Орден порядка 36. Раскол

Сумерки опустились на Кулагор, когда у ворот появился одинокий силуэт. Стража уже тянулась к тревоге, но, когда он вошёл в свет факелов, с башен сорвалось шёпотом и криком:
— Кайл?..

Живой. Лицо — знакомое, голос — прежний, а взгляд — пустой и холодный, движения выверены до чуждой точности.
— Я вернулся, — сказал он. — Хочу быть рядом с вами.
В зале собрались все. Лина смотрела с болью и недоверием, Шон сжимал кулаки.
— Где ты был? — спросил я.
— Видел то, чего вы не знаете, — опустил он голову. — Мефис показал мне истину. Но я понял: не смогу быть с ним. Я хочу быть здесь.

Ропот прошёл по залу: если друг Себастьяна вернулся из рук Мефиса, значит, не всё потеряно. Только Турос рядом сгустился во мне ледяным молчанием.

Дни шли. Кайл оставался в крепости и говорил мало — но метко.
У костров шептал:
— Разве вы не видите, что Себастьян меняется? Его пламя жжёт не только врагов. Разве можно доверять тому, кто сам боится себя?
Другим — обратное:
— Он единственный, кто силён. Но сможет ли вести вас дальше? Или сгорит в собственном огне?

Трещина росла. Ночью я встретил его в коридоре.
— Чувствуешь? — шепнул он. — Они боятся тебя. Не врага — предателя.
— Замолчи, — прошипел я.
— Не могу, — холодно улыбнулся он. — Я лишь говорю то, что уже звучит в их сердцах.

Я ушёл, но слова не покидали. Турос был рядом, тяжелее, чем прежде. «Они боятся… не Мефиса. Меня». И тут внутри отозвался прежний голос:
— Вот и всё. Теперь ты один. Кайл — лишь зеркало.

Сначала — шёпоты у костров, в коридорах, на постах.
— Он слишком жесток. Его огонь пожрёт и нас.
— Но он спас крепость.
— Спас… или обрёк на страх?

Кайл действовал тонко, мягко, доверительно:
— Я знал Себастьяна давно. Он был тёплым, светлым. Теперь в его глазах то же, что в глазах Мефиса.

Те, кто боялся, сбивались вокруг него, не называя себя противниками. Другие — видевшие в моём огне силу и в страхе — оружие — тянулись ко мне.

Лина чаще молчала; в её взгляде копилась тревога. Шон не выдержал:
— Мы теряем Орден. Кайл сеет раскол. Но питаешь его ты — своей жёсткостью и гневом. Люди смотрят и думают: «Вот он, новый Мефис».
— Я защищаю их, — сжал я кулаки.
— Какой ценой? — тихо спросил он.

Ночью группа сторонников Кайла попыталась открыть ворота и уйти с оружием и запасами. Стражи остановили — и вспыхнула драка. Я ворвался во двор, когда над головами уже рвались заклинания. Молнии Лины резали воздух, лёд Шона сковывал камень, а братья по Ордену бились друг с другом.

У ворот стоял Кайл — лицо спокойное, глаза холодные:
— Видишь, Себастьян? Это ты сделал!

Я поднял руки, и пламя рассекло ночь.
— Довольно! — крикнул я. — Кто хочет уйти — уходите! Но знайте: без Ордена вы — ничто!
Несколько человек действительно ушли, бросив оружие. Остальные остались — мрачные, настороженные. Раскол стал явным.

Позже, один в пустом зале, я ждал хотя бы тени слова от Туроса. Он молчал. А голос Мефиса звучал ровно:
— Вот твой Орден: сломанный и разделённый. Не вини Кайла. Это твоя рука ведёт их — и поведёт дальше. Останутся сильные. Слабые уйдут.

Напряжение легло на крепость тугой струной. Люди жили бок о бок, и всё же — порознь. Кайл выбирал моменты безошибочно.

В оружейной он нашёл Лину. Она вертела в пальцах амулет отца.
— Ты изменилась, — сказал он тихо. — Раньше ты улыбалась чаще.
— Мир изменился, — ответила она.
— Нет. Это Себастьян изменился. Ты видишь и чувствуешь это, только боишься сказать.
— Я не хочу его терять, — сорвалось у неё.
— Ты уже теряешь. Мефис держит его, как марионетку.

Шона он перехватил у тренировочного двора:
— Ты самый верный. Но сколько раз сомневался в нём в последнее время? В тебе есть сила остановить его. Хватит ли решимости?
— Не выйдет тебя нас стравить, — отрезал Шон, но тень легла в его взгляде.

Слухи ползли быстрее огня. Одни говорили, что Лина и Шон не доверяют мне; другие — что я доверяю силе больше, чем друзьям. Между нами выросла невидимая стена. Ночью холод Туроса стал не поддержкой — грузом.
«Они отдаляются. Даже они».
— Они предадут, — прошипел изнутри голос. — Огонь — твой единственный друг.
И впервые мелькнула страшная мысль: если Лина или Шон станут против… смогу ли я поднять на них руку?

