Сердцеедка. Глава 5. Самоубеждение Марины

После нескольких дней тяжёлых мыслей Марина почувствовала: внутренний страх нужно чем-то «закрыть». Если оставить его без объяснений, он будет только разрастаться. Логика — её привычное оружие. Логика не предаёт.
Она села за ноутбук поздно вечером, когда работа была уже закончена. В окне пустой страницы текстового документа отразился её усталый силуэт. Марина открыла файл «заметки» — обычно туда уходили разрозненные мысли о проектах, идеи по улучшению процессов, но сегодня руки сами печатали другое:
«Алексей не лидер. Алексей не амбициозный. Алексей не тот, кто может быть рядом».
Эти строки она перечитывала несколько раз, будто хотела убедить себя, что они звучат как закон, а не как попытка защититься.

Днём, в офисе, это подтверждалось. Алексей мог сидеть за чашкой кофе и обсуждать погоду. Мог улыбнуться, если кто-то неловко уронил папку с документами. Мог долго молчать, не спеша вставлять своё слово на совещаниях. Всё это — для других было неважным, но для неё становилось доказательством.
«Он слишком медленный. Слишком мягкий. А я привыкла жить в темпе. Мне нельзя останавливаться.»
Именно так Марина строила внутри себя стену: кирпич за кирпичом, аргумент за аргументом. Ей даже стало легче. Когда вечером Эльмира позвонила и спросила:
— Ну что, думала о нём?
Марина ответила почти уверенно:
— Да. И пришла к выводу, что это не моё. Мы разные. У меня свои цели. Он… он слишком другой. Слишком.
Эльмира помолчала, потом вздохнула:
— Я думаю, ты просто боишься. Но не буду влезать или спорить. Никто не заставит тебя делать что-то, если ты сама этого не захочешь.
Марина выключила телефон и закрыла глаза.
«Боюсь? Может быть. Но если назвать это логикой, то жить проще.»

На следующий день она встретила Алексея у кофемашины. Он что-то сказал — вроде бы о том, что снова сломался нагреватель. Она кивнула, даже улыбнулась краешком губ, но взгляд её был уже отрешённым. Внутри звучала заученная, почти запрограммированная фраза: «Это не мой человек».
Каждый раз, когда они оказывались рядом, она словно ставила перед собой зеркало и убеждала себя снова и снова. До тех пор, пока собственные слова не начали казаться правдой.

Кафе, куда Марина иногда заходила с Эльмирой после работы, называлось «Круассан и корица». Оно было в паре кварталов от офиса. Там всегда пахло свежим хлебом и, конечно же, корицей. Небольшое помещение с деревянными столиками и низкими лампами над ними создавали ощущение тихого укрытия от города.
В тот вечер они сидели у окна. Эльмира листала меню, хотя знала его наизусть. Марина смотрела на улицу, где стекло трамвайных дверей отражало редкие огни фонарей.
— Ты всё решила? — спросила Эльмира, не поднимая глаз.
— Да, — твёрдо ответила Марина. — У меня новый проект. Это именно то, что нужно. Полное погружение. Без отвлекающих факторов.
— А он? — тихо.
Марина скрестила руки на груди.
— Я не хочу строить иллюзий. Не хочу играть в случайные совпадения на перерывах. Я просто… всё. Хватит.
Эльмира отложила меню и посмотрела на неё. В её взгляде не было осуждения, только усталое понимание.
— Я вижу, как ты с ним меняешься. Ты можешь отрицать сколько угодно, но я это вижу.
Марина выдержала паузу. Потом произнесла медленно, почти по слогам:
— Я не могу позволить себе меняться. Это будет слабостью.
Эльмира кивнула. Она не стала спорить, хотя раньше пыталась. Не стала приводить доводы, которые Марина всё равно оттолкнула бы.
— Хорошо, — сказала она спокойно. — Но только запомни: если однажды поймёшь, что ошиблась, не придумывай оправдания. Просто признай.
Марина ничего не ответила. Она сделала глоток кофе, горького и слишком крепкого. Казалось, что именно такой вкус и нужен сейчас — чтобы убедиться, что решения бывают не сладкими, но правильными.
Эльмира больше не настаивала. Она говорила о работе, о своём брате, который снова потерял телефон, о том, что пора менять гардероб, ведь лето уже в разгаре. Лёгкие разговоры закрывали пустоту между ними.
Но Марина знала: в этот вечер подруга словно отступила. Перестала бороться за её сердце. Оставила всё на её собственное упрямство.
И от этого становилось не легче, а тяжелее.

Марина умела быть холодной. Это качество помогало ей в работе: строгий тон на совещаниях, короткие инструкции в чатах, отточенные формулировки в отчётах. Коллеги привыкли считать её человеком «без эмоций» — и Марина не спешила их разубеждать.
Но теперь эта холодность стала её оружием против самой себя.
В зоне отдыха Алексей по-прежнему появлялся — иногда с кофе, иногда просто так, будто ему нужно было пройтись. Он всё ещё говорил что-то о простых, повседневных вещах. Марина отвечала односложно, улыбалась только краем губ, будто выполняла формальность.
Она видела, как в его глазах вспыхивает надежда от малейшего её участия в разговоре. И тут же гаснет, когда она сворачивала тему. Каждый раз, уходя, Марина ощущала неприятный холод в груди. Но возвращалась к себе в кабинет с видом человека, которому нечего терять.
«Нельзя подпускать ближе. Нельзя позволить себе роскошь доверия.»
Эльмира заметила перемены сразу.
— Ты специально с ним так? — спросила она однажды.
— Так — это как? — Марина не отрывалась от экрана.
— Будто режешь каждую фразу. Словно боишься сказать лишнее.
Марина не ответила. Только сделала вид, что погружена в таблицы.
На самом деле, она и правда боялась. Боялась, что стоит позволить себе хотя бы одно настоящее признание, и стены, выстроенные годами, рухнут. А за ними — пустота.

Вечером она задержалась в офисе. Свет ламп отражался в окне, а за стеклом медленно темнело. В коридоре послышались шаги. Это был Алексей. Он шёл мимо, но остановился, заглянул.
— Уже поздно. Ты не устала?
Марина пожала плечами.
— Работа сама себя не сделает.
Он хотел что-то добавить, но она быстро повернулась к монитору, давая понять, что разговор окончен.
Когда дверь закрылась, Марина глубоко вдохнула. Внутри всё сжалось, будто она только что прогнала не человека, а собственный шанс. Но именно так она и решила поступать — шаг за шагом, слово за словом, отталкивать, пока он не перестанет пытаться.
«Так будет безопаснее. Так правильнее.» — повторяла она себе.
Но от этого повторения на сердце не становилось легче.