих пируэтов, с удовольствием наблюдая, как Вера саданула по морде не в меру распоясавшегося мэра, который, нисколько не обиделся на этот столь неожиданный выпад со стороны своей бывшей… а, впрочем, это уже лишнее.
   Итак, г-н мэр, его заместитель и… сейф с деньгами – отбыли в неизвестном направлении.
   – Твари… – выдохнула Вера, поднимая фуражку и бросая её в кресло. – Недолго вам радоваться! Вера Петровна Саврасава – баронесса de L. – вступает в свои права!
   Послышался скрип. Она резко обернулась. Данилов проследил за её взглядом. В нескольких шагах от неё, где было сумрачно и мрачно – показался высокого роста пожилой господин. У него были светлые волосы, светлые усы, светлые брови и ресницы. Он отличался некоторой полнотой, а потому, сапоги так громко скрипели под тяжестью его коренастой фигуры. Поводя задумчивым взглядом по полу, он казалось, что-то искал.
   – Генерал, это вы там? – спросила Вера с лёгким оттенком благожелательности, смешанной с презрением; эти два чувства у неё неразрывно были связаны друг с другом, ибо она нисколько не сердилась на тех, кто в какой-то мере стоял ниже её на социальной планке: она просто презирала их.
   – Здравствуйте, Вера! – приветствовал мужчина, неспешно подходя к креслу, по-прежнему глядя под ноги.
   – Вы что-то потеряли? – заметила Вера скребущий по полу взгляд старичка и, взяв фуражку, снова опустилась в кресло.
   – Потерял, – вздохнул тот.
   – Чего же ты потерял, дружочек? – спросила Вера с безразличием в голосе.
   – Тебя! – вновь улыбнулся старичок. – На завалинке с тобой я б покувыркался, а потом в любви тебе, милая, признался! – пропел генерал с темпераментом подростка.
   – Браво! Браво! – рассмеялась Вера, звонко аплодируя поклоннику. – Кстати, поздравь меня, mon general! сегодня я купила права на владение этом городом! – она вскинула голову и выпрямила спину, отчего весь её вид, так и запылал огнём величия, который казалось, ничто не способно было потушить.
   – Город? – отозвался генерал с недоверием в голосе.
   – Завтра вступаю в права владения! – тем же тоном ответила Вера.
   – Здорово, – парировал генерал, всё ещё не веря в услышанное.
   – Пойдёшь ко мне в заместители?
   – Охотно! – поклонился генерал и снова продекламировал: – Я под женщину попал, нахлобучил шапку. Бутерброды с колбасой – ем я всухомятку и, беру тебя в охапку…
   – Я в восторге от твоих поэтических откликов, – ответила Вера скучающим тоном. – Вот только в охапку меня брать не надо – я тебе не мешок с тряпьём! Я…
   – Кто же ты? – перебил генерал.
   – Ладно, – отмахнулась Вера и, голосом, не терпящим возражений, прибавила: – Послушай, что я тебе скажу, дружочек…
   – Я весь внимание, дорогая! – улыбнулся генерал, отвесив шутовской поклон.
   Данилов, всё это время лежавший на спине и глядя на представление склонив голову набок – отвёл взгляд; закрыв уставшие от напряжения глаза, он погрузился в размышления, продолжая прислушиваться к диалогу Веры и генерала, но уже не глядя на них. Словно почувствовав, что за ними не следят – оба замолчали. Послышался стук, как если бы что-то упало. Данилов вздрогнул, будто очнулся ото сна и резко повернул голову. Комната тонула в полумраке, он снова пребывал в ней один; «зал» исчез, словно его и не было вовсе. Он увидел, как дверь со скрипом приоткрылась и на пороге показалась худая фигура. Присмотревшись, он узнал в ней доктора, который осторожно – на цыпочках – крался к кровати, сжимая в руках огромных размеров шприц. Данилов, не в силах пошевелиться – напрягся, и, через мгновение почувствовал, как руку пронзило острие иглы. Голова налилась свинцом, веки отяжелели и он погрузился в сон.