Они пришли вместе — как когда-то, только теперь молчаливые и серьёзные.
— Мы должны поговорить, — Лина. Искры на пальцах, когда волнуется.
— Говори, — сказал я.

— Ты меняешься, — её голос дрожал, но держался. — Стал жестче. Холоднее.
— Ты ведёшь нас силой, — добавил Шон. — Но не все выдержат. Люди боятся тебя больше, чем врага.

Пламя дрогнуло в груди.
— Они должны бояться. Страх — это сила. Он держит их рядом. Он защищает нас.
— Нет, — Лина шагнула ближе. — Нас держала вера. Вера в тебя. Потеряешь её — всё рухнет.
— Мы не против тебя, — сказал Шон. — Но мы не можем закрывать глаза. Остановись, пока не поздно.

Два огня боролись во мне. Один — тёплый, из тех дней, когда мы были просто друзьями. Другой — яростный, обжигающий:
— Они помеха. Помеха — враг.
Пламя вспыхнуло вокруг, Лина отшатнулась, Шон поднял руки… Я заставил огонь угаснуть.
— Вы ошибаетесь, — сказал я глухо. — Всё — ради Ордена. Вы увидите.
Я ушёл, оставив их в тени. Ночью Турос молчал, как камень.
— Скоро ты останешься один, — прошептал Мефис. — Но одиночество — сила.
И я не спорил.

Ловушку Кайл поставил безупречно.
Ночью поднялся шум: сторожа притащили пленника — измученного крестьянина, пойманного у скал.
— Шпион Эдмира! — орали.
Кайл выступил вперёд:
— Пусть решит Себастьян. Лидер Ордена сам определит судьбу предателя.

Все взгляды — на меня. Ожидание огня гудело в толпе; им нужна была жертва, чтобы забыть собственный страх. Пленник дрожал и бормотал о невиновности.
— Стой! — крикнула Лина. — Мы не можем убивать без суда!
Шон встал рядом:
— Вспомни, кто мы. Мы защищаем, а не копируем Мефиса.

Слова их врезались с хрустом. Но голос внутри гремел громче:
— Вот они, предатели. Останови их — или потеряешь власть.

Огонь взвился в ладонях. Люди отшатнулись.
— Видите? — ровно подкинул Кайл. — Даже Лина и Шон против него.
Шёпот загудел, как осиное гнездо.

Я поднял руки, и пламя осветило их лица. Ещё шаг — и огонь сорвётся. Я мог. Огонь требовал.
— Довольно! — глухо выдавил я. — Этот человек уйдёт живым. Если окажется шпионом — кровь падёт на вас.
Толпа растаяла. Я видел: Кайл добился своего. Одни считали меня слабым — я не сжёг. Другие шептали, что Лина и Шон бросают вызов.

Поздно ночью я снова остался один.
«Ты видел… Я почти поднял на них руку».
— Вопрос времени, — отозвался Мефис. — И когда это случится — твой путь станет ясен.
И я не знал, боюсь ли этого… или жду.

Смутой запахло всерьёз. Сторонники Кайла пошли на оружейную и казармы глубокой ночью. Металл звенел, крики распарывали тишину. Я выскочил во двор, пламя уже рвалось из рук.
Кайл стоял среди своих:
— Себастьян — угроза! Он ведёт нас в пламя, из которого не выйти! Кто со мной — освободите себя от его ярма!

Люди колебались. Часть подняла оружие против меня. Я шагнул вперёд, огонь готов был смести всех.

И мир замер. Звук исчез. Люди застыли, как статуи. И тогда он явился — Турос. Высокий силуэт в ночных доспехах, глаза — бледный огонь. Голос — камень:
— Ты забыл, зачем я позволил тебе уйти из моего царства. Ты должен был хранить равновесие. А теперь сам стал источником разлома.
— Я защищаю Орден, — вскинулся я.
— Ты сжигаешь его, — ответил он. — Я не вмешиваюсь в дела живых. Но знай: если твой огонь будет жечь саму ткань жизни — приду как судья.

Он растаял — и мир вернулся. Крики ударили с двух сторон. Верные и бунтовщики сошлись, и в этот миг содрогнулись башни Кулагор. Скалы загудели. Снаружи потянулся вой.

На рассвете разведчики подтвердили: армия Мефиса. Больше, чем когда-либо. Твари с пустыми глазами шли к крепости, как тень, что накрывает горы.

Я стоял на стене. Внизу — тьма Мефиса. Внутри — смута и бунт.
Лина сказала, и голос её дрожал:
— Ты должен решить. Сейчас. Иначе мы погибнем.
Шон сжал кулаки:
— Ты можешь повести нас — только не становись врагом.

Огонь внутри ревел. Голос Мефиса заглушал всё:
— Жги всех. Кто против — враг. Кто с тобой — пусть боятся. Только так ты выживешь.

Я закрыл глаза. Передо мной — Орден, Турос, Лина, Шон… и море тьмы под стенами. И я понял: мой следующий шаг решит не только их судьбу. Он решит, останусь ли я Себастьяном — или стану новым Мефисом.