Пастернак. Август

В день моего рождения (19 августа) я традиционно прошу своих друзей перечитать это стихотворение Пастернака:

Август.

Как обещало, не обманывая,
Проникло солнце утром рано
Косою полосой шафрановою
От занавеси до дивана.
Оно покрыло жаркой охрою
Соседний лес, дома поселка,
Мою постель, подушку мокрую,
И край стены за книжной полкой.
Я вспомнил, по какому поводу
Слегка увлажнена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы
Шли по лесу вы друг за дружкой.
Вы шли толпою, врозь и парами,
Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по-старому,
Преображение Господне.
Обыкновенно свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора,
И осень, ясная, как знаменье,
К себе приковывает взоры.
И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,
Нагой, трепещущий ольшаник
В имбирно-красный лес кладбищенский,
Горевший, как печатный пряник.
С притихшими его вершинами
Соседствовало небо важно,
И голосами петушиными
Перекликалась даль протяжно.
В лесу казенной землемершею
Стояла смерть среди погоста,
Смотря в лицо мое умершее,
Чтоб вырыть яму мне по росту.
Был всеми ощутим физически
Спокойный голос чей-то рядом.
То прежний голос мой провидческий
Звучал, не тронутый распадом:
«Прощай, лазурь преображенская
И золото второго Спаса
Смягчи последней лаской женскою
Мне горечь рокового часа.
Прощайте, годы безвременщины,
Простимся, бездне унижений
Бросающая вызов женщина!
Я — поле твоего сражения.
Прощай, размах крыла расправленный,
Полета вольное упорство,
И образ мира, в слове явленный,
И творчество, и чудотворство.

Борис Пастернак.
1953 год

Я вижу перед собой не просто стихотворение, а целый мир, дверь в который я открываю ключом даты моего  рождения. Это удивительное чувство — обнаружить свое появление на свет отмеченным в вечности строкой великого поэта.

Я всматриваюсь в первые строфы.  Солнце «как обещало, не обманывая» заливает комнату, постель, «подушку мокрую». Этот бытовой, почти физиологический образ — следа слез или пота — сразу делает высокий сюжет приземленным и до боли человеческим. И тут же возникает мост из этого утра, из этой комнаты — в сон, в память, в миф. Мне кажется, я чувствую этот переход, ведь это день, когда мир для меня только начинался, а для поэта настало время подводить какие-то итоги.

А потом является главная ось стихотворения — Преображение Господне. Шестое августа по старому стилю. Пастернак мастерски сплетает личное с вселенским, быт с бытием. Проводы, сон о друзьях, идущих проститься, — и вдруг кто-то вспоминает о празднике. И свет этого праздника, «свет без пламени», льющийся с Фавора, становится тем фильтром, через который поэт смотрит на весь мир и на свою судьбу.

Мне особенно близок и страшен образ леса в этом стихотворении. Он меняется, как в калейдоскопе: сначала «соседний лес», потом «мелкий, нищенский, нагой ольшаник», а затем — «имбирно-красный лес кладбищенский, горевший, как печатный пряник». Эта поразительная метафора, где ужас смерти соединен с почти детским, пряничным уютом, создает ощущение жутковатой, священной торжественности. Это не ужас небытия, а вхождение в иную, преображенную реальность.

И в центре этого леса — она. Смерть. Не абстрактная, а совершенно конкретная: «казенная землемерша», которая стоит среди погоста и смотрит «в лицо мое умершее, чтоб вырыть яму мне по росту». В этой почти бюрократической точности — вся безжалостная неизбежность конца. Но именно здесь, в точке максимального, «физически ощутимого» ужаса, происходит чудо. Раздается «спокойный голос чей-то». И это — «прежний голос мой провидческий». Голос творца, пророка, духа, который «не тронут распадом».

Последняя часть стихотворения слышится, как завещание, как прощальная aria. Это не столько крик отчаяния, сколько торжественное приятие своей судьбы и прощание с самыми главными ценностями:
С красотой мира - «лазурь преображенская», «золото второго Спаса».
С женщиной-возлюбленной, которая стала полем битвы и воплощением достоинства перед лицом «бездны унижений».
И наконец, с самым главным — с творчеством, с полетом - «размах крыла расправленный», с чудом претворения хаоса жизни в «образ мира, в слове явленный».

Это стихотворение стало для меня чем-то большим, чем текст. Оно — случайная точка соединения личной истории с историей культуры. Оно говорит о рождении и смерти, о творчестве и вере, о принятии своего пути. Оно предлагает не религиозный, но глубоко духовный взгляд на жизнь, где даже горечь «рокового часа» смягчается «последней лаской женскою» и осенней, преображенской ясностью.

Оно, наверное, напоминает о том, что каждый год, 19 августа мир залит «светом без пламени» с Фавора, и осень, «ясная, как знаменье», приковывает взоры. И в этом есть глубокий, мой, личный смысл, который Пастернак словно бы угадал и подарил именно мне — через годы, через эпохи, поверх всех идеологий и споров.
Это дар на всю жизнь